Перед глазами Финистер возник образ замка, и она с изумлением услышала собственные слова: «Какая польза в замках!»
"Никакой, если они не дают кров людям во время войны! Замки бесполезны, если там не хранится пища для голодных и лекарства для больных! Но ты — ты можешь построить такую твердыню. У тебя редкий талант служить людям, хватит ли решимости применить его? Создать замок, истинно полезный нуждающимся? "
«Да!» — кричала душа Финистер. Но она сдержала этот крик, слишком уж неожиданные открывались перспективы, слишком пугало ее новое предназначение!
«Так иди и сверши то, что тебе предназначено!» — услышала она голос доброй леди, и внезапно сгустившаяся тьма поглотила девушку. Нагая и беззащитная стояла она в этой тьме, посреди обрывков своих былых иллюзий. Где-то маячили образы ее приемных родителей, но они остались уже в прошлом. Финистер ускользала прочь из прошедшей жизни, от этих истончающихся, бледнеющих, гаснущих эфемерностей. Холодный ветер заставлял ее дрожать, но он же звал ее, манил вперед, в будущее. Финистер еще колебалась, не осмеливаясь отдаться этому зову, но голос доброй леди подталкивал, эхом звучал отовсюду: «Вставай! Загляни в свою душу, исследуй ее глубины! А затем вставай и иди, стань тем, чем ты можешь стать!»
Последние слова отразились от невидимых стен, зазвенели, окружили девушку водоворотом звуков. Странным образом эти звуки были вокруг нее, но и внутри тоже. Они наполнили Финистер, стали ее сущностью, и с радостным облегчением она поняла, что внешнее и внутреннее соединились. В душе ее воцарились блаженная гармония и пустота.
Гвен едва держалась на ногах, каждую клеточку ее тела сотрясала дрожь. Джеффри и Корделия в тревоге бросились к ней.
— Ты измождена до предела, мама! — вскричала Корделия.
— Ничего, я отойду, — сумела продохнуть Гвен. — А как… вы?
Поддерживая мать, Корделия покачнулась и с удивлением обнаружила, что ее силы также исчерпаны.
— Устала, конечно, но гораздо меньше тебя, — призналась она.
— У меня — то же самое, — произнес Джеффри. Он бросил пристальный взгляд на Грегори:
— Надеюсь, твоя девчонка оправдает подобные жертвы.
— Мне нужно… немножко отдохнуть, — сказала Гвен (она все еще не могла восстановить дыхание). — Затем силы восстановятся с лихвой.
Она с усилием выпрямилась.
— Что же касается Алуэтты…
— Кого? — хором протянули Корделия и Джеффри, Грегори же не требовалось задавать вопросов.
— Так, значит, она не Финистер…
— Нет, — ответила мать. — Мне удалось раскопать самые ранние ее воспоминания: это имя было дано ей при рождении. Она использовала его в качестве пот de guerre[8] несколько раз, в отличие от всех прочих псевдонимов, к которым прибегала не более одного раза.
Это — ее истинное имя, подаренное матерью.
— Алуэтта, — произнес Грегори, восхищаясь, пробуя это имя на вкус, проникаясь им. — Алуэтта… Алуэтта.
— Je te plumerai[9], — с горечью сказал Джеффри. — Определенно, перья ее изрядно повыдерганы.
— Да, лишив ее возможности свободно летать, — задумчиво подтвердила Корделия, а затем встрепенулась:
— Алуэтта — это ведь жаворонок?
— Ты не должна называть ее так без разрешения, — строго одернула дочь Гвен. — До поры даже не показывай, что это имя тебе знакомо. Пока она сама не назовет его.
— Но зачем же ты тогда сообщила его нам, мама?
— Из-за Грегори, — пояснила Гвен. — Он должен знать ее истинное имя, а не просто еще одно изобретение.
— Оно будет храниться в моем сердце, даже если мой мозг забудет его, — пообещал Грегори.
— Хорошо, — улыбнулась Гвен. — Можешь быть уверен, сын, эта девушка стоит твоей любви и моих трудов. Если только нам удалось ее излечить…
— Ну, Грегори-то еще предстоит потрудиться, — вздохнула Корделия. — Сдается мне, чтобы завоевать сердце этой красотки, ему придется приложить немало усилий, и еще больше — чтобы удержать ее возле себя, — Это справедливо в отношении всех романов, — обернулась Гвен к дочери. — Трудиться приходится непрерывно: вновь и вновь завоевывать любовь друг друга, привязывать к себе дорогого человека — и так веч? но, пока жив. Любящий подобен каменщику, строящему грандиозный замок.
