— Держи это в уме, а теперь пойдем дальше. Когда они убивают кого-то в здешней чащобе, это мало кто замечает. А что будет, если они начнут убивать людей в Леггете? Легко представить себе, какой визг поднимет «Матин», обнаружив у своего входа распростертое тело.

— Это уж точно, — сказал Дилл. — Вспомни, какой шум все подняли, когда в прошлом месяце зарезали этого рантье… Скрайф, так, кажется, его звали… вместе с семьей. Если 'раум начнут выкидывать такие штуки постоянно, да еще время от времени, чтобы мы не скучали, подбрасывать бомбы то здесь, то там, по всей D-Камбре поднимется такой вой…

— Вот и получается, что по всем соображениям им лучше двинуться в города. В надежде, что это подтолкнет Планетарное правительство начать с ними переговоры о переменах, за которые, по их мнению, они и сражаются.

Дилл во все глаза уставился на Гарвина.

— Знаешь, солдат… Я, понимаешь, рад, что ты на нашей стороне. Голова у тебя варит.

Иоситаро проснулся незадолго до рассвета, чувствуя, как кровь пульсирует в голове, а все внутренности скрутило узлом. Он попытался сделать так, чтобы его вырвало, но не смог. Джил Махим, медик команды, подползла к нему.

— Что с тобой?

— Что-то мне нехорошо, — с трудом выговорил он. — Видно, заразился, когда меня обоссал… этот…

— Очень может быть, — сказала Джил, роясь в своей сумке. — Вот. Болеутоляющее и от расстройства.

Иоситаро отвинтил крышку фляжки и проглотил таблетки, запив их водой. Лучше не стало. Он застонал. Подполз Кипчак, спросил, в чем дело.

— Идти сможешь?

— А что еще мне остается, черт побери?

Кипчак кивнул. Единственным другим вариантом было оставить Иоситаро здесь. После того как 'раум и вслед за ними «Гамма» уйдут отсюда, корабль мог бы подобрать его. Если будет что подбирать.

— В таком случае поднимайся, парень.

Иоситаро с трудом влез в лямки ранца, взял бластер.

Ему помогали Пенвит и Махим.

— Мне ничуть не легче, — с трудом выдавил он из себя. Они пошли по тропе, дождались появления 'раум, пропустили их вперед и двинулись следом.

День выдался сухой, жаркий, но хмурый. Иоситаро казалось, будто его поджаривают на огне; все суставы ломило. Ему жутко хотелось отползти в сторону от тропы, лечь и заснуть. Или даже умереть. Но он продолжал идти. Вселенная сузилась до ощущения тяжести бластера в руке, ранца на спине и необходимости поднимать сначала одну ногу, ставить ее на землю, потом поднимать вторую, и так далее, снова и снова. Если он задевал за скалу или хотя бы ветку, это ощущалось как прикосновение горящей головни.

В какой-то момент он почувствовал на лице слезы и торопливо вытер их грязным рукавом. Никто никогда не видел Иоситаро плачущим, не увидит и сейчас. Никто и никогда, с тех пор… Он уже и не помнил, с каких пор. Он ненавидел себя, он ненавидел всех людей на свете. Кипчака за то, что тот гнал их в таком убийственном темпе; этого подонка ведущего за то, что он попер прямо в гору, которую можно было обойти стороной; даже того сукина сына, который шел сразу за Иоситаро и нес его рюкзак. Все подонки, все до одного.

Он тупо проглотил похлебку, которой Махим накормила его в середине дня, но спустя несколько минут его вывернуло наизнанку. Махим сделала Иоситаро укол. Кто-то помог ему подняться. Он зашатался, точно собираясь вот-вот рухнуть под тяжестью ранца, но устоял на ногах. Они пошли дальше.

День, казалось, растянулся на месяцы и годы мучительной боли, и теперь, снова чувствуя слезы на щеках, Иоситаро уже не вытирал их. Он не замечал ничего вокруг, не волновался из-за того, что 'раум могут устроить им засаду. По крайней мере, тогда он сможет отдохнуть; даже быть застреленным казалось ему не страшнее того, что происходило сейчас.

В конце концов они остановились. Кто-то подвел его к дереву, снял ранец и велел сесть на землю. Кто-то другой снова накормил Иоситаро похлебкой, и на этот раз его не вырвало. Махим сделала ему еще один укол, и он почти мгновенно отключился.

