После потехи со слугами помещик Третюхин остался опять один в комнате на первом этаже. Он развалился в своем бархатном синем халате на гобеленовом диване у стены, на которой видел арабский шерстяной ковер, увешанный всяческим оружием. Все виды оружия, которые когда-либо попадали в руки капитана Третюхина, теперь висели на ковре и покрывались пылью. Егор Аристархович по военной привычке держал разное оружие: стрелковое и охотничье, ружья, сабли со штыками, прочая армейская всячина. Каждая вещь напоминала ему о событии в прошлой жизни, о которой он мог бы очень много и красочно рассказать своим детям или внукам, но у него их не было, а жену это совершенно не интересовало. От скуки он принимался писать рассказы о своей прошлой жизни кое-что, вспоминая в подробностях, а кое-что выдумывая. Недолго прозябая от безделья, Егор Аристархович собрался с духом и медленно поднялся в кабинет с верандой на втором этаже, чтобы заняться творческим трудом. Но писать пришлось ему недолго, в дверь кабинета постучали.
- Прошу, войдите! – Крикнул строго помещик.
Дверь открылась и в комнату вошла Наталья Павловна в домашнем платье. Лицо ее было напряжено и краешки губ подергивались не то в улыбке, но то от страха. Она закрыла за собой дверь и встала напротив привставшего Егора Аристарховича. Она стояла так молча, не решаясь сказать что-то очень важное, собиралась с мыслями и наконец, начала.
- Так больше продолжаться не может… Ну, вы меня понимаете же?
- В общем, не очень, - негодовал помещик, хотя и догадывался о сути.
- Так вот… Я вам изменила! С молодым барином господином Ананьиным! В тот день, когда он останавливался у нас. Прошу не судите молодого барина в нарушении правил гостеприимства, он ни в чем не виноват. Обещайте сейчас! – Жена ждала ответа и смотрела прямо в лицо своему мужу.
Лицо помещика побагровело от ярости. Он выпрямился по стойке смирно, словно слушал на суде приговор о своем трибунале. Ответить сразу не получилось, помешал голосовой спазм. В результате из него вырвалось клокочущее не то бульканье, но то кряхтение.
- Так я не услышала от вас, вы обещаете не сводить счеты с господином Ананьиным? – Переспросила Наталья Павловна.
- А-а-а! – Вырвалось из горла Третюхина. – Ненавижу! Прочь стерва! Вон! Пошла вон отсюда! Ненавижу тебя! – Заорал пониженным голосом разбушевавшийся Третюхин, топая ногами в пол и стуча кулаком в стол.
Наталья Павловна, испугавшись истерики мужа, выскочила из кабинета и почти бегом добралась до своей комнаты в другом крыле дома. Запершись на ключ, она долго стояла напротив мятой кровати в ожидании шагов мужа, а потом упала на кровать вниз лицом и разрыдалась. Самое страшное было позади, признание состоялось, дело осталось за малым, срочно уехать в город. На это должна быть воля мужа, иначе как ей добраться за десятки верст пешком. Слуги ей не подчиняются, обуви подходящей нет. Никто не окажет ей в помощи, знала, на что шла. Наталья Павловна вскочила с кровати и принялась собирать вещи, горькие горячие слезы закрывали ей обзор, она растирала их мокрыми ладонями, потом рукавом, а потом теми же вещами, которые бросала в кучу на кровать.
- Бесчувственный чурбан, скотина, идиот, тоже мне вояка нашелся! – Ворчала Наталья Павловна, мечась по комнате. – Загубил мою жизнь, сожрал молодость и, видишь ли, даже не подавился, кровавый тиран! А я отомстила тебе! Небось, сейчас мучается там у себя, сердечко нащупывает. А на меня ему наплевать, сиди ему тут, в четырех стенах, как на привязи и проживай жизнь до старости, пока он по бабам разгуливает, зубы скалит. Ничего, я еще молода, мне всего лишь тридцать пять, я еще ничего, любому понравлюсь, детей ему нарожаю, любить себя научу. Все так!
Посмотрев на гору сваленных платьев, нижнего белья, обуви, меховых шуб, шерстяных платков и прочих мелочей Наталья Павловна поняла, что все это с собой ей не увезти. Она выбрала самое скромное платье, одела его, на голову накинула летний тканый платок, переобулась в сапожки, в руки взяла плетеную из шерсти сумку, в которую закидала драгоценные безделушки и подошла к зеркалу. Ничего лишнего, только то, что пригодится ей для восстановления новой жизни. Ее решительный взгляд из опухших от слез глаз засиял в отражении зеркала. Она оглядела себя со всех сторон, поправила бюст и разгладила талию. Но этого показалось мало для уверенности, тогда она засунула под платок выпавшие на лицо черные локоны волос, нарумянила щеки и накрасила губы.
