В доме все шло будто нормально, скандалов не было, и Василий Иванович радовался доверчивости жены. Иногда он с тревогой думал, что рано или поздно она узнает о его связи с Тасей. Что тогда станет с его семьей? Тася смелая до безрассудства.

    Сейчас Надя, сидя перед раскрытым учебником, думала о муже. Перед глазами то и дело вставало веселое, беззаботное лицо Таси. Воображение рисовало картины одну ужаснее другой. От обиды и боли хотелось кричать, от нервного напряжения разболелась голова.

    Уже пять утра, Василия все нет. Не поговорить ли о нем с Николаем? Они старые товарищи. Николай не побоится открыть Василию глаза на правду. Она и сама несколько раз пыталась сделать это, но каждый раз натыкалась на раздражительность мужа и отступала, откладывая разговор до более подходящего случая. Он и к детям последнее время стал относиться холодно, отчужденно, считал их чересчур шаловливыми.

    Пришел он домой, когда уже рассвело. Надя встретила его у двери в кабинет. Посмотрела на его смущенное, виноватое лицо. От него и на этот раз пахло Таенными духами.

    Он стойко выдержал пытливый взгляд жены, попытался улыбнуться. Лицо Нади стало вдруг мертвенно бледным.

    - Доброе утро, Наденька, - сказал он, стараясь казаться веселым и добродушным.

    - Где ты был? - тихо спросила Надя, не отрывая укоризненного взгляда от его глаз.

    - Засиделся с дружками. Выпили с вечера, ну, я и решил заночевать у товарища, - спокойно ответил Василий Иванович и хотел поцеловать ее. Она отстранилась. Он сделал удивленное лицо и прошел в кабинет. Надя вошла следом за ним. Ее выводил из себя сладковатый запах Тасиных духов. У нее все кипело внутри, к горлу подкатывался комок.

    - Где ты пропадаешь ночами? У тебя ведь нет друзей, - сказала Надя, дрожа от обиды и негодования.

    - Ты что, не веришь мне? - раздраженно спросил Василий Иванович, избегая ее глаз.

    - Да, я перестала верить тебе. Ты давно обманываешь меня. Ты был у директорши, воспользовавшись тем, что ее муж, а твой друг, в командировке. И это называется дружбой?!

    - Не мели чепуху, - буркнул Василий Иванович, усаживаясь за письменный стол.

    - Как же ты после этого будешь смотреть в глаза товарищу? Ты ведь у него за столом не раз клялся ему в верности! Как это гадко, мерзко!

    - Ну, знаешь ли… И вообще я не намерен выслушивать твоих глупых нотаций. Надоело! -повысил голос Василий Иванович.

    - Что надоело? Подличать? А мне надоела твоя ложь. Ты настолько изолгался, что перестал быть человеком. Ты забыл, что у тебя семья. Нет, Василий, дальше продолжаться так не может. Мне стыдно за тебя. - Надя закрыла ладонями лицо.

    - Что ты этим хочешь сказать? - вызывающе спросил он.

    - Что ты гадкий, мерзкий. Ты думаешь, мне не известно, где ты проводишь ночи! Об этом люди уже говорят, а ты делаешь вид, что никто ничего не знает,- сквозь слезы говорила Надя.

    - Глупости. Сплетни! - кидал он слова, как пощечины. А сам думал: «Неужели она знает обо всем? А вдруг это дойдет до Геннадия?»

    - Приедет Пышкин, я сама расскажу, какой у него друг.

    - Ты с ума сошла!

    После этого разговора между ними не могло быть примирения, это они понимали оба. Надя не могла простить ему ложь, измену. Василий Иванович хоть и чувствовал себя во всем виноватым перед женой, но не находил мужества честно признать свою вину, попросить у нее прощения. Несмотря на то, что жили они в одной квартире, целыми днями не видели друг друга. Василий Иванович завтракал и обедал в ресторане, дома не выходил из кабинета. В семье было тягостно и тоскливо, жить так дальше для обоих становилось невыносимо. Надо было либо разводиться, либо искать повод мириться.

    Василий Иванович не смог долго вынести такого напряжения в семье и решил на продолжительное время уехать в Москву, чтобы отдохнуть там от семейных неурядиц, от Тасиной любви, от всей той мерзости, в которую он погряз последнее время. Он рассчитывал, что, пока будет проветриваться в Москве, ссора с женой постепенно сгладится, и в доме все войдет в прежнюю колею.

