— А как иначе! — воскликнула Алеа.

Старик взял девушку за руку. Сказанные им слова разорвались в ее мозгу подобно бомбе.

— Ты посвятила себя служению людям, но ты еще не жрица. Уходи из храма, займи мое место в Алой Роте!

Алеа буквально окаменела и не сразу нашлась с ответом.

Затем постаралась высвободить руку, но старик сжимал ее словно в железных тисках.

— Обещай! — пробормотал он.

— Хорошо, я выполню вашу просьбу, — выдавила ответ Алеа, — если это облегчит ваши муки.

— Будь благословенна. — Старик выпустил ее руку и закрыл глаза. — Поговори с портным Кетро. А я ухожу...

— Не смейте! — мысленно приказала старику Алеа, но тот уже уснул.

Девушка высвободила руку и сквозь слезы посмотрела на жену и дочь старика.

— Позаботьтесь о нем. И не оставляйте его одного ни на секунду.

— Не волнуйтесь, — заверила ее дочь. В глазах ее застыло изумление.

Жрица пристально наблюдала за своей ученицей, но в присутствии семьи ничего не сказала. Однако, как только они оказались на улице, поинтересовалась:

— И что он тебе сказал?

— Что умирает, — произнесла Алеа и едва не разрыдалась. — Я этого не переживу, наипочтеннейшая.

— Вот оно как! — Во взгляде жрицы читалось сомнение, но голос звучал сочувствием.

— Не могу! — всхлипывала Алеа. — Если бы только изредка, но ведь такое придется видеть чуть ли не каждый день! А иногда и по несколько раз на дню. Нет, я не выдержу!..

— Хорошо, что ты имела возможность вовремя убедиться в своей слабости. — Жрица положила руку ей на плечо. — Ничего, твоя преданность богине от этого ничуть не меньше, дитя мое. Можешь приходить в храм для молитвы всегда, когда сочтешь нужным. Но кажется мне, богиня уготовила тебе несколько иную судьбу, нежели быть ее жрицей.

— Боюсь, что так, — пролепетала Алеа и поникла.

— Тогда ступай туда, где ты можешь пригодиться. — Жрица прикоснулась ко лбу, губам и груди девушки. — Пусть богиня дарует тебе мудрость, добрые слова для тех, кто встретится тебе на пути, и отзывчивое сердце. — Жрица улыбнулась и отняла руку. — А теперь, прощай, дитя мое, желаю тебе удачи и счастья.

— Прощайте, — отозвалась Алеа полушепотом.

Но жрица уже торопилась прочь. Алеа растерянно посмотрела ей вслед, не зная, радоваться или печалиться, что ее храмовая карьера столь внезапно оборвалась.

В одном лишь не было никаких сомнений — все сошло на редкость гладко.

Понурившись, она отвернулась в другую сторону и стала высматривать лавчонку портного Кетро.

Когда вечером того дня Алеа уселась помедитировать в зальчике постоялого двора, она еще не решила для себя, посвящать в случившееся Гара или нет. Кетро потребовал от нее полного молчания.

Впрочем, ее сомнения оказались беспочвенны. Стоило ей установить с Гаром мысленный контакт, как проблема разрешилась сама собой.

Гар был натянут, как струна.

— В чем дело?

Алеа тотчас заподозрила неладное.

Вместо ответа в сознание хлынули его воспоминания прожитого дня.

По оленьей тропе на всем скаку мчался всадник. Оказавшись в самом центре лагеря, он придержал коня и крикнул:

— Внимание! Слушайте меня!

Гар поднял глаза и тотчас узнал дозорного. Эти солдаты жили за пределами лагеря и зорко следили за всем, что происходит в лесу. Вместе с остальными новобранцами Гар моментально вытянулся в струнку и застыл на месте. Из палаток, однако, вышли только сержанты и офицеры. Вид у них был хмурый и подозрительный.

— Сюда скачет генерал Малахи! — крикнул дозорный. — Расставить охрану. Надраить до блеска ремни и бляхи!

Капитан обменялся с лейтенантом взглядами.

— А что здесь охранять? — спросил младший по званию. — У нас и так все в порядке.

— Надеюсь, ваши сержанты проверили экипировку солдат? — поинтересовался капитан. — Пусть-ка они у вас займутся полезным делом.

