Сью отвернулась, не желая смотреть на бабушку при таком освещении, и сосредоточила внимание на старых фотографиях из Гонконга, стоявших на комоде между новыми фото ее и Джона. Там была фотография, на которой бабушка и ее мать стояли перед джонкой в гавани Гонконга; на другой ее дедушка держал живого цыпленка, купленного у одного из уличных продавцов; еще на одной бабушка была сфотографирована с двумя друзьями на фоне черного паровоза. Сотни раз за все эти годы, скучными вечерами или в дождливые дни, бабушка рассказывала истории, связанные с каждым из этих снимков, и обещала, что когда-нибудь они вместе съездят в Гонконг. Но теперь Сью понимала, что в реальности этого не будет. Эта мысль расстроила девушку; раньше она еще никогда не чувствовала такой безнадежности, печали и пустоты.

Сью пожалела о том, что сразу не отправилась в спальню, когда они пришли домой: тогда можно было бы притвориться спящей.

– Сьюзен…

Девушка снова посмотрела на кровать.

– Я хочу дать тебе это.

Бабушка вынула из ящика своего прикроватного столика ожерелье и протянула его внучке слегка трясущимися руками. Во все еще открытом ящике виднелись кусочки ткани и старые пустые бутылочки из-под лекарств.

Ожерелье – тонкая золотая цепочка с кулоном из белого нефрита [8] – показалось ей смутно знакомым. Сью осторожно взяла его в руки и стала рассматривать нефрит.

– Он настоящий?

Бабушка утвердительно кивнула.

– Он добыт в горах Куньлунь в провинции Хотан. Мне подарили его на свадьбу.

Теперь Сью узнала ожерелье, которое видела на фотографиях.

– Я носила его, пока твой дедушка был жив, но, когда он умер, сняла. Я планировала сберечь его, чтобы подарить тебе на свадьбу, но решила сделать это сегодня.

Сью попыталась вернуть ожерелье бабушке.

– Когда-нибудь я выйду замуж, тогда ты его мне и подаришь.

– Нет. – Бабушка подняла руки в знак отказа. – Я хочу дать тебе его сейчас.

Сью внимательно вгляделась в кулон. Это был молочно-белый нефрит редчайшей разновидности. Он был круглым, и на нем были вырезаны две фигурки: дракон и феникс, слившиеся вместе. Они символизировали мужчину и женщину, соединенных браком.

– Я не могу его принять, – сказала девушка.

– Ты должна. Я не возьму его назад.

– Я еще не выхожу замуж.

– Я, возможно, не доживу до твоей свадьбы.

Сью уставилась на бабушку – она начала понимать. Девушка ощутила неприятную тяжесть в желудке.

– Ты ведь не собираешься умирать? Ведь правда? Ты ведь не начала раздавать свои вещи, потому что…

Бабушка улыбнулась.

– Я не умираю.

– Тогда почему ты…

– Наступит день, когда я умру. Это может случиться скоро.

– Бабушка…

Старая женщина вздохнула.

– Я даю тебе это ожерелье для твоей защиты. Я знаю, ты не веришь в то, во что верю я, но прошу тебя оказать мне одну небольшую услугу. Носи это ожерелье. Оно защитит тебя от всякого зла. Ты пока можешь этого не понимать, можешь думать, что я глупая, но, думаю, однажды ты все поймешь и будешь мне благодарна.

Зло.

Теперь Сью посмотрела на ожерелье в новом свете. Она уже видела не красоту сплетенных фигурок, но зубы дракона и когти феникса. Однако вместо того, чтобы помочь ей почувствовать себя защищенной, вместо того, чтобы подбодрить ее, ожерелье пугало ее: девушка почувствовала волну холода, по шее у нее побежали мурашки. Хотя она, возможно, и не верила во все, во что верила ее бабушка, но не была и таким скептиком, каким пыталась казаться, и мысль о том, что ей нужно носить нечто, обладающие сверхъестественной силой, пугала Сью.

Она подумала о странной тени, скрывавшейся в темном школьном коридоре.

Зло.

– Ты наложила заклинание… на это?

Бабушка рассмеялась тонким музыкальным смехом. Ее глаза также смеялись, и впервые после того, как Сью вошла в комнату, она немного расслабилась. Возможно, зря она принимала все слишком близко к сердцу.

– Я не знаю никаких заклинаний. Я не ведьма. – Бабушка усмехнулась. – Или ты думаешь, что я ведьма?

