Эдди одобрительно кивал. Насчет последнего он Джону ничего не говорил, но старик дошел до этого сам.

– Мы – три беззубых мушкетера, три старых пердуна Апокалипсиса, и наш долг – помешать этим двум компаниям получить то, что им хочется, как честными средствами, так и нет. Грязная игра тут более чем уместна. – Джон ухмыльнулся. – Я не посещал Гарвардскую школу бизнеса, – Га-а-арвардскую школу б’знеса, – но, полагаю, могу пнуть кого-нибудь по яйцам не хуже любого другого.

– Хорошо. – Роланд начал подниматься. – Думаю, нам пора…

Эдди вскинул руку, останавливая его. Да, ему хотелось увидеть Сюзанну и Джейка, не терпелось обнять свою любимую, покрыть ее лицо поцелуями. Казалось, прошли годы с того момента, как он видел ее в последний раз на Восточной дороге в Калье Брин Стерджис. И однако он не мог подняться и уйти с легкостью Роланда, который привык к тому, что ему повинуются, и воспринимал как должное готовность совершенных незнакомцев служить ему верой и правдой, не щадя живота своего. Но по другую сторону стола Дика Бекхардта сидел не просто подвернувшийся под руку человек, сгодившийся для выполнения конкретного поручения, а непривыкший кому-либо повиноваться янки, умный, настырный… но, чего уж там, слишком старый для того, что они от него хотели. Однако если считать старым Джона Каллема, то к какой категории следовало отнести Эрона Дипно, больного раком и сидящего на таблетках?

– Мой друг считает, что нам пора, и я с ним согласен, – нарушил затянувшуюся паузу Эдди. – У нас впереди долгий путь.

– Я знаю. На твоем лице это видно, сынок. Как шрам.

Идея восхитила Эдди: долг и ка, как нечто, оставляющее отметину на лице, которая может выглядеть знаком отличия для одного и уродством для другого. За стенами дома громыхнул гром, сверкнула молния.

– Но почему вы это делаете? – спросил Эдди. – Я должен знать. Почему вы это делаете для двух людей, которых только что встретили?

Джон обдумал вопрос. Коснулся креста, который уже носил, который будет носить до самой смерти в 1989 году, креста, полученного Роландом от старой женщины в забытом всеми городке. Точно так же он будет прикасаться к нему и оставшиеся у него годы, обдумывая серьезную проблему (самой серьезной станет разрыв всех контактов с «Ай-би-эм», корпорацией, выказывавшей все большее желание работать с «Северным центром позитроники») или готовя тайную операцию (к примеру, поджог комплекса «Сомбра энтерпрайсис» в Нью-Дели за год до смерти). Крест «поговорил» с Мозесом Карвером, но более никогда не подавал голоса в присутствии Каллема, как бы тот ни старался, сколько бы на него ни дул, но иногда, засыпая, он сжимал крест рукой и думал: «Это сигул. Это сигул, дорогой… что-то, пришедшее из другого мира».

И подходя к концу тропы, он сожалел только об одном (если исключить сожаление о человеческих жизнях, которые унесло противодействие «Сомбре»): ему так и не выпал шанс побывать в мире, который открылся ему в одну грозовую ночь на Тэтлбек-лейн, в городе Лоувелле. Время от времени сигул посылал ему сны, в которых он видел поле красных роз и черную как сажа башню. А иногда ему снились два ужасных алых глаза, плавающие сами по себе, безо всякой головы, и неослабно обозревающие горизонт. Иной раз в своих снах он слышал, как человек трубит и трубит в рог. После этих снов он просыпался со слезами на щеках, слезами тоски, потери, любви. Рука его, когда он просыпался, сжимала крест, и он думал: «Я отвергаю Дискордию и ни о чем не сожалею; я плюнул в бестелесные глаза Алого Короля и радуюсь этому; я связал свою судьбу с ка-тетом стрелка и Белизной и никогда не ставил под вопрос правильность выбора».

И тем не менее он хотел побывать хоть разок в другом мире: том, что находился за дверью.

Теперь же он сказал:

– Вы, парни, хотите сделать то, что нужно сделать. Яснее выразиться не могу. Я вам верю. – Он запнулся. – Я верю в вас. И вижу искренность в ваших глазах.

Эдди уже подумал, что Каллем выговорился, но тот неожиданно, как мальчишка, расплылся в улыбке.

– И потом, у меня такое ощущение, что вы предлагаете мне ключи от огромного грузовика. Кто же откажется завести его, тронуть с места и посмотреть, что из этого выйдет?

– Ты боишься? – спросил Роланд.

