От таких воспоминаний разгоралась кровь, а на губах невольно появлялась озорная улыбка. Губы растягивались прямо-таки к ушам, в беззвучном неудержимом хохоте сверкали зубы этого веселого, живого и быстрого, как ласточка, молодца, этого ясноглазого непоседливого отпрыска семьи Поло: «Вот уж было дело-то, братцы, клянусь моим патроном монсиньором евангели… ха-ха-ха!»

В том возрасте, когда дети севера еще холодны и наивны, Марко, выросшего под солнцем Адриатики, среди легких и открытых нравов Венеции, давно влекло к ее смешливым и снисходительным дочерям. Он окидывал зорким взглядом и замечал каждую.

Размахивали руками и пронзительно зазывали покупателей широкобедрые, загорелые торговки. Деловито пробегали молоденькие служанки, вызывающе посматривая на встречных мужчин. У дверей таверны обнимались с матросами пьяные портовые девки. В сопровождении слуг горделиво проходила роскошно одетая патрицианка с тонкими пальцами и надменным изгибом бровей. Таинственно улыбалась не менее нарядная синьора из «особого» квартала Кастелетто. Тихо ступали пухлые, сладкоглазые порочные монахини.

Марко шел, глубоко вдыхая знакомый соленый запах, – запах этот пропитывал жилища и церкви, волосы красавиц и лохмотья нищих. Он спешил к самому центру, к главной святыне всей этой россыпи бестолково застроенных островков, воняющих рыбьими внутренностями, усыпанных мусором и сотнями мостов связанных в одно целое.

У собора Святого Марка грелись на солнышке старики и шумно играли дети. Орава нищих гнусавила и хныкала, выпрашивая милостыню. Поговаривали, что среди венецианских попрошаек немало состоятельных людей: мелкие монеты, а иногда и серебро сыпались в их грязные ухватистые ладони. Подаяние «во имя Господне» было неоспоримой христианской добродетелью, и многочисленные паломники спешили таким способом обеспечить себе спасение души.

Напротив собора, в тени лип и платанов, жевали хлеб крестьяне из окрестных деревень, пришедшие поклониться мощам евангелиста. В темных одеждах, с ханжески постными, будто заспанными, лицами двигались к собору нескончаемой вереницей богомольцы из дальних селений и городов. Среди них проталкивались, оживленно спорили и смеялись разодетые в атлас и меха коммерсанты, профессиональные игроки в кости и просто богатые бездельники, начинающие свой день со сплетен и гуляний по Пьяцетте.

У самого берега возвышались две колонны из красного гранита. На одной стояла статуя Святого Феодора – первоначального византийского покровителя Венеции, а другая колонна пока была без завершия. Крылатого льва святого Марка – достославный герб купеческой республики – тогда еще не успели водрузить, он появился значительно позже. Небольшое расстояние между колоннами провозгласили местом вольностей: здесь разрешались игры в кости, карты и латрумкулорум. Целыми днями вокруг дощатых столов толпились зеваки, любопытные иностранцы и обезумевшие от губительной страсти несчастные, оставлявшие на игорных столах последнее сольдо.

Марко заметил, что сегодня столы убраны, разочарованные шулера расходятся, а плотники торопливо сколачивают деревянный помост: готовилась чья-то казнь. Это было не слишком редкое, но все-таки привлекающее общее внимание событие. Словно в насмешку пороли, вешали, рубили головы и жгли на кострах тоже здесь, на месте официальной свободы, у сверкающей голубой воды.

Вверху, над кишащей народом площадью, блистала на солнце четверка отлитых из великолепной бронзы коней – произведение гениального скульптора Эллады. Кони украшали когда-то триумфальную арку в Риме, затем византийский императорский ипподром и, наконец, после разграбления крестоносцами Константинополя, в качестве трофея были доставлены на галерею главного собора Царицы Адриатики.

Марко вошел в один из проемов входа, мимо барельефов с орлами, драконами, охотниками, крестьянами, женщинами и детьми, изображенными в жанровых и фантастических сценах. Воссозданный искусством мастера, щедрый, красочный мир действительности и легенд зачаровывал Марко, давал толчок его юному воображению, заставлял задумываться и грезить.

