— За тебя, за твой день, за прибытие к нам, за-а… сбычу мечт! — вовсю уже командовал Музыкант, тасуя фужеры и разливая вино.

Чокнулись. Выпили. Не затягивая повторили.

Вечер начинал приобретать приятные, лишенные четкости очертания. Занудин не думал о своих снах, о прошлом. Даже настоящее его заботило мало, — не говоря о будущем, которого не существовало вовсе. «Хорошо сидим», — то и дело повторял Музыкант, толкая в плечо и до боли стискивая руку Занудина в своей крупной ладони. Музыкант и вправду косел на глазах, но по крайней мере не буянил.

— Ну рассказывай что-нибудь. Главное — не молчи. Как тебе, к слову, в «Ковчеге»?

— Не жалуюсь. Живу, пока не гонят, — усмехнулся, отвечая на вопрос, Занудин и тут же посерьезнел. — А вообще-то… много здесь, мягко говоря, странного.

— Ерунда, — отмахнулся Музыкант, подаваясь вперед за очередным наполненным доверху фужером. Лицо его засыпали путающиеся волосы.

Дружно выпили. Музыкант сочно крякнул.

— Освоишься! Свежести восприятия только терять не надо. Ну и головы… Как лишишься груза традиционных представлений о мире, так и устаканится все.

— Возможно, ты прав, — согласился Занудин.

— Конечно я прав. А ты, вообще, мужик ничего. Только особняком держишься.

— Да брось, Музыкант… Разве?

— Ну, давай! Сначала выпьем — потом опровергнешь.

Выпили. Музыкант часто захлопал ресницами и чихнул. Воздух вырвался носом, с характерным для не имеющих привычки открывать при чихании рта «пт-ссь».

— Будь здоров.

— Сам не сдохни.

На пару заковырялись вилками в блюдцах с закуской.

— Особняком я не держусь. Просто места своего здесь не вижу, такое дело.

— Пока не видишь, во-о, — пророчески покачав перед лицом Занудина вилкой, уточнил Музыкант.

— Знаешь, Музыкант, не люблю, когда говорят загадками.

Музыкант, вяло теребя мочку уха, ничего не ответил.

— Вот ты, — Занудин впился в собутыльника напористым взглядом, — чем ты здесь занимаешься? Как себя реализуешь? Нельзя же, согласись, не иметь никаких целей и не устремлять никуда своих усилий. Сколько я здесь прожил — так уже с ума схожу!

— Я-то? — Музыкант задумался, пожевал губами. Вдруг не на шутку всполошился. — Черт! Совсем вылетело из мозгов! У меня же в комнате человек сидит — а я тут! Его же отправлять надо!

Музыкант резво вскочил с кресла, но не удержался на ногах и, раскатисто хохоча, плюхнулся обратно.

— Вот видишь, какие зеленый змий козни строит! А знаешь что… Давай его к нам позовем, а? Раз пошла, как говорится, такая пьянка.

— Кого позовем? Зеленого змия?..

— Да нет! — усмехнулся Музыкант. — Человека!

— Давай, — уступчиво пожал плечами Занудин. — А кто он?

— Так, знакомый один. Гостит. Ему, конечно, уезжать бы уже пора… Ну ничего, можно побузить еще на дорожку! Как считаешь? — пьяный Музыкант с хитрецой подмигнул Занудину.

— Голосую «за». Веди его сюда. Только третий фужер захвати и выпивки.

— Неужели мы все вылакали, что было?!

— Ну-тк…

Занудин и Музыкант, не сговариваясь, прыснули со смеху.

Устав смеяться, Музыкант со второй попытки все же преодолел подъем с кресла и, покачиваясь, поплелся к выходу.

— Только ты до него не докапывайся, ладно? — устало обернулся перед дверью Музыкант. — Он нам просто на гитаре поиграет. Посидим как культурные керосинщики, послушаем.

— Лады, — отозвался Занудин и, проводив взглядом удалившегося Музыканта, азартно проглотил внеочередную порцию спиртного.

Минут через десять в комнату вошли двое. Музыкант и тот, до кого была просьба «не докапываться».

— Это Айк, — кивнул на гостя Музыкант. — Проходи, Айк.

Занудина Музыкант почему-то не представил, но Занудин даже не обратил на подобную оплошность внимания. Заинтересованным взглядом он изучал вошедшего. Часто ли, в самом деле, случалось видеть в «Ковчеге» новые лица?

Айк выглядел лет на тридцать пять. Носатый, в темных очках — он являл собой позу смущения и превосходства одновременно. Из-за спины точно меч самурая торчал гриф обещанной гитары.

