– Ваш бал-маскарад уж точно выйдет лучше.

– Вы так думаете?

– Да. Я уверена.

– Но почему?

– Вы будете на нем. Сего обстоятельства мне достаточно, чтобы веселиться, как в прежние благие времена, от заката до рассвета.

– Душа моя! – светлейший не поцеловал, а просто сжал ей руку своей широкой и сильной ладонью. – Смогу ли увидеть вас до праздника?

– Конечно! – она кивнула. – Только вот Петр Иванович велел мне пока жить недалеко от Крюкова канала. Это – Английская набережная, дом корабельного мастера Ивана Немцова, второй этаж… А сейчас я уезжаю. Извините, ваша светлость, но мой отчет еще не закончен…

Анастасия присела перед губернатором Новороссийской и Азовской губерний в глубоком реверансе. Он поклонился, давая понять, что аудиенция окончена. Турчанинов, деликатно державшийся во время их разговора на несколько шагов позади, поспешил предложить даме руку и повел ее к выходу.

Светлейший наблюдал, как гардеробщики помогают знатным посетителям надеть их шубы и зимние боты из фетра, как вызывают кучера, берейтора и лакеев, испивающих чай в комнате швейцара, как открывают и придерживают створки дверей. Перестук копыт четырех лошадей, запряженных цугом, гулким эхом прокатился по Английской набережной, где и располагалась Государственная коллегия Иностранных дел. Ее величественный портик о восьми колоннах был виден отовсюду, хотя архитектор Джакомо Кваренги еще не закончил новое оформление здания, до того принадлежавшего князю Куракину…

Статский советник по поручению Потемкина сопровождал госпожу Аржанову до дома.

Он с улыбкой посматривал на молодую женщину. Турчанинов хотел бы сказать ей, что операцию «ПЕРЕБЕЖЧИК» можно считать завершенной успешно, что свое второе поручение в Вене она выполнила успешнее, чем первое, связанное с поездкой в Крым. И секретарь Кабинета Ее Величества понимал причину. Во-первых, появился опыт. Во-вторых, работая с доктором Дорфштаттером, она действовала в более привычной обстановке, среди людей одной с ней европейской культуры, одной религиозной традиции.

Воздух же мусульманского крымско-татарского государства Петр Иванович сравнил бы с разреженной атмосферой на какой-нибудь горной вершине. Обычные жители долин и предгорий там нормально дышать не могут. Им необходимы для этого особые условия. Иначе холод сковывает их сердце и легкие, и каждое движение дается с неимоверным трудом. Даже удивительно, что Аржанова сумела пробыть среди татар полтора месяца, там не заболела и вернулась в родные края заметно повзрослевшей…

Карета остановилась у дома корабельного мастера Немцова. Турчанинов, ожидая, пока лакей откроет дверцу, сказал Аржановой:

– По-моему, доклад доктора Дорфштаттера понравился князю.

– Слава богу.

– А что до его предложения руки и сердца, так это, видимо, издержки вашей работы.

– Сделала все, что могла.

– От того он и взбесился.

– А вы чего хотели?

– Не сердитесь, любезная Анастасия Петровна, – усмехнулся статский советник. – Ведь это – ваш успех. Вам полагается премия. Его светлость уже подписал бумаги. Речь в них идет о двухгодовом окладе.

– Посмотрим…

Лакей открыл дверцу и протянул госпоже Аржановой руку, чтобы помочь выйти из кареты. Она запахнула шубу и подобрала длинные ее полы, опуская ногу на первую из двух ступеней каретной лесенки. Турчанинов быстро повернулся к ней:

– Но ответьте откровенно. Близость была?

– Нет. Я удержала, хотя не без труда.

– Приставал?

– Не сильно. Почти сразу удалось настроить на серьезный лад. Сначала – венчание в церкви, потом – пышная свадьба. Только после всего такого – свой дом, дети.

– Ладно. Уж как-нибудь мы его успокоим, – Турчанинов погладил портфель с документами.

– Желаю вам удачи в этом деле.

Анастасия теперь стояла на мостовой. Лакей захлопнул дверцу и вскочил на запятки. Кучер, оглянувшись на красавицу в бобровой шубе, крытой бархатом, взмахнул кнутом. Экипаж тронулся с места. За его окном проплыл мимо Анастасии профиль статского советника. Петр Иванович о чем-то сосредоточенно размышлял.

Прислуга давно ждала барыню к ужину.

