И вот как же он жил бы, ожидая и ожидая, подчиняя свою жизнь ожиданию, делая ожидание, помеху жизни, смыслом жизни?

Впрочем, вероятен был и другой исход.

Кинув камень, Колька мог промазать, камень ударился бы в склон. Он задел бы ухо или плечо литовца, скатился бы к его туфлям. Литовец осатанел бы, вернулся бы к Кольке с камнем — и стал бы взмахивать камнем и погружать камень и горячие пальцы свои в Колькино лицо.

И этот исход Колька предпочёл бы тому, что вообразил прежде.

Нагибаясь, хватаясь за ивовые ветки со смятыми, разорванными шелковистыми листьями, за те же ветки, за какие брался его враг, Колька поднялся из ямы.

Купив вместо ликёра «Бочю» ещё стаканчик багрового вишнёвого мороженого, на десятикопеечную монетку, что завалялась в кармане, и получив сдачи четыре копейки, он отправился в часть. Попадись ему по пути парень, что уронил его в яму, Колька улыбнулся бы ему, помахал бы ему рукой.

Колька должен беречь этого парня. Ведь он — его жизнь. Любой человек может стать его жизнью. Любого человека надо беречь. Всех людей надо беречь.

— Что же это ты, товарищ младший сержант, такой помятый? — выговорил ему дежурный по КПП прапорщик. — И как тебя патрули не сцапали, дембеля бравого? Шея в земле, китель в траве, на козырьке будто мухи ночевали!

— Я, товарищ прапорщик, по земле катался, — сказал тихо Колька. — От счастья. Ведь завтра домой мне.

2006