На столе появилась новая выпивка. Расселись. Разобрали наполненные фужеры. Пытаясь создать веселую, непринужденную атмосферу, Музыкант затараторил без умолку. В сторону Занудина отпускал глупые хмельные улыбочки. Тут же стирал их с лица и вполголоса спрашивал о чем-то Айка. Тот односложно отвечал. Занудин сидел несколько поодаль и изредка ловил на себе унылый взгляд симпатичного человека с большим носом.

— Слушай, а сбацай-ка чего, а? — подсказал наконец Айку Музыкант с интонацией ветреного энтузиазма. — Давай, а?

Занудин в смутном ожидании закурил.

Айк без удовольствия взялся за гитару. Глядя в пол, небрежно подкрутил колки. Но с первым же арпеджиато лицо его преобразилось. Во взгляде появились напор и лукавство. Он запел.

Как оказалось, Айк обладал вызывающе гнусавым голосом, но слушать его пение было, однако же, и диковинно, и приятно. Медленные тяжелые блюзы. Задорный рок-н-ролл. Исполненные причудливой шершавости песни-исповеди. Рваные, ублюдочные звуки, рождаемые беспорядочным боем медиатора по струнам, вырастали вдруг в стройность и красоту. Кураж мажорных аккордов сменялся депрессивностью минора, переходил в вынужденную агрессию, сочно выливался в торжество музыкально-текстового курьеза.

Айк пел о человеке, убегающем от повседневной городской жизни, о его одиночестве, о неуемной жажде общения. Местами было отчего-то безудержно смешно, чаще — трогательно, а в целом — драматично. Все, о чем говорилось в песнях (временами пение принимало форму проникновенного речитатива), показалось близким Занудину настолько, что он содрогнулся. Лицо его вспыхнуло пунцовыми пятнами щек, а внешнее пренебрежительное спокойствие готово было изойти слезами. От щемящего чувства внутри, возникшего из ничего, действительно хотелось плакать. Словно игра Айка на его нехитром шестиструнном инструменте жгучей волной пронеслась по всей прожитой жизни Занудина. Как это было ново и странно для него! И вряд ли он знал, сокрушаться ему или ликовать, что все это почувствовал.

Точно забывшись, Айк отыграл целый концерт. Заключительное неловкое арпеджиато с погружением в тишину вновь вернуло ему маску отчужденности.

— Бр… бр-р… браво! Как в лутч… в лушт… в лучшие времена, а? — язык совсем уже Музыканта не слушался. — Ну-у?! Выпьем, что ли?

— Поразительно, — отозвался в свою очередь Занудин. — Я никогда раньше не увлекался музыкой вообще и песней под гитару в частности. Я и не знал, что можно вот так…

Занудин осекся. Он волновался и не мог подобрать нужных слов.

— Это ведь ваши песни? Вы сами их сочинили?

Айк утвердительно кивнул.

— Айк! Ты молодца! Разм… разв… разливай, выпьем… — не унимался Музыкант.

Музыкант был настолько пьян, что пить теперь смог бы, дай бог, только лежа. Глаза его сердито и изможденно закатывались.

Айк не обращал на Музыканта внимания.

— Как удивительно! Никаких иллюзий, здоровый цинизм, и в то же время — смятение, беззащитность, любовь! — продолжал восхищаться продемонстрированным творчеством Занудин, не стесняясь того, что городит, возможно, чушь.

— Эй, З-занунт-тд-дин! Ну ты-то уж-же… Наливай давай, выпьем… — в голосе Музыканта появились нотки страдания.

Занудин поднялся с кресла и, подойдя к Айку, крепко пожал ему руку. Поправив на носу очки, Айк произнес растерянные слова благодарности.

— Я догадался, это какое-то веяние — все меня ирг… игран… игнор-рир-руй-ют… — последнее, что изрек Музыкант и, накрыв отчаявшийся взор ладонью, забылся мертвецким сном.

— Выпьем? — предложил Занудин.

— Выпьем, — согласился Айк.

Занудин понял, что близок к тому, как вот-вот напьется вслед за Музыкантом до самозабвения, но вмешиваться в капризы собственного состояния не хотелось.

— Мы на вы или на ты?

— На ты…

— Хорошо…

Они снова выпили. После чего воцарилось молчание.

Айк озирался по сторонам. Иногда задумчивый взор Айка останавливался на спящем Музыканте, и в глазах его было что-то странное. Айк вдруг заговорил. Первый.