– Нет, – ответила смущенная Сью.

– Ожерелье защитит тебя, потому что это нефрит. Не потому, что на него было наложено заклинание, не потому, что его обработали травами, и не из-за смысла вырезанных на нем символических рисунков. Все, что сделано из нефрита, защитит тебя.

– О!..

– Я даю тебе это ожерелье, потому что собиралась отдать его тебе в любом случае. Просто решила сделать это пораньше. – Ее улыбка пропала. – Но я не хочу, чтобы ты упоминала об этом при Джоне или твоих родителях. Это только между нами. Ты поняла?

Сью согласно кивнула.

– Вот и хорошо. Ты будешь носить ожерелье?

– Да.

– Все время?

– Даже когда я сплю или моюсь в душе?

– Именно.

– До конца моей жизни?

– Пока не пройдет опасность.

Сью посмотрела на бабушку, снова подумала, какой старой она выглядит, заметила поредевшие волосы, худобу.

– Да, бабушка, – сказала она.

– Отлично. – Старушка улыбнулась. – Ты моя любимая внучка.

Сью улыбнулась.

– Я твоя единственная внучка.

– Даже если бы были другие, ты была бы моей любимой. – Она потерла глаза и зевнула, но слишком акцентированно и слегка наигранно. – Уже поздно. Ложись спать. Завтра увидимся. Потом мы поговорим обо всем подробнее.

Сью поняла, что ей пора уходить. Она быстро обняла бабушку, заметив на сморщенной коже ее худенького запястья нефритовый браслет.

– Спасибо, бабушка, – сказала она, показывая на ожерелье. – Я всегда буду беречь его.

Сью пожелала бабушке спокойной ночи и вышла из ее спальни, переполненная противоречивыми чувствами, не понимая, была ли она напугана или просто печальна, успокоена или встревожена. Сью определенно устала, и ей хотелось спать, но вместо этого девушка вернулась в гостиную, где Джон снова лежал на полу, а родители сидели на диване.

Она молча постояла в дверном проеме, наблюдая, пока не обнаружила то, что искала.

На левой руке Джона, на среднем пальце, она увидела белое нефритовое кольцо.

На шеях ее родителей красовались ожерелья, также с белым нефритом.

В коридоре послышались шаги двух пар ног. Тяжелые и легкие.

Рич поставил пальцы на клавиатуру компьютера и уставился на зеленые буквы, появившиеся в верхней части экрана, как будто он все это время работал на компьютере. Он почувствовал присутствие Кори за спиной еще до того, как увидел белую тень, отразившуюся на экране монитора, а потом тень на своих разложенных на столе бумагах. Он напечатал какое-то предложение, которое не собирался использовать, но оно выглядело правдоподобно, на тот случай, если жена заглянет на экран через его плечо.

Кори стояла молча, вынуждая его заговорить первым, но Анна – как всегда, ненамеренно – разрешила эту патовую ситуацию.

– Мы идем в церковь, папочка.

Ее маленькая мягкая ручка обняла его за шею. Дочка поцеловала его в небритую щеку и хихикнула, уколовшись.

– Это хорошо.

– Ты пойдешь с нами? – спросила Кори.

Рич повернулся к ней и отрицательно покачал головой, показав на компьютер.

– Мне нужно закончить эту статью.

Кори безучастно взглянула на него и ничего не сказала. Рич был смущен из-за очевидности своей отговорки и не хотел смотреть жене в глаза, но заставил себя выдержать ее взгляд. Они играли в эту игру уже долгое время. Когда они только поженились, Рич сказал ей, что он не любитель ходить в церковь, но Кори ответила, что если он действительно ее любит, то будет ходить туда вместе с ней. Она добавила, что иногда делает то, что ей не хочется делать, потому что так хочется ему, а Рич должен делать то же самое для нее. Тогда он пошел в церковь. Потом появилась Анна, и они согласились, что для девочки будет хорошо, если они будут вместе ходить в церковь. Но годы шли, и Рич постепенно стал отлынивать от этой воскресной обязанности, ссылаясь на занятость работой, усталость или болезнь. Сначала он ходил в церковь через раз, но, когда его нежелание начало выглядеть очевидным, стал варьировать систему – ходил в церковь две недели подряд, а потом пропускал следующую неделю, или, посетив церковь, пропускал следующие две недели.