Джон Каллем задумался, потом кивнул.

– Ага.

Кивнул и Роланд.

– Хорошо.

Они вернулись на Тэтлбек-лейн в машине Каллема под черным, бурлящим небом. И хотя летний сезон был в самом разгаре, то есть в большинстве коттеджей на озере Кезар кто-то наверняка жил, им не встретилось ни одного автомобиля, едущего или в попутном направлении, или навстречу. И все лодки давно уже стояли у пристаней.

– Я говорил, что у меня есть для вас кое-что еще. – С этими словами Джон направился к пикапу, в кузове которого, у кабины стоял привинченный к ней и к полу железный, запертый на замок ящик. Уже задул ветер. Волосы Каллема белым пухом метались над головой. Он набрал на висячем замке нужную комбинацию, открыл его, снял, поднял крышку. Из ящика достал два пыльных мешка, хорошо знакомых странникам. Один выглядел новеньким в сравнении со вторым, вытертым до цвета пыли пустыни, со шнурками из сыромятной кожи.

– Наше снаряжение! – воскликнул Эдди. От радости и изумления он чуть ли не закричал.

Джон ответил улыбкой, которая однозначно указывала на то, что ее обладатель точно станет мастером грязной игры: вроде бы и сонной, но при этом хитрой.

– Приятный сюрприз, не правда ли? Я и сам так подумал. Поехал взглянуть на магазин Чипа, вернее, на то, что от него осталось, когда там еще царила суматоха. Люди бегали туда-сюда, обратно, вот что я хочу сказать. Накрывали тела, натягивали желтую ленту, фотографировали. Кто-то отложил эти мешки в сторону, они выглядели такими одинокими, что я… – Он пожал костлявыми плечами. – Я их подобрал.

– И произошло это, когда мы беседовали с Келвином Тауэром и Эроном Дипно в арендованном ими коттедже, – догадался Эдди. – А потом вы поехали домой, вроде бы для того, чтобы собрать вещи для поездки в Вермонт. Я прав? – Он поглаживал свой мешок. Так хорошо знакомую ему поверхность. Разве он не сам подстрелил лося, шкура которого и стала этим мешком? Разве не сам срезал шерсть ножом Роланда, а потом шил мешок с помощью Сюзанны? И произошло это вскоре после того, как огромный робот-медведь, Шардик, едва не вспорол ему живот и не выпустил кишки. Давным-давно, где-то в прошлом столетии.

– Да, – ответил Каллем, и когда улыбка старика стала еще шире, у Эдди отпали последние сомнения. В этом мире они нашли нужного им человека. Правильно говоришь, и благодари Гана сильно-сильно.

– Возьми свой револьвер, Эдди. – Роланд протянул Эдди завернутый в пояс-патронташ револьвер с рукояткой, отделанной сандаловым деревом.

Мой. Вот он и называет его моим. Эдди почувствовал, как по спине пробежал холодок.

– Я думал, мы собираемся к Сюзанне и Джейку. – Но револьвер взял и затянул на бедрах пояс-патронташ.

Роланд кивнул:

– Собираемся, но я уверен, что сначала нам предстоит одна маленькая работенка: разобраться с теми, кто убил отца Каллагэна и хотел убить Джейка. – Когда он произносил эти слова, лицо его нисколько не изменилось, но Эдди Дин и Джон Каллем почувствовали, будто их обдало холодным ветром. Им очень хотелось отвести глаза от стрелка.

Вот так был вынесен смертный приговор Флагерти, тахину Ламле и их ка-тету (сами они об этом не узнали, хотя и не заслуживали такой милости).

«О Боже», – попытался сказать Эдди, но с губ не сорвалось ни звука.

Впереди он видел растущее яркое пятно. Они ехали к северному концу Тэтлбек-лейн, следуя за одним горящим задним габаритным фонарем пикапа Каллема. Поначалу он подумал, что это – прожектор, освещающий подъездную дорожку к дому одного из богачей. Но пятно все прибавляло в яркости, и источник золотисто-синего сияния находился не у дороги, а слева от них, там, где склон сбегал к озеру. Когда же они оказались над источником сияния (пикап Каллема уже полз, как черепаха), Эдди ахнул и указал на яркое кольцо, которое отделилось от пятна и полетело к ним, меняя цвет: с синего на золотой, потом на красный, с красного – на зеленый, золотой, снова синий. В кольце находилось что-то непонятное, напоминающее насекомое с четырьмя крыльями. Потом, пролетая над кузовом пикапа Каллема и держа курс на темный лес к востоку от дороги, существо повернулось к ним, и Эдди увидел, что у насекомого человеческое лицо.