И теперь граф один за другим вынимал выброшенные ею листки из своего стола. Она и не думала, что их уже так много. И это еще не считая тех, которые она сожгла. Она снова опустила взгляд на свои руки, не в силах смотреть на все растущую стопку.

– Вы счастливы здесь, Аманда?

Джиллиан вздрогнула, сбитая с толку такой резкой сменой темы.

– Милорд?…

С тяжелым вздохом он опустился в кресло за своим столом.

– Последние несколько недель вы были заключены в это доме, удержаны, как в тюрьме, пока моя мать пыталась научить вас тому, как продвинуться вперед.

«Это было больше похоже на попытку укротить меня и добиться покорности», – с горечью подумала Джиллиан. Она тут же мысленно выругала себя за такую дурную мысль. Графиня изо всех сил старалась сделать из нее настоящую леди. Просто методы у нее были очень деспотичными.

Хотя вслух она этого не сказала, однако Стивен, похоже, прочел это по эмоциям, отразившимся на ее лице.

– Мы с ней использовали все имеющиеся у нас средства – уговоры, гнев, угрозы – все, за исключением принуждения. Но теперь мне уже кажется, что вам, вероятно, будет невозможно избавиться от привычек всей жизни за какой-то месяц.

Она подняла глаза, и в сердце вновь затеплилась надежда. Может быть, он все-таки готов простить ее? И перестанет травить ее тысячами глупых правил, сковывавших ее по рукам и ногам? Она с трудом сдерживала свою радость.

– Думаю, Аманда, вы будете намного более счастливы, если вернетесь обратно в Йорк. Вы достаточно обеспечены, у вас есть свой дом и ваши слуги, которых вы знаете всю жизнь. Вы никогда не будете ни в чем нуждаться.

Все ее проснувшиеся было надежды разом рухнули.

– Так вы отсылаете меня назад?

Он вздохнул и в беспомощном жесте развел руками.

– Сейчас вы уже и сами видите, что там вам будет намного лучше.

Она замотала головой, и от охватившей ее паники пульс ее участился втрое.

– Нет! Я почти всю жизнь ждала этого сезона!

– Если я позволю вам выйти в свет сейчас, ваш первый сезон обернется катастрофой. Вы слишком дикая. Возможно, вы смогли бы вернуться сюда лет через пять или десять, когда немного угомонитесь и станете более степенной.

– Но…

– Я не могу представить вас обществу сейчас. Для вас это будет полным провалом, Аманда. В Лондоне после этого вас никто не примет. А вернувшись обратно, вы, по крайней мере, сохраните какую-то возможность сделать это в будущем.

– Нет! – Она вскочила со своего стула, крепко сцепив руки, чтобы не сжать их в кулаки. – Через столько лет будет уже поздно! Мой выход должен состояться сейчас! – Она повернулась к нему, взглядом моля понять ее. – Пожалуйста, Стивен, вы не можете так обойтись со мной.

Однако по его лицу она видела, что он действительно был намерен так поступить. Она будет отослана в Йорк, и все ее планы будут развеяны в прах.

– Жизнь старой девы – не такая ужасная судьба, – мягко сказал он. – Я позабочусь, чтобы вы были всем обеспечены. Возможно, вы еще будете благодарны мне за это.

Она покачала головой, подумав о своей больной матери и о том, что не может вернуться в Йорк без защиты в виде имени своего мужа и денег.

– Пожалуйста, Стивен, умоляю вас…

– Идите в вашу комнату, Аманда. Нам больше нечего обсуждать.

Она бы осталась, она бы упала на колени и целовала бы его ноги, если бы знала, что это может как-то помочь. Но она видела, что уже слишком поздно. Решение было принято, а уж граф умел неуклонно следовать своим решениям.

Но то, что думает он, значения не имело. Она все равно не уедет. Она не может уехать.

– Я никогда не вернусь туда, Стивен. Никогда.

И, сдержав готовые брызнуть из глаз слезы, она выбежала из комнаты.

Настроение у него было отвратительное.

И ничто его не улучшило с того момента, как Аманда неожиданным образом ворвалась на его встречу с Видоном. Ни прошедшие шесть часов, ни изысканный ужин, ни игра в вис с его матерью, ни даже вечернее уединение в библиотеке с бокалом бренди и любимым Аристофаном.

