– Ничего.
– Ты что-то говорила про смертельный вред?
– Он нес чепуху, так мне показалось. – Сильвия снова закусила губу, задумалась, потом выпрямилась. – Но я опоздала и задерживаю вас. Прошлым вечером мы долго разговаривали с Дол.
Строе кивнул:
– Ты собиралась, и я сказал…
– Я в курсе. Но послушайте, Пи Эл. Пожалуйста, послушайте. Я понимаю, что нет смысла спорить с вами о Дол, мы только поссоримся. Но я должна передать вам суть нашего разговора. Три основных момента. Подождите-ка. – Сильвия открыла свою сумочку из страусиной кожи и стала рыться в ней в поисках записи. Она развернула ее и нахмурилась. – Ну, во-первых, об огласке. Дол согласна. Эта заметка во вчерашней «Санди газетт» всего лишь недоразумение, да я вам уже говорила вчера. Лен Чишолм…
– Бесполезно, – коротко бросил Сторс. – Нет, в самом деле, Сильвия…
– Подождите, Пи Эл. – Сильвия повысила голос. – Можете минутку помолчать? И потом, вы должны рассуждать здраво. Лен достал эти карточки и дразнил нас. Мы думали, что он всего лишь шутит. И вдруг редактор «Санди» предложил ему за них две сотни долларов, а ему нужны были деньги.
Дол говорит, – она кивнула на записку, – что может дать письменное ручательство, что ничего подобного впредь не повторится. Это первое. Теперь по поводу того, что я слишком много провожу там времени. Мне кажется, что это глупо, какая разница, где я околачиваюсь, там или в другом месте, лишь бы не в тюрьме. Впрочем, это ничуть не вульгарней, чем собачья выставка, по крайней мере не так воняет. Вот и Дол пишет: «Мисс Рэфрей будет приходить в офис не чаще трех раз в неделю, для участия в совещаниях», – так что все решено. А вот третье, и последнее, ну, это огромная уступка с моей стороны. Дол меня убедила. Не думаю, что прежнее название фирмы «Боннер и Рэфрей» звучало как-то не так – меня оно вполне устраивало, но Дол настояла на своем. Теперь мы будем именоваться «Детективное агентство Боннер, инкорпорейтед».
Мы с Дол будем иметь в нем равные паи, как раньше. Она станет президентом, а я буду вице-президентом и казначеем… Слушайте, да прекратите вы качать головой!
Голова у Сторса подрагивала, как у китайского болванчика. Медленно, с присущей ему методичностью покачивалась из стороны в сторону. После ее протеста всякое движение прекратилось, и Сторс мрачно воззрился на нее. Наконец он умоляюще произнес:
– Сильвия… дорогое дитя, дорогая Сильвия.
– О боже мой! – Она раздраженно замахала руками. – Это предел. Пи Эл пытается воздействовать на меня лаской. Лучше уж как мужчина с мужчиной. А то нечестно.
– Конечно нечестно. – Он снова покачал головой и едва подавил вздох. – Я не пытаюсь на тебя воздействовать. Я просто думал о… нет, не сейчас… нет, сейчас не могу. – Его Голос внезапно помрачнел. – Думаешь, я только играю сцену? Это не так. Впервые в жизни я понял убийцу. Вот сейчас я мог бы убить, – он сжал кулаки, – вот этими руками, без сожаления. И почувствовать, что сделал доброе дело, и с большой охотой… – Внезапно он замолчал и отшвырнул от себя тяжелое пресс-папье, заскользившее по полированной крышке стола и врезавшееся в корзину для бумаг. Он бросил взгляд на корзину и перевел его на Сильвию. – Я проклятый дурак.
Сейчас не могу. Полагаю, увижу тебя за городом сегодня вечером вместе с нами?
Она пристально смотрела на него. Затем с недоверием сказала:
– Не знала, что вы можете до такой степени выйти из себя.
– Вовсе нет! – Казалось, он взял себя в руки. – А это все… забудь. Увидимся вечером. Ты будешь в Берчхевене?
Сильвия кивнула:
– Попозже. У меня партия в теннис с Мартином, а потом обед. Я приеду с Джэнет. Это из-за денег?
Я имею в виду задумку про убийство? Потому что, как я полагаю, их у меня еще осталось предостаточно…
– Нет. Не из-за денег. – Он смущенно глянул на нее. – Благослови тебя Бог, моя дорогая, и спасибо тебе…
– Прекратите! Опять эти слюни! Вам не к лицу.
– Я вовсе не млею. Просто вспомнил, что ты настояла купить две тысячи акций нашего казначейства, именно тогда, когда…
– Ни к чему вспоминать. Да я ничего и не потеряла, разве не так?
