Литмир - Электронная Библиотека

Зловоние уже заполнило все вокруг, и сердце бешено заколотилось. Мышцы напряглись. В ожидании схватки в голове пронеслось: раззявленная клыкастая пасть с вываленным языком, хлещущая из ран кровь, сумасшедший взгляд, застывшие навек глаза. Олафу уже доводилось встречаться с хищниками. Не на охоте – на дорогах Империи. Несколько шрамов, скрытых под одеждой, в сырую погоду тянущей болью напоминали об этих опасных встречах.

– Отойдите к стене, – негромко скомандовал Олаф. – И постарайтесь не встречаться с хищником взглядом.

– Кто это? – Летта осталась на удивление спокойной, и внешне, и внутренне, лишь прижалась спиной к камням и широко раскрыла глаза.

– Думаю, недоед, – Олаф подбросил в костер хвороста и достал из ножен длинный обоюдоострый кинжал. – Они водятся в этих краях. Обычно в лесу, но этот, видимо, облюбовал пещеру.

Юноша оказался прав. Огромный зверь выскочил из глубин и замер, слегка наклонившись вперёд. Мощная его голова, казалось, подпирала потолок пещеры. Подслеповато щурясь, глухо зарычал, напуганный летящими во все стороны искрами. Гора мускулов и злости, довольно уверенно стоящая на задних лапах. Шерсть его лоснилась, каждый из двенадцати когтей на передних лапах превосходил длиной кинжал Олафа. Глаза хищника слезились от дыма, ноздри раздувались, из разверстой пасти капала зловонная пенистая слюна. Недоед глухо зарычал, чувствуя добычу.

– Помните про взгляд, – повторил Олаф и поудобнее перехватил рукоять.

Зверь подступил чуть ближе. Он был молод, силен и голоден. Люди не казались ему достойными соперниками. Опасался недоед лишь огня.

Юноша прикинул расстояние до чудовища. Пробить толстую шкуру на таком расстоянии кинжалом невозможно, но и подпускать хищника к себе не стоит. Тут бы не помешало копье, самострел, или лук со стрелами. Но их не было.

Волнение, страх, готовность к бою – Олафа настолько захватили собственные чувства, что эмоции девушки он ощущать перестал. Ведь она, наверное, должна бояться? Дрожать и надеяться на милость богини? Юноша мысленно взмолился Жизнеродящей, замахнулся и…

Услышал тонкое пение. Разумеется, пела Летта Валенса. Старательно выводя высокие звуки и меньше сосредотачиваясь на низких, позволяя им просто упасть, сорваться, перейти на глубокий шёпот.

Мелодия ласкала слух. В ней слышались перелив ручья в жаркий день, пение птиц, легкий ветерок, шелестящий листьями где-то в вышине. Слов Олаф не понимал: это был не общеимперский, а совершенно незнакомый язык – но, как ни странно, смысл песни он понимал ясно. Это была колыбельная – не та, под которую укладывают спать младенцев, а иная, более глубинная что ли? Колыбельная из древних времён.

Недоед, видимо, полностью попал под воздействие песни. Сначала сел, привалившись спиной к стене, как человек после трудного дня, потом лег, по-собачьи положив голову на передние лапы, затем прикрыл глаза и захрапел.

– Спит? – Олаф не верил своим глазам.

Так не бывает. Разъяренный близостью жертвы, хищник не укладывается подле нее вздремнуть. Должно быть, все это – предсмертный бред, агония, играющая шутки с рассудком. Должно быть, зверь все-таки достал, располосовал острыми когтями живот и выпустил внутренности.

Летта не ответила. Лёгким видением метнулась от стены и подошла к недоеду. Присела, запустила руки в густую шерсть, как будто перед ней лежал домашний питомец. Потом и вовсе улеглась на зверя, крепко прижалась всем телом, обхватила шею и зашептала свою странную колыбельную прямо в мохнатое ухо.

Время словно остановилось. Нет, юноше даже не пришло в голову, что Летта душит чудовище, у нее бы просто не хватило на это сил. Тем более, она обнимала хищника нежно, почти невесомо. Пока вдруг не оборвала мотив на звенящей ноте и, соскользнув с его спины, не отползла в сторону.

– Он заснул? – боясь признать очевидное, переспросил Олаф.