    На пятый день после ссоры Василий Иванович с чемоданом зашел к Наде.

    - Я еду в Москву по делам, - сказал он.

    Она молчала, наклонив голову. Он вздохнул и вышел ив дома.

ОГОНЕК

    Надя поднялась на второй этаж, отыскала номер квартиры. Перед тем как позвонить, заколебалась, чувствуя, что очень волнуется. Стоит ли посвящать Николая и Дашу в свои семейные дела? Для них будет неприятно слушать ее откровение. И надо ли из дому выносить сор?

    - Ах, все равно! - сказала себе Надя и решительно протянула руку к звонку. За дверью послышались шаркающие шаги. Щелкнул замок. В приоткрытой двери показалась пожилая женщина, она удивленно посмотрела на молодую незнакомку.

    - Горбачевы здесь живут? - несмело спросила Надя.

    - Здесь, милая, здесь. Только они гулять пошли,- ответила женщина. - Пожалуйте в комнату. Они скоро придут.

    - Я другой раз, - ответила Надя и вдруг спохватилась, что могла бы созвониться с ними по телефону. Как она не догадалась об этом!

    - Пойдемте, пойдемте, - настойчиво говорила старушка. Ей понравилась молодая женщина с печальным и усталым лицом.

    В квартире Горбачевых не было дорогой мебели, все просто, изящно, удобно.

    Марья Тимофеевна была женщиной словоохотливой, она вдруг принялась рассказывать о Горбачевых.

    - Мой-то сосед, Николай Емельянович, женился летом, привел в дом лебедушку, писаную красавицу, - говорила она, стоя против Нади, скрестив на груди руки. - Веришь ли, милая, будто заново на свет родился после женитьбы. Смотрю на них, касатиков, и душа радуется. Уж как они любят друг друга, как заботятся друг о друге. Придут с работы, резвятся, как дети малые. Она-то, Дарья Алексеевна, доктор, лечила меня. Я еще тогда, грешным делом, подумала: вот бы моему Николаю Емельяновичу такую женушку. Как в воду смотрела!

    Слушая старушку, Надя подумала о том, что ни наветы злых людей, ни превратности судьбы, ни страдания, ни годы не могли погасить любовь в сердце этих людей.

    - Значит, хорошо живут?

    - Живут - дай бог каждому. И меня, старуху, приютили на старости лет, я у них вроде бы матери приемной. Одной семьей живем. Оба-то они сироты, ну, я и рада, что и мне есть за кем присмотреть, словом ласковым обмолвиться, - не без гордости промолвила Марья Тимофеевна. - Своих-то сыновей я в войну лишилась. Теперь Николай Емельянович и Дарья Алексеевна мне вроде бы как дети родные. А вы, милушка, кем же им доводитесь. Сродственница какая или так просто, знакомая? - вдруг спросила старушка.

    - Знакомая, - ответила Надя.

    В коридоре щелкнул замок, скрипнула дверь, послышались оживленные голоса.

    - Пришли, - обрадованно сказала Тимофеевна и вышла из комнаты.

    Надя в волнении смотрела на дверь. В комнату вприпрыжку вбежал Коленька. Увидев постороннюю женщину, остановился возле двери, удивленно присматриваясь к ней.

    - Здравствуй, Коля! Не узнаешь? - сказала Надя.

    - Здравствуйте! А мы с мамой и папой ходили аж на речку. На льду катались. А вы с Вовкой ходите на речку?

    В комнату вошел Николай.

    - Надежда Владимировна! Рад видеть вас! - сказал он, пожимая ее руку.

    - Вы-то к нам и дорогу забыли, - упрекнула Надя. В дверях показалась Даша в темно-синем шерстяном платье с кружевным воротником. Лицо ее разрумянилось от мороза, глаза блестели, на щеках играли ямочки, и вся она светилась здоровьем, молодостью, счастьем.

    - Наденька! - обрадовалась она. - А мы вас вспоминали сегодня.

    - Чем вспоминать, лучше пришли бы проведать. Вот, видите, я пришла к вам.

    - А где же Василий Иванович? - спросила Даша. Лицо Нади сразу сделалось печальным. Николай заметил, что после того, как он видел