– Нет. Слава богу, акции на рынке поползли в гору…
– Так оставим это. – Сильвия улыбнулась ему. – Пи Эл, дорогой, не думайте об убийстве. – Тут она поднялась, и улыбка ее стала еще очаровательней. – Впервые я вижу, как вас довели до бешенства… причина должна быть серьезной. Сомневаюсь, чтобы мы с Джэнет успели приехать до десяти. Вы же знаете, каково обедать у Мартина. А от фазана меня просто тошнит. Когда мы поженимся, придется ему обойтись без фазанов! – Тут она взглянула на свои часики. – Боже правый! Я испортила вам все утро. – Она заторопилась к двери, помахав на прощание рукой. – Скажу Дол, что по всем трем пунктам – полный ажур.
– Сильвия! – рявкнул из кресла Сторс. – Вернись!
Она вскинула недоуменно брови:
– Что?
Вернись. Он смотрел на нее пылающим взглядом. – Ты хорошо знаешь, что меня на мякине не проведешь. Ты не скажешь мисс Боннер ничего подобного. Я еще не согласился на это и не соглашусь никогда. Ты знаешь, что было сказано вчера.
Твоя связь с этим отвр… ну, скажем так, предприятием должна быть прекращена раз и навсегда!
Сильвия напряглась и нахмурилась.
– Пи Эл, мне не нравится ваш тон, знаете ли. Он был уместен, пока я была ребенком, но теперь, когда я уже выучила таблицу умножения… в конце концов, через шесть месяцев…
– Я знаю. В марте тебе исполнится двадцать один год. – Сторс ударил кулаком по столу. – Черт побери! Сильвия! Мне что, снова повторять? Мой тон не имеет отношения к делу. Я отказываюсь от права влиять на твою жизнь, хотя до твоего совершеннолетия еще полгода. Только взгляни на себя! Все эти три года я понимал, что быть твоим опекуном – это… величайшая глупость с моей стороны! История и литература полны примеров, когда престарелые опекуны влюблялись в…
– Вы совсем не престарелый.
Он смотрел на нее горящими глазами.
– Мне пятьдесят три. Это что, по-твоему, средний возраст? Какая разница, когда пожилой опекун влюбляется в свою подопечную. Я еще в тебя не влюбился, но дойдет и до этого, если моя идиотка жена с дочерью отправятся в Индию, где им и место, и предоставят мне шанс заняться чем-либо еще, кроме продажи этих проклятых химикатов. Я пока еще не влюблен в тебя по уши, но ты знаешь чертовски хорошо, что, кроме тебя, в целом свете мне никто так не дорог. Тебе было пять лет, когда умерли твои родители. Я был довольно-таки хороший опекун. Ты здорова, прекрасна, ни разу не попала под машину, не была похищена с целью выкупа, и ты стоишь более трех миллионов долларов. Что еще более важно, это то, что твои мозги все еще доминируют над прочими органами. Тогда в чем же дело?
– Ну, хорошо, Пи Эл, вряд ли есть для вас необходимость…
– А дело в том, что некий игрок с Уолл-стрит проигрывается в пух и прах и кончает жизнь самоубийством, и потому, что его дочь твоя старая подруга, ты хочешь помочь ей выкарабкаться. Пусть так, это еще терпимо! Но, оказывается, она еще большая ловкачка, чем ее папаша, и уговаривает тебя стать ее партнером…
– Она не уговаривала меня…
– Чтобы на пару учредить детективное агентство.
Это само по себе уже плохо. Почти невыносимо. Затем ей втемяшилось, что она нуждается в некоторой рекламе. Еще бы. Ах! В результате весь этот ушат с помоями выплескивается в газету.
– Это не она…
– Да еще с каким треском? Ты же сама видела. Не только ее снимок и подноготная, но и твой снимок.
Плюс биография, и в довершение всего прочего, как будто этого мало, мое фото и в качестве сопроводиловки – история моей жизни в качестве опекуна леди-детектива. Тебе, должно быть, небезразлично, что я угрожаю «Газетт» судом за клевету и буду по меньшей мере удовлетворен, если узнаю, что тот, кто дал это в печать, вылетит с работы.
– Не может быть, Пи Эл! Это же Лен Чишолм!
Я же объяснила, что ему нужны были…
– Вот пусть и дальше нуждается. Тебе, Сильвия, не нравится мой тон. А мне нисколько не нравится опекать тебя. Я не претендую на благодарность за то, что оказался на высоте. Более того, мне нравилось быть опекуном. На правах старого друга могу поведать, что как-то раз соорудил своими руками детский плавательный бассейн и затем, надев плавки, залез в него вместе с тобой. Говорю тебе это как на духу.