Аржанова с помощью горничной Эльжбеты сменила выходное платье на домашнее, смыла легкий макияж и вышла в маленькую столовую. Круглый стол был сервирован на четверых. Лакей Рудольф поднял крышку над судком, доставленным из ближайшего ресторана. Куропатки под белым соусом с тушеными овощами, паштет из говяжьей печени, сыр «Пармезан», вино «Божоле» 1779 года и на десерт – апельсиновый мусс. Анастасия вздохнула: ничего своего, домашнего, русского.

Вместе с паспортом Амалии Цецерской с ней по-прежнему оставались люди, прикомандированные секретной канцелярией на время операции «ПЕРЕБЕЖЧИК». Они только играли роль слуг, а на самом деле являлись полноправными ее участниками. Потому сейчас они сели вместе с ней за стол, разложили салфетки на коленях и принялись за еду. Они ожидали сообщения о последней встрече с Отто Дорфштаттером. Между переменами блюд Аржанова кое-что им рассказала, часто переходя с русского на немецкий, который начала учить более полугода назад и над которым упорно работала в Вене.

Они же все свободно владели этим языком.

Эльжбета еще говорила, писала и читала по-польски, обладала знаниями и навыками экономки-домоправительницы. По паспорту она состояла в браке с фейерверкером пешей артиллерии, но этого человека никто никогда не видел.

Кучер и конюх Антон – рослый красавец с фигурой атлета – хорошо ездил верхом, фехтовал, стрелял из всех видов оружия. Однажды у них на глазах он проявил недюжинные способности в ведении рукопашного боя и отогнал от кареты двух бродяг подозрительного вида перед границей Австрии с Польшей.

Рудольф, предполагала Анастасия, был выпускником Сухопутного шляхетского кадетского корпуса в Санкт-Петербурге. На нем лежала конспиративная часть операции. Это он вел слежку за старшим шифровальщиком, выяснял его связи, знакомства, пристрастия и в конце концов купил тот самый билет во второй ряд партера в оперном театре, сыгравший решающую роль.

С формальной точки зрения ничего против них она не имела.

Профессионалы, они работали добросовестно, выполняя инструкции от «А» до «Я». То, что следовало им знать друг о друге и о госпоже Амалии Цецерской, они знали твердо и никогда не переходили заданной им черты. За четыре месяца при тесном сотрудничестве не возникло у них лишь дружеских, сердечных отношений.

Иногда Анастасия думала, что все они, выполняя ее приказы, еще и пристально наблюдают за ней, чтобы потом донести начальству. В Крыму такое наблюдение осуществлял адъютант Потемкина, поручик Новотроицкого кирасирского полка князь Михаил Мещерский, начальник ее охраны. Но молодой офицер хотя бы не скрывал своих чувств. Он то горячо спорил с ней, то искренне хвалил, то тактично учил азам ремесла разведчика. Ощущение какого-то особого, внутреннего контакта с ним у нее было. Это, как она считала, в конечном счете и спасло ей жизнь…

– Можеть быть, сделать кофе со сливками? – Эльжбета предупредительно повернулась к Анастасии.

– Да. Кофе – обязательно, – Аржанова кивнула. – Но принесите еще и рома. Можно отметить прибытие «перебежчика» в Россию.

– Все-таки он забавный малый, – посмеиваясь, сказал Рудольф и отодвинул тарелку. – Никогда не оглядывался назад и по сторонам тоже не смотрел.

– Всем нам просто повезло, – заметил Антон и пошел к застекленному шкафу с хрустальной посудой.

– Раз – повезло, два – повезло, три – повезло… Не одно же, мил-друг, везение. Надобно и умение.

– А никто не сомневается! – Антон оглянулся на Рудольфа.

– Вот и отлично. Разливай!

– По нашей традиции первый тост – за Ея Императорское Величество Екатерину Алексеевну, самодержицу Всероссийскую!

Рома они выпили немного, всего по две сорокаграммовых рюмочки. Но настроение было хорошее. Они понимали, что дело завершили удачно, что, вероятно, больше никогда не увидятся, вспоминали разные детали поездки, шутили и смеялись. Из-за этого довольно шумного застольного разговора не сразу услышали настойчивый звон колокольчика у входной двери. Рудольф встал и вышел в коридор, чтобы узнать, кто пожаловал к ним в столь поздний час. Вернулся он в столовую с испуганным Никодимом, одним из двух охранников, якобы лакеев, приставленных к доктору Дорфштаттеру секретной канцелярией. Никодим сказал, что их подопечный внезапно впал в совершеннейшее буйство и требует к себе – причем немедленно – госпожу Цецерскую…