Они ждали Анастасию. Курская дворянка вышла, одетая по-мужски: кожаная куртка мехом вовнутрь, узкие суконные штаны, заправленные в длинные сапоги, ягдташ на поясе и короткий штуцер за плечами. Сосед удивился, что княгиня поедет не на женском седле. Анастасия отшутилась, назвав езду на лошади боком утонченным издевательством, придуманным мужчинами специально для женщин.

Увидев серого арабского жеребца Алмаза, боевого товарища Аржановой при командировках в Крымское ханство, Васильев-младший согласился: такой скакун – не по женской руке. Алмаз злобно косил на чужака лиловым глазом, всхрапывал и от нетерпения переступал с ноги на ногу. Собаки, егеря с рожками, хозяйка с ружьем – все говорило ему о скором выходе на волю. Вот где начнется добрая скачка на полуотпущенном поводе! Лети во весь опор, а госпожа еще и похвалит, похлопает по шее, говоря: «О-ле! О-ле! Алмаз – хороший!..»

Пару волков они подняли в дальнем поле. Псари спустили борзых со сворок, егеря заиграли в рожки, охотники пришпорили своих коней. Однако дальнее поле пересекали мелкие овраги, заросшие колючим и густым кустарником, за оврагами черной зубчатой стеной вставал непроходимый лес.

Преодоление кустарников требовало особых усилий. Чтобы поднять лошадь на прыжок, надо, во-первых, точно рассчитать расстояние до препятствия, во-вторых, крепким одновременным нажатием обоих шенкелей выслать лошадь вперед, дать ей сигнал, в-третьих, потом привстать на стременах и поводом поддержать животное, быстро склонившись к его шее. На четвертом таком прыжке Аржанову вдруг пронзила острая боль. Она исходила откуда-то из глубины живота. Ей еще хватило сил резко взять повод на себя и скомандовать Алмазу: «Оп-па!»

Верный конь, точно почувствовав неладное, остановился как вкопанный. Аржанова тяжело свалилась с седла на землю, холодную, запорошенную снегом. Арабский жеребец, опустив голову, губами коснулся ее побелевших щек. Она уцепилась пальцами за нащечный ремень его оголовья:

– Плохо мне, Алмаз. Плохо!

Никуда не ушел от Анастасии Алмаз. Стоял над ней, тревожно ржал и толкал ее головой в плечо: мол, вставай, поскачем дальше. Но пока Аржанова не могла это сделать. Боль не проходила. Прислушавшись к ней, она словно бы ощутила внутри, за узлом из кишок инородное тело: то ли червячок, то ли некое продолговатое существо, но живое, требующее к себе заботы.

Хватаясь за стремя, за подпруги, за седло, курская дворянка все-таки поднялась на ноги. Прижав ладони к животу, она согрела и успокоила того, кто жил теперь там. Садиться на лошадь ей не хотелось. Так, спотыкаясь о комья земли, они брели вместе с Алмазом по полю и слушали яростный собачий лай вдали, пение рожков, редкие выстрелы.

Охота удалась на славу.

Волка и волчицу они загнали и убили в сосновой роще, за огромным поломанным деревом. Взбудораженный успехом, Михаил поскакал назад. Он подумал, будто жена, не справившись с управлением лошадью – что, однако, на нее совсем не похоже – осталась в поле за лесом. Действительно, молодой офицер нашел ее там. Анастасия сказала ему, что упала вместе с Алмазом при прыжке через кустарник и потому чувствует себя неважно. На медленной рыси они вернулись в усадьбу.

Удачная охота предполагает пир охотников и дележ добычи. На застолье курская дворянка пробыла полчаса и, сославшись на недомогание, удалилась. Князь Мещерский вместе с Васильевым-младшим веселились от души, ели и пили за троих, вызывали к себе то псарей с борзыми, то егерей с рожками. Прислуживал господам Досифей. Глафира же, встревоженная видом хозяйки, пошла за ней в спальню.

Не зажигая свеч. Аржанова лежала на кровати, мрачно уставившись в окно, за которым сгущались сумерки.

– Что с вами, матушка-барыня? – спросила горничная.

– Я заболела.

– Вот еще напасть, – пробормотала служанка, вглядываясь в бледное лицо госпожи. – Что болит-то у вас?