В лагере воцарилась суета. Проверяли все, что можно было проверить, подметали то, что давно было выметено, чистили и натирали и без того вычищенное до блеска. Гар, словно вьючное животное, носил воду или скреб то, что ему было ведено, раздумывая при этом, не пора ли уносить ноги из лагеря или еще подождать. Но ему тотчас вспоминалась разграбленная и сожженная деревня, и сердце Гара вновь начинало пылать праведным гневом. Ему и раньше удавалось оставлять генеральских подручных с носом, если понадобится, оставит и еще раз.

А пока у него другие дела.

Вскоре в лагерь в окружении телохранителей прибыл сам генерал. Первый, кто увидел его, оповестил остальных о появлении важного гостя, и солдаты со всех ног бросились занимать место в строю.

Вытянувшись в струнку, они застыли, а генерал тем временем спешился, вразвалочку прошел вдоль строя, явно довольный переполохом, причиной которого стала его персона. Он придирчиво рассматривал солдата за солдатом, выговаривая кого за ремень, начищенный не до зеркального блеска, кого за едва заметную складочку на форме, кого за плохо заостренное копье. Гар наблюдал, как генерал неуклонно приближается к нему, удивляясь, как это Малахи до сих пор его не заметил. В ожидании этого момента Гар весь напрягся и даже придумал, что сказать, чтобы убедить самозваного генерала, что не представляет для него опасности. Рядом с Гаром стоял Крел.

Слегка наклонив копье вперед, Крел молодцевато отдал честь. Малахи остановился перед ним.

— Дайте оружие, — сказал он и протянул за копьем руку.

— Слушаюсь, сэр, — ответил тот и подал копье острием вперед — прямехонько генералу под ребра.

Малахи захлебнулся в крике. Его телохранители сбили Крела с ног и повалили на землю. Молодой человек оказался буквально погребен под грудой тел, а капитаны тем временем обступили генерала, яростно споря, следует ли вынимать из раны копье. Они заслонили его, и Гар в оцепенении стоял, читая мысли умирающего и его последние слова:

— Убить его!

Генерал испустил дух. Капитаны отошли от бездыханного тела, а майор Ивак шагнул к солдатам. Те рывком подняли Крела на ноги. Юношу избили самым безжалостным образом, но все же он нашел в себе силы плюнуть Иваку в лицо.

Майор наотмашь ударил Крела по лицу, затем, схватив за волосы, оттянул голову назад.

— За что? — злобно рявкнул он.

— За то, что вы сожгли мою деревню и убили моих друзей, — задыхаясь, ответил Крел.

Ивак несколько секунд переваривал услышанное.

— Кто тебя надоумил? — спросил он, все еще держа Крела за волосы.

— Алая Рота! — выкрикнул Крел.

Разгневанный Ивак снова ударил юношу, затем обратился к солдатам:

— Пытайте его до тех пор, пока он не выдаст их имена.

— Горшечник Квинс в деревне Селлин, — едва слышно прошептал Крел распухшими губами. — Бочар Айвор и кузнец Джоко из Селлина.

— Тебе все равно не избежать пытки, — зарычал Ивак и, обращаясь к подчиненным, добавил:

— Надо же, какая «верность»! Он в один миг выдал своих сообщников, чтобы только избежать легкой боли!

Никто из солдат не проронил ни слова. Все знали, что боль будет далеко не легкая, а еще лучше знали легенду — люди из Алой Роты всегда с готовностью называли имена.

Ивак снова набросился на Крела:

— За это ты умрешь в муках, приятель!

— Не жаль расплатиться жизнью за то, что остановил самозванца, — огрызнулся Крел.

И снова Ивак наотмашь ударил его по губам.

— Посмотрим, что ты скажешь, когда мы отмолотим тебя как сноп. — Он повернулся к солдатам:

— Бросьте его на землю и отходите цепами!

Крела увели.

Ивак повернулся к капитану:

— Отправьте двадцать всадников в Селлин и приведите тех людей!

Капитан отправился отдавать приказ. Рядовые стояли в оцепенении, с каменными лицами. Все они заметно поникли духом.

Каждый знал, что всадники не найдут ни горшечника, ни бочара с кузнецом. Более того, принимая в расчет дурную славу генерала и его банды, солдаты могут обнаружить, что вся деревня пуста. В отместку селение могут сжечь, но никто не умрет.