Он очнулся, когда серый рассвет только-только занимался; очнулся с ощущением чуда. Не веря себе, осторожно ощупал руки и ноги. Нет, он не умер, если, конечно, не предположить, что на том свете тоже есть джунгли. Он чувствовал запах своего тела, и это все еще был запах болезни. Но он был жив. Вспомнилось, как вчера он плакал, и — вот удивительно! — это не вызвало ощущения стыда.

«Ты, кажется, выкарабкался, дружище, — мелькнула мысль. — Взял еще одну высоту. Разве не этому тебя учили?»

Он отбросил эту мысль как безнадежно романтическую, с удовольствием ощущая, что новый день в джунглях уже не пугает его.

Они преследовали 'раум еще два дня, поднимаясь все выше к нагорью. Деревни попадались все реже, в последнюю ночь 'раум разбили лагерь и вовсе в роще квэльфов. Команда «Гамма» не могла позволить себе такой роскоши и спала на открытой местности. Но, по крайней мере, прекратился дождь — начинался сухой сезон.

Иоситаро шел ведущим. Он чувствовал себя прекрасно — каждый нерв поет, прикосновение ветра к коже подобно ласке. Воздух был чистый, свежий, и каждое дерево, каждый цветок имели свой собственный запах, который невозможно было спутать ни с каким другим. Иоситаро дышат медленно, ритмично, нижней частью диафрагмы, как когда-то на далекой родине его учил сэнсэй. Он чувствовал присутствие врагов на расстоянии двухсот, может быть, трехсот метров впереди; чувствовал беззаботность и уверенность, с которой они шли.

Хлопок Петра по плечу заставил его подскочить. Тот кивком велел Иоситаро вернуться в колонну. Настала очередь другого идти ведущим — никто не мог долго сохранять необходимую степень внимания. Мимо прошел финф Невент, на мгновение обнажив зубы в бессмысленной ухмылке. Немного отстав, Иоситаро пошел следом за ним.

Внезапно джунгли впереди взорвались. Невент пошатнулся и упал на спину, раскинув руки и выронив бластер. Иоситаро услышал треск выстрелов, увидел, как Невент забился в конвульсиях, замычал и остался недвижим.

— Бей их! — закричал кто-то, кажется, Кипчак.

Иоситаро перешагнул через труп Невента и дал очередь, борясь с неистовым желанием припасть к земле. Нащупал гранату у пояса, сорвал ее, швырнул, присел и дал еще очередь. Вокруг стреляли его товарищи, и огонь со стороны 'раум ослабел. Иоситаро швырнул вторую гранату, откатился, заставил себя встать на колени, поднял бластер и снова открыл огонь по зарослям впереди.

Потом стало очень тихо, и Кипчак прокричал:

— Отходим!

Иоситаро начал отступать. Выстрел сорвал ветку над его головой, от неожиданности он едва не упал.

— Хватит! — надрывался Кипчак. — Назад! Уходим!

И они рысцой побежали обратно. Иоситаро оказался последним в колонне, враги были прямо позади него. Ему с трудом удалось сдержать панику. Подскочил Кипчак, выстрелил куда-то ему за спину.

— Возвращаемся к развилке дороги, — приказал он, — попробуем заманить их в ловушку.

Они побежали. Иоситаро чувствовал, как воздух раздирает ему легкие. Когда команда начала развертываться вокруг развилки, он заметил густой кустарник с одной стороны.

— Джил и Стеф, — приказал он, — бегите в том же направлении. Поднимите как можно больше шума. Отбегите метров на пятьдесят и залягте по сторонам тропы. Остальные спрячьтесь вон там, — он указал на кустарник, — и будьте готовы ударить, когда они появятся.

Мелькнула неясная мысль — с чего это он так раскомандовался? — но солдаты повиновались. Подошел Петр, понял, что задумал Иоситаро, и одобрительно кивнул. Вскоре на тропе показались пять 'раум, бегущих в их сторону.

— Рано… Рано… Рано… — шептал Петр. — ОГОНЬ!

Пять пулеметов загрохотали. Крики, падающие тела, последние очереди и… конец.

— Поднимайтесь! Живо! — приказал Кипчак и позвал Махим и Бассаса. — Теперь надо не дать уйти остальным.

Они вернулись обратно тем же путем, каким пришли, мимо четырех тел и одного всхлипывающего парня. Кипчак поднял пистолет, раздался выстрел, и рыдания смолкли.