Миваки покрылась холодным потом. Эти картины не могли быть навеяны ей гендзюцу. Кицунэ не могла знать деталей! Откуда? Как? Что это, как не проникновение в память?

Кицунэ была потрясена не меньше ее. Хебимару обучил своего оборотня-шпиона особому гендзюцу, способному заставить жертву самостоятельно вспомнить и вплести частицы своего прошлого в навеваемые картины. Дзюцу, применяющееся селением Ветвей для допроса пленных и преступников. Очень опасное для допрашиваемого, легко способное серьезно повредить мозг. Саннин надеялся, что Кицунэ будет использовать это дзюцу для выявления биографии и присвоения личности других людей. Он не предупредил об угрозе тяжелых последствий для жертвы. Если бы Кицунэ знала все, она отказалась бы изучать опасные для пленников приемы, но ее забота о других людях не должна была быть вечной. Позже, после обращения лисенка в демона, гендзюцу допроса должно было стать полезным.

Сейчас Миваки спасло от тяжелых травм только то, что Кицунэ обладала врожденным даром к творению иллюзий и действовала с ювелирной точностью. Ее руки, излучающие влияющие на мозг Миваки силовые поля, не дрогнули ни разу, даже когда оборотницу затрясло от злости к допрашиваемой девчонке и жалости к людям, что пострадали от злодейств дочери главного советника.

– Каковы же твои добродетели? – Инари снова махнула рукой перед глазами Миваки. Поплыли картины заоблачной роскоши, развлечений в дорогих клубах, склоненные спины «плебеев» и слащавые лица подхалимов. – Вот что заняло их место? Это то, что ты считаешь своими достоинствами? Ничуть не удивлена. А теперь... каковы твои мечты?

Возвращение на трон. Низринутые обратно в грязь плебеи, что посмели поднять головы и поверить, что обрели свободу. Жалкая дура-мать, хнычущая под ногой наступившего ей на голову величественного отца. Мерзкая оборотница в кандалах и на цепи, как и положено бесполому рабу. Тело самозваного «отца», наместника северных земель, иссеченное мечом и истекающее кровью.

Инари отступила на пару шагов и внимательно оглядела Миваки.

– Что же, девочка, твои дела и мысли прекрасно тебя характеризуют. Я чувствовала в тебе тьму с первого момента, как увидела. Земля стонет под твоими ногами, ты душишь все живое вокруг себя своей злобой. Что же мне делать с тобой, скажи?

– Великая госпожа Инари-сама! – подала голос Нями, прыгнув под ноги богини. – Можно я ее съем?

Старая лиса задумалась, взвешивая «за» и «против».

– Мне бы не хотелось тревожить течения вселенских сил вторжением еще одной кицунэ в мир людей, но влияние некоматы гораздо тоньше и не принесет большого вреда.

– Можно? Значит, можно? – кошка прыгала высоко вверх, переворачиваясь через голову.

Богиня печально вздохнула, и Нями, приняв это как согласие, мгновенно возникла за спиной Миваки, принимая ее облик и обнимая руками.

– Не бойся, – промурлыкала она оцепеневшей злодейке, высунула длинный шершавый язык и лизнула ее в щеку. – Я съем тебя нежно!

– Стой! Стой, прекрати! – Миваки попыталась оттолкнуть чудовище, но оборотень был слишком силен. – Вы все посходили с ума? Монстры, пошли прочь!!!

– Монстры? – Инари обратилась в девятихвостую лису. – Ты что-то путаешь, серая тень. Тех, кто сражается с демонами, не называют монстрами. У тебя красивое лицо и стройная фигура, но внутри ты – ходячий мертвец, гниющий и точимый червями!

– Не пытайтесь испортить мне аппетит, Инари-сама. – Нями снова лизнула Миваки в щеку и мурлыкнула. – Как истинный гурман, я предпочитаю мясо, мр-р-р, с душком...

– Остановитесь! – яркий свет хлынул небес. Пространство исказилось, часть луга исчезла, заменяясь золотым храмом, что озарил весь мир своим мягким, теплым сиянием. С длинной лестницы, ведущей к входу в храм, шагнула женщина, целиком состоящая только из золотистого цвета различной яркости и оттенков.

– Приветствую вас, Аматерасу-сама, – Инари, а за ней и все остальные, за исключением Миваки, поклонились богине солнца. – Что потревожило вас и даже заставило покинуть храм? Уверяю, что в мире есть много людей, более достойных вашей божественной помощи и защиты, чем эта девочка-демон.