Под могучими сводами, в полумраке и дымке ладана мерцали мраморные колонны, привезенные венецианскими корабельщиками из древних храмов Греции, Сирии и Кипра. На капителях колонн расправлялись раскидистые опахала – вайи, повисали виноградные гроздья, пересекались и множились линии в изощренном сплетении орнамента. За колоннами, в глубокой нише, парчовая завеса скрывала запрестольный образ Пала д’Оро. По большим праздникам образ открывали, и толпа при свете огромных свечей могла созерцать, цветные эмали с эпизодами из жизни святых, Мадонны и Иисуса в резных золотых рамах, украшенных драгоценными камнями.

На амвоне собора стоял седой патер и громко рассказывал притихшим богомольцам о том, как тело святого Марка, убитого неверными, сумели спрятать и привезти в Венецию.

– Истинно, что в ту пору один венецианский корабль находился в Александрии. А на венецианском корабле было три достойных мужа, один по имени мессер Рустико Торчеллезе, а другой доблестный муж, бывший вместе с мессером Рустико, прозывался мессер Буоно даль Маламокко, а третий – по имени Стаурачо. Эти три доблестных мужа горели таким желанием увезти тело монсиньора святого Марка в Венецию, что…

Много раз юноша слышал этот рассказ из уст разных проповедников, замечая новые подробности или досадные упущения. Он распознавал их как настоящий ценитель, он знал все перипетии назубок, и все же занимательная история о похищении мертвого евангелиста у сарацин никогда ему не надоедала.

Богомольцы, задрав головы и осторожно дыша, с благоговением слушали.

– С помощью доблестного мужа, а звали его мессер Теодоро, они взяли тело монсиньора святого Марка и перенесли его на свой корабль в корзине, о которой я уже говорил… А из страха перед язычниками они поместили священное тело между двумя кусками свиной туши и повесили ее (корзину) на мачту. И что я скажу вам? Язычники явились на корабль и весь его обыскали: они были твердо уверены, что тело монсиньора святого Марка находится тут, у венецианцев. Но, завидев свиное мясо, висевшее на мачте, они стали кричать: «Ханзир, ханзир», что значит «свинья, свинья», и покинули корабль. Ветер был благоприятный, дул в нужную сторону, доблестные мужи подняли паруса и вышли в открытое море. Что вам сказать еще?.. Корабль плыл и плыл, и вот священное тело монсиньора святого Марка привезли в Венецию. Его встретили с такой радостью…

Юноша пошел к выходу, протискиваясь в толпе, остро пахнущей потом и чесноком. Он присел под портиком на ступенях и стал ожидать друзей.

Первым явился Андзолетто Боноччо, сын небогатого торговца шерстью. Марко познакомился с ним у фра Протасио, под чьим руководством Андзолетто, пыхтя, одолевал молитвенник. Марко сразу понравился застенчивый, добрый мальчик, они подружились и стали встречаться ежедневно. Но последнее время старший Боноччо все чаще забирал сына в поездки по торговым делам. Возвращаясь, Андзолетто бежал к друзьям, чтобы узнать о новостях, происходящих в Венеции без него.

– Эй, Марко! Вот и я! Слушай, для кого это сколачивают помост? А где Джованни?

– Где ты пропадаешь, Дзотто? Долго же тебя таскал за собой дядюшка Боноччо!

Подошел и третий приятель, белокурый Джованни. Нынешний год и он стал реже видеться с друзьями. Его отец, командир военной галеры, записал Джованни в отряд арбалетчиков, постоянно упражняющихся на Лидо.

Шестнадцатилетний Джованни носил красный камзол и шапочку с пером, за словом в карман не лез и лихо подбоченивался, если мимо проходила пригожая девица.

– Бог в помощь, грамотеи! Небось заждались старика Джованни? Ничего не поделаешь! Воинские потехи отнимают все время…

– А, мессер капитан! Сколько раз попал из арбалета в небо? И скольким девчонкам в Венеции заморочил голову? – Марко, посмеиваясь, шутливо раскланялся.

– Завидуешь, купеческий сынок? То-то… Как я рад, что мы опять вместе! Сегодня я свободен, и мы не расстанемся целый день!