Случилось что-то непостижимое: девушка не испугалась огромного разъярённого зверя и усмирила его, спев одну из самых прекрасных песен, что проводник когда-либо слышал.

– Теперь навечно, – еле слышно подтвердила опасения юноши Летта.

Она едва дышала от усталости. Грудь тяжело вздымалась и опадала. Прикрытые глаза чётко очертила синева. Кожа по цвету не отличалась от землистых стен пещеры. Казалось, девушка сама вылеплена из мертвого камня, и все её движения – только морок в неясном свете затухающего костра. В воздухе разливалась едко-кислая слабость, как после длительной болезни, когда человек только-только вынырнул из омута смерти, и жизнь лишь чудом теплится в его изнеможенном теле.

Среди разбросанных вещей Олаф нашел флягу с водой и протянул Летте. Она благодарно кивнула и сделала несколько жадных глотков. Скоро дыхание девушки стало глубже. Синева под глазами – мягче. Летта даже смогла сесть, оперевшись о стену, хотя сил промокнуть каплю воды, стекающей по подбородку – по-прежнему не было. Запах усталости потихоньку растаял..

Заметив, что Летта пришла в себя, Олаф решился спросить:

– И что вы пели?

Она призналась нехотя:

– Одну из песен Мракнесущего.

– Это могло случиться… – молодой человек мотнул головой в сторону безжизненного тела, – …и со мной?

– Под эту – нет, – Летта посмотрела на проводника и улыбнулась кончиками губ. – Но у Мракнесущего много песен, для каждого, кто вышел из чрева Жизнеродящей.

Холодок пробежал по хребту, когда Олаф ощутил прикосновение к Тайне. Он знал немало, но о песнях Мракнесущего слышал впервые. Едва ли для них существуют ноты, и с театральных подмостков этих строф уж точно не поют. Это не творчество, а оружие. Тайное знание, тщательно скрываемое Имперским Советом. Или от него.

И сразу же нахлынуло воспоминание.

Площадь, толпа, помост, глашатай, свиток с приговором – «…за неискоренимую приверженность религии, идущей вразрез с устоями Великой Империи, за отказ добровольно сотрудничать с Имперским Советом… по приговору верховного суда…».

И осуждённая – невероятно красивая женщина с кротким мягким взглядом. У неё вырвали язык и оставили захлёбываться кровью.

Олаф вскочил, прошёлся взад-вперёд. Срочное путешествие в Темьгород. Тщательно замалчиваемая причина. Поручение Имперского Совета или бегство от него же. В любом случае, кажется, проводник вляпался во что-то нехорошее.

Он опустился перед девушкой на одно колено и склонил голову, как перед знатной особой, не узнанной по невежеству. Спросил, не поднимая глаз:

– Госпожа Летта Валенса, вы имеете какое-то отношение к Храму и темным жрицам? Или вы следуете в Темьгород по поручению Имперского Совета?

– С чего вы… – но девушка оборвала фразу.

Чувства ее заиграли разными оттенками. Там струилась солоноватая непреклонность, змеилась жженым сахаром опаска, кололась морозом обида, обжигала пряная гордость, холодила мятная рассудочность, оттеняла терпкая независимость. Несколько тягучих мгновений Летта молчала, подбородок ее вздернулся, губы сомкнулись суровой линией. Одновременно в ней воплотились и подсудимая, и судья. Потом она вздохнула и провела руками по лицу, словно избавляясь от надоевшей вуали. Запахи развеялись, спрятались в поры, словно змея под дудочку умелого заклинателя. И непонятно было, чего ждать: гнева или милости.

Тем неожиданней прозвучал тихий, смиренный голос:

– Как видите, я вполне могу справиться с опасными врагами сама и в вашей помощи не нуждаюсь. Вы можете вернуться на станцию и продолжить свою работу. Считайте, что путешественница к компании ветряных перевозок претензий не имеет.

Он медленно покачал головой, переводя взгляд с серого каменного пола пещеры на Летту. Беззащитную и ранимую. Владеющую совершенным оружием, но обиженную его предположениями. Чёрная жрица не стала бы обижаться. Прислужница Имперского Совета не отпустила бы так просто. Стало легче.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– На какой из двух?

– На оба.

– Это что-то изменит?

– Ничего. Я провожу вас в любом случае.

Летта внимательно посмотрела на него. Юноша не отвёл взгляд.

6
{"b":"257864","o":1}