- Чего-то еще не хватает для полной готовности. Аромата конечно! – Не щадя остатков духов, Наталья Павловна надушилась с избытком. – А вот теперь можно идти!
Когда Наталья Павловна вышла во двор, то удивилась тому, что ее ожидала запряженная лошадью бричка с Игорьком на козлах. Это Егор Аристархович распорядился немедленно собраться в путь. Игорек в черной фуражке с розочкой в петличке не то улыбнулся вместо приветствия, не то сделал вид, приглашая сесть, но помочь забраться даже не дернулся. Таков наказ был ему от хозяина, чтоб не вздумал угождать барышне. Ведь для него эта женщина по статусу и возрасту была почти ровня, отличало их всего лишь место происхождения. Если раньше эта женщина приходилась супругой помещику, значит, в помещицы метила, стало быть, прислуживать приходилось, а теперь она никто, просто человек женского пола и все. Наталья Павловна была готова к подобному неуважению, поэтому приподняла высоко подол платья и самостоятельно забралась на сидение. Не проронив ни слова, словно и так все было ясно. Игорек взмахнул поводьями, и повозка выехала прочь со двора. За всем произошедшим с открытой веранды второго этажа наблюдал помещик Третюхин. Он стоял ровно, спокойно, засунув руки в карманы синего халата, не один его мускул на лице не сожалел о происходящем. Только тогда, когда бричка скрылась из вида, он вынул руки из карманов, потер ими, будто бы замерз, а потом скрылся в доме.
К вечеру Игорек привез Наталью Павловну в город. Ему не велено было с ней о чем-либо говорить, поэтому он сидел молча и ждал, когда чуждая ему женщина сойдет. Наталья Павловна не торопилась сходить, она не знала куда ей идти, у нее была одна сумка с самыми необходимыми вещами и подаренными драгоценностями. Игорек вынул из своего внутреннего кармана бумажный сверток и вложил его в руки Натальи Павловны.
- Таков наказ хозяина, велено лично в руки передать. Теперь ступай с богом, - наконец сказал Игорек, передавая завернутые денежные банкноты.
Наталья Павловна подержала сверток в руках, как бы сомневаясь в искренности щедрого откупа, а потом быстро сунула его в глубь сумки и сошла с брички. В этот момент она испытала состояние стыда и позора, ей, бывшей жене помещика подал деньги слуга. Подал, словно нищенке подают милостыню, от чего слезы навернулись на ее глаза. Игорек смотрел, как медленно удаляется фигура женщины, которая совсем недавно являлась для него чуть ли не родным человеком, а теперь, с каждым шагом становилась совсем чужая и незнакомая. Когда шаги по мостовой улице окончательно затихли, Игорек направил бричку в сторону кучерской, где можно было переночевать до утра.
Спустя шесть месяцев, дело было зимой, помещик Третюхин совершил деловую поездку в город. Также в его планы входил поиск Натальи Павловны, для убеждения в ее обустройстве и здравом проживании, в чем он не сомневался. Обнаружить ее оказалось непростой задачей, поэтому пришлось обратиться в полицейское управление. Там ему сказали адрес прачечной, в которой работала интересуемая его особа. Отыскав прачечную, Егор Аристархович вошел в помещение и не признал среди находившихся там женщин бывшую свою жену. Попросив помощи у старшей прачки, ему привели Наталью Павловну. Она вышла к нему вся исхудалая, осунувшаяся, одетая в простых застиранных одеждах. Сильно изменившаяся в лице, но все еще узнаваемая, она стояла перед ним, склонив голову. Не ожидал Егор Аристархович увидеть такую картину. Не смог подобрать нужных слов, чтобы не навредить ими женщине, которую когда-то любил более чем кого-либо в мире. Находясь в своем поместье, он думал, что его бывшая жена, привыкшая к роскоши, имея на руках драгоценные подарки и большую сумму денег, без труда сможет найти себе достойное место в городе, зажить в богатстве да счастье, но оказалось, что ошибся. Вместо состоятельной успешной дамы перед ним стояла нищенка, измученная жизнью, плохим питанием и работой. Третюхин сунул руку в карман, хотел было достать бумажник с деньгами, но потом передумал, разве спасут эту женщину деньги, если не спасли раньше.