— Зато это — прибежище для души на всю жизнь, — кивнул Грегори. — На меньшее я не согласен.
Никого не удивило это заявление. Ведь у них на глазах разворачивалась многолетняя борьба Гвендолен за свою любовь. Дети знали, сколько усилий потратила их мать, чтоб убедить Рода Гэллоугласса в том, что он достоин этой любви, достоин ее самой. Корделия, самая наблюдательная из всех, видела также, как старался отец оправдать надежды своей жены. Девушка подозревала: в прошлом у Гвен не раз были основания для сомнений.
— Вот и хорошо, — удовлетворенно вздохнула Гвендолен. — Но ты должен иметь в виду, что Ал… Финистер, обладая воспоминаниями и опытом двадцатичетырехлетней, обременена всеми комплексами и сомнениями четырнадцатилетнего подростка.
— Да, непростая комбинация, — нахмурился Грегори. — При этом она будет постоянно ощущать вину за все, что натворила за эти годы.
— Наверняка, — подтвердила Гвен. — Ей будет нелегко, сын мой, и очень важно, чтоб она чувствовала твою любовь. Причем, любовь к ее внутреннему "я", а не к телу. Можешь ли ты похвастаться таким чувством, Грегори?
Тот задумался.
— Ну, не могу сказать, что ее красота оставляет меня совершенно равнодушным, — признался он наконец. — Хотя, я наблюдал столько форм данной красоты, что в этом калейдоскопе как-то меньше придаю значение внешней прелести. Трудно отрицать также силу ее проецирующих чар, но я рассматриваю их как некий интеллектуальный талант, подобно моей способности здраво рассуждать. Нет, пожалуй, больше всего в ней меня привлекает тот огонь, что горит внутри, ум и находчивость в решении проблемы, упорство и нежелание сдаваться в случае неудачи.
— Ага, особенно, когда ее проблема — это ты сам, — мрачно прокомментировала Корделия. — Она немало сил приложила, чтоб поработить тебя своими чарами.
Грегори нетерпеливым жестом отмел это замечание.
— Мы обсуждаем сейчас не суть проблемы, а такие качества Финистер, как ум и целеустремленность.
Джеффри не мог сдержать улыбку:
— Ну и как, тебе нравится, когда тебя завлекают с помощью таких интеллектуальных выкрутасов?
— Да, нравится, — с вызовом ответил Грегори. — И не чувствую необходимости извиняться за то, что я такой.
— Аналогично, — улыбка Джеффри исчезла, он казался рассерженным.
— Ну, как я понимаю, — мягко вмешалась Гвен, — важно не то, стоит или нет она затраченных усилий, а степень успешности лечения.
Грегори вздрогнул.
— Время покажет, — сказал он.
— Хорошенькое дело! — воскликнул Джеффри. — Показателем неудачи будет твоя смерть или порабощение. Берегись, брат!
— Этому я как раз научился, — улыбнулся Грегори. — Не беспокойся за меня, Джеффри!
Затем новая мысль омрачила его чело:
— Да, но как быть с ней, если улучшения не обнаружится?
— Тогда срочно вызывай меня, — ответила Гвен, — мы вновь все взвесим и отмерим справедливое наказание для нашей подопечной.
— Справедливое? — Корделия посмотрела на бесчувственное тело. — А скольких она убила, мама?
— Тринадцать человек, — призналась Гвен. — Но по собственной инициативе — лишь одного из них, своего бывшего начальника.
— Ты говоришь о справедливости, — обратился к матери Джеффри, — а будет ли справедливым, в случае полного излечения отпустить ее на все четыре стороны? При таком-то количестве жертв за плечами?
— Справедливость должна сочетаться с милосердием, — быстро произнес Грегори.
— Дети мои, принимайте во внимание те жестокие испытания, которым девушка подверглась во время лечения, ту агонию, через которую мы провели ее, — рассудительно сказала Гвен. — А также не забудьте все боли и унижения в ее прошлом. Мне думается, она настрадалась достаточно, и ее освобождение будет справедливым. Особенно, если Финистер проведет остаток жизни, помогая другим людям в беде!