Стивен налил себе еще бренди и медленно опустился в кресло матери, в котором она обычно читала. Он не мог сидеть за_: своим столом в кресле, продавленном сначала его идеальным отцом, а затем и его блестящим братом. Поэтому он сел в другое, менее затронутое воспоминаниями или следами неудач.

Это новое кресло было жестким, неподатливым и очень стильным. Оно имело как раз те качества, которые сейчас так нужны были ему самому.

«Я должен отослать ее домой», – говорил он себе. Даже сейчас кровь его закипала от злости, когда он вспоминал, как она сегодня после обеда ворвалась в его библиотеку. Ни одна живая душа, даже его сестра при всей ее бунтарской непокорности, никогда не смела вести себя подобным образом по отношению к его отцу И он тоже не мог позволить этого никому, в том числе Аманде.

Он был новоиспеченным графом. И он был прав, черт побери! А она оставалась слишком дикой, чтобы сейчас вводить ее в приличное общество.

Правда, ирония этой ситуации заключалась в том, что Аманда искренне полагала, будто помогает ему. Не задумываясь о последствиях, она бросилась на его защиту, точно так же, как бросилась на защиту Тома там, на постоялом дворе, а затем и ночью на темной аллее позади их дома.

Это было качество, которое нравилось ему в ней больше всего, и из-за которого она оставалась неуправляемой. Но он не мог позволить ей следовать своим чувствам; она обязана научиться хорошим манерам, не говоря уже просто о здравом смысле. В противном случае она может побежать за каким-нибудь грязным щенком и оказаться в каком-либо сомнительном районе Лондона, где ей просто перережут горло или того хуже.

Для нее будет намного безопаснее в Йорке, где ее знает каждый встречный и где спасительные инстинкты смогут уберечь девушку с относительно небольшим риском для нее. В самом худшем случае он просто наймет человека, чтобы тот присматривал за ней. Аманде нельзя оставаться в Лондоне, где совершенно необдуманное поведение будет подвергать ее слишком большим опасностям – как в светском обществе, так и вне его, в каких-нибудь мрачных уголках большого жестокого города. Она должна вернуться домой, в свою деревню.

Стивен сделал очередной глоток бренди и подождал, когда знакомое тепло, разливающееся по жилам, снимет боль в груди.

Он допивал уже четвертый бокал, когда мысли его прервал тихий стук в дверь. Он сразу же догадался, кто это. Ни его мать, которая уже легла спать, ни кто-либо другой не посмел бы беспокоить его, когда дверь в библиотеку закрыта.

Никто, кроме Аманды.

Налив себе еще, он стал рассматривать сквозь янтарную жидкость в бокале пламя свечи.

Стук повторился, на этот раз уже громче. А потом еще громче.

Он не мог сдержать улыбку. «Уж лучше ее впустить, – решил он, – иначе очень скоро она начнет барабанить в дверь кулаком».

– Войдите, Аманда.

Она быстро проскользнула в дверь и тихо закрыла ее за собой. Она была красива как никогда с этими локонами цвета полированной меди, обрамлявшими ее лицо. Движения ее были грациозны, но сейчас в них чувствовалась смиренная сдержанность. Она не сразу нашла его глазами, потому что он сидел в кресле своей матери, которое стояло в углу, вдали от лунного света, лившегося через окно. Но когда, в конце концов, она все- таки увидела его, ее зеленые глаза округлились от удивления.

– Я помешала вам?

– Вы и сами знаете, что помешали, – беззлобно сказ он. – Но это вас и раньше никогда не останавливало.

Даже в полумраке ночи он представил себе, как она краснеет. Глядя на этот легкий наклон головы, слыша, как дыхание ее обрывается тягостным вздохом, Стивен не сомневался, что щеки ее сейчас окрашиваются в мягкий оттенок розового цвета, который он находил весьма чарующим.

Это была настоящая пытка. За последние недели она стала ему до боли знакомой. Стивен до этого и сам не понимал, как ему нравится ее присутствие здесь, с каким томлением он ждет каждого утра, когда раздастся мягкий звук ее шагов и жизнерадостный голос.