– Да, я соглашусь с вами, Инари-сама, что деяния Миваки-сан ужасны и ранят мне сердце, – светлая богиня приложила ладони к груди в выразительном жесте. – Но сейчас, когда влияние ее отца потеряно, когда ее разум получил возможность очиститься от скверны, она может еще снова обрести человеческую душу. Мне не хотелось бы, чтобы вы губили человека, не позволив ему воспользоваться данным судьбой шансом все исправить. Уверена, что Миваки-сан сможет открыть глаза, затуманенные ядом роскоши и власти, взглянуть вокруг себя и увидеть людей, любовь которых намного важнее богатства и социального статуса. Тогда, я верю, она отринет свои темные мечты и сменит приоритеты. Она станет человеком, увидев которого с небес, я смогу улыбнуться и порадоваться тому, что когда-то Кадзуми-сан, Томео-сан, наша младшая лисичка и я смогли спасти ее от черного морока. Откажете ли вы мне в надежде, Инари-сама? Я прошу вас, не лишайте меня ее.

Старая лиса, обреченно вздохнув, поникла.

– Вы слишком доверчивы и добры, Аматерасу-сама. Даже когда человек творит только черные дела, вы продолжаете верить в возрождение его души и дарите ему свет. Сколько раз вы обманывались в своих надеждах? Сколько нового зла причинили те люди?

– Но сейчас будет все иначе, – богиня солнца приблизилась к Миваки и, подняв руку, коснулась ладонью ее щеки. – Не бойся, дитя. Тебе казалось, что мир погружен во тьму, что все бросили тебя и отвернулись с уходом твоего отца? Это не так. Леди Кадзуми любит тебя, свою дочь. Открой душу ее любви, и ты увидишь, как преобразится мир вокруг. Ты не одинока, пока у тебя есть мама... и солнечный... свет.

Видение зеленой долины и золотого храма утонуло в белом свечении, голос богини затих и исчез. Белая дымка держалась несколько бесконечных мгновений, а в памяти Миваки сами собой всплывали картины раннего детства. Когда мама, воспользовавшись отъездом отца из столицы, примчалась для того, чтобы провести с дочерью пару дней. Мама подарила ей маленькую, смешную куклу, такую, что просто было бы спрятать от отца. Мама водила ее гулять в цветущий весенний сад, закармливала сладостями и болтала без умолку, наслаждаясь каждой секундой общения со своим ребенком. Мамины любящие глаза, ласковая улыбка...

Мир вокруг медленно обрел знакомые очертания. Миваки снова стояла на ковре в своей комнате, а рядом с ней, чуть правее от девочки, сидел симпатичный пушистый лисенок и по-человечески улыбался.

На щеке медленно таял, исчезая, влажный след языка некоматы.

Второй шанс...

Кицунэ позвала служанок и на их глазах превратилась в юную девушку. Надо же было как-то оправдать то, что она сбросила одежду и осталась совершенно нагой. Служанки помогли ей одеться, заново уложили волосы в аккуратную прическу.

Миваки, сидя на кровати, горько плакала. Исако хотела подойти к ней, но Кицунэ остановила служанку.

– Плачет... – сказала оборотница. – Значит, снова становится человеком. – Кицунэ обернулась к дочери Кадзуми. – Миваки-чан, я не буду надоедать тебе больше и сейчас уйду, но... – девочка-лисичка тепло улыбнулась недавнему врагу. – ...Если захочешь поговорить... позови меня.

Йори и Кицунэ ушли, в комнате остались только Исако и девушка-самурай, которой было приказано приглядывать за дочерью советника. Они смотрели на свою подопечную с сочувствием, как обычно взрослые смотрят на плачущих детей.

То, что надо.

– Исако-сан... – отнимая руки от лица, произнесла Миваки. – Пожалуйста, дайте мне ручку и лист бумаги.

Служанка выполнила ее просьбу, и девчонка, начертав на листе короткую фразу, поставила под ним свою подпись.

«Сдайте оружие, власть принца Кано утверждена», – прочла Исако, принимая бумагу обратно.

– Отнесите эту записку Акизуки Монтаро, моему двоюродному брату. Он один из верных моему отцу людей. Я стою во главе их, они сдадутся и повинятся перед новым лидером клана. Все кончено...