– Сейчас – ничего. Но в поле…

Анастасия рассказала Глафире о происшествии. Та сочувственно кивала головой, расспрашивала о подробностях. Флора даже позволила горничной, владеющей навыками знахарки, осмотреть свой живот. Пальцами Глафира нажимала на него в разных местах и спрашивала: «Больно?» Анастасия отрицательно качала головой.

– А, по-моему, у вас задержка идет третью неделю, – вдруг вспомнила горничная.

– Задержки бывали и раньше.

– Раньше – одно, теперь – другое, – служанка положила ладонь на плоский, твердый от накачанных мышц живот госпожи ниже пупка и по-особому сосредоточилась, будто прислушивалась к чему-то неведомому.

– Не хватит ли тебе, Глафира, тут колдовать? – нетерпеливо спросила ее Аржанова.

– Так ведь вы беременны, ваше высокоблагородие.

– Что-о?!

Анастасия резво вскочила на ноги, схватила горничную за плечи и изо всех сил встряхнула. Та, не отводя своих пронзительных темно-голубых глаз, смотрела барыне прямо в зрачки и улыбалась. Курская дворянка не сразу отпустила служанку. Затем, сев на край постели, провела рукой по лбу, вдруг покрывшемуся испариной, и растерянно сказала:

– Ну вот оно… и случилось.

– Мастер точного удара ваш князь Мещерский, – усмехнулась Глафира.

– Это верно, – Анастасия вздохнула. – У бедного подполковника, царство ему небесное, не получалось, хотя очень старался. Григорий Александрович порой увлекался, забывал о предохранении, и тоже – ни-че-го. А этот красавчик…

– Позвать его? – спросила горничная.

– Небойсь, пьян в стельку и сидит за столом с Васильевым…

– Зато уж он и охотник, – задумчиво произнесла Глафира, и в тоне ее прозвучало неподдельное уважение.

Так как премьер-майор Новотроицкого кирасирского полка и впрямь выпил в тот вечер немало и лег спать себя в кабинете, дабы супругу не беспокоить, то Анастасия сообщила ему важную новость на следующий день за обедом. Поведение молодого офицера оказалось совершенно непредсказуемым.

Сначала он упал перед ней на колени и поцеловал руку, пылко благодаря за бесценный дар. Потом бросился в свою комнату, схватил заряженный пистолет и выбежал на заднее крыльцо, где с криком «Ура!» выстрелил в воздух, переполошив весь птичий двор. После этого князь кинулся на конюшню, сел на неоседланного жеребца голштинской породы по кличке Бурш и поскакал к деревенскому храму. Там служба уже закончилась, и отец Евлампий собирался запирать двери на замок. Михаил не дал ему этого сделать. Стремительно он вошел в церковь, приблизился к иконе Богородицы и громко прочитал молитву о благополучном разрешении от беремени его супруги.

Священник пришел в изумление. Два дня назад он встречал барыню, и ничего, свидетельствующего о приближении такого знаменательного события, не заметил. Мещерский сказал святому отцу, что это – страшная тайна. Затем купил у него три самые дорогие свечи и зажег их под образом Пресвятой Девы. Пока все свечи не догорят, закрывать храм нельзя в целях пожарной безопасности. Таким образом, около получаса майор Новотроицкого кирасирского полка и отец Евлампий провели вместе, рассуждая на библейские темы, связанные в основном с появлением на свет потомства и дальнейшим его воспитанием.

Священник, будучи многодетным родителем, охотно поделился с князем кое-какими собственными наблюдениями. Так что этот разговор пошел Мещерскому на пользу, успокоил и привел в порядок его чувства. Однако с тайной пришлось распрощаться. Через день в Аржановке уже все судачили о скором пополнении в барском семействе. Отношение народа к данному факту было сугубо положительное. Курскую дворянку, оставшуюся бездетной при первом муже, крестьяне всегда жалели. Новый же молодой хозяин сразу приобрел в их глазах авторитет.

Только сама Анастасия Петровна рассердилась на мужа. Прежде чем ставить свечи Пресвятой Деве, она хотела бы съездить в Курск на прием к гинекологу и досконально все узнать у специалиста. Гадания Глафиры определяющего значения для нее не имели. Да и вообще, чем больше она размышляла над этой ситуацией, тем сильнее тревожилась. Что ей теперь делать? Писать ли рапорт о случившемся начальству в Санкт-Петербург или нечего ему не сообщать вовсе? Оставаться в Аржановке до рождения ребенка или, наоборот, пока срок беременности невелик, быстро добираться к новому месту службы?..