— Всего пятнадцати? — спросил Мэт. — Но это значит... погодите-ка... как давно они истекли?

— Пять лет назад, — с горькой усмешкой отвечал священник. — Мне следовало бы остаться в монастыре на всю жизнь, но умер наш аббат, и на его место пришел новый, помоложе. Только его посвятили в сан, как он собрал нас и объявил, что силы Зла снова берут в тиски нашу страну. Он сказал, что в каждой деревушке нужно поселить по священнику, который бы неусыпно следил за состоянием своей маленькой паствы. И мы содрогнулись, потому что нам предстояло выйти из безопасного мирка в мир грешников и стать их пастырями. — Он закрыл ладонями лицо. — Ты не представляешь себе моих мучений, когда аббат приказал мне покинуть святое братство, идти в мир и взять себе приход. Я-то ведь знал, какое мне предстоит испытание.

— Тогда зачем же вы послушались?

— На то оно и послушание, — отвечал священник, — я же давал обет! И если моему Господу было угодно подвергнуть меня испытанию, по тяжести перевешивающему все, какие я знал, значит, это должно было послужить на пользу как мне, так и моим собратьям.

— Ваша вера делает вам честь. — Мэт постарался, чтобы его голос не выдал сарказма.

— Но не моя сила воли. — Священник поник головой. — Тем не менее пока был жив старый король, мне удавалось блюсти себя. Я читал псалмы и молитвы всякую минуту, свободную от исполнения долга. Работал в своем саду и пас свою паству. Учился, глядя на женщин, видеть только лица. И я стоял крепко! До самой кончины старого короля у меня были не грехи, а грешки, и к похоти они отношения не имели. К тому же я не держал их при себе, а сразу шел в соседнюю деревню к тамошнему священнику и исповедовался. Четыре долгих года в миру я ни разу не превращался в волка.

— Но вот старый король умер... — подсказал Мэт.

— ...и на трон сел узурпатор, — с сокрушенным видом продолжил патер Брюнел. — А его подпирал злой колдун Малинго. Для всех нас это был большой удар, мы ослабли, а искушение стало крепнуть. Лица моих прихожанок потускнели, а их тела так и манили из-под грубых домотканых одежд. Я боролся изо всех сил. Но одна девушка принялась меня обхаживать, она то и дело норовила остаться со мной наедине. Я старался ее избегать, но она не отступалась. В конце концов, боясь собственной слабости, я ушел из деревни, решив, что если уж грешить, то не с той, которая вверена моим заботам. И так я...

Он осекся, остекленевшим взглядом уставясь в пустоту.

— Вы пошли искать специальную ведьму.

Брюнел крепко зажмурил глаза.

— Да. Так я выпал из благодати — и обернулся волком. Я грешил снова и снова, и всякий раз шел в соседний приход за отпущением грехов. И всякий раз снова обращался в волка.

— Но ведь это продолжалось всего год. Как же часто вы ходили к ней?

— Три раза, — тихо ответил священник. — Сейчас — четвертый. Я согрешил в мыслях, а луна нынешней ночью стоит высоко. Я знал, что согрешил, но другие священники отсюда далеко. Мне некому было высказать свой грех и очиститься. Так я стал волком.

Он медленно повернул к Мэту лицо с остановившимся взглядом.

— Друг! Если в тебе есть хоть капля обыкновенного человеческого сочувствия, возьми свой серебряный кинжал и вонзи его мне в сердце! Останови мое дыхание! Дай мне умереть, чтобы я перестал поганить землю! Убей меня, умоляю! Ибо только такой, как ты, маг с серебряным кинжалом, может избавить меня от моей греховной жизни!

— И такой, как я, этого не сделает, — твердо сказал Мэт.

Брюнел схватил его за ворот обеими руками и встряхнул.

— Убей меня, маг! А не то я снова обернусь волком и перегрызу тебе глотку!

Раздался страшный рев, что-то громадное заслонило от них звезды.

Обернувшись, Брюнел увидел гору в форме рептилии, разверзшей пасть, чтобы дохнуть на него огнем.

— Нет, Стегоман! — завопил Мэт. — Он не это имел в виду! Он преувеличивал.

Но пламя уже вырвалось. Брюнел взвыл и опрокинулся на спину — под лунный свет.

Мэт стоял над его телом, меняющим форму, держа наготове серебряный нож.

— Бей же! — потребовал Стегоман. — Бей, пока не поздно! Он-то тебя не пощадит, маг, можешь не сомневаться. Убей его сейчас же!

В ту же секунду огромный волчище с яростным рыком вскочил на ноги. Глаза его горели.

— Бей! — гаркнул дракон.

— Не могу, — отвечал Мэт. — Без покаяния он попадет в ад.

Волк бросился на него, щелкнув зубами. Мэт рванулся в сторону, покатился по земле и услышал позади себя выхлоп пламени и долгий вопль. Вскочив, он быстро обогнул дымящееся, обугленное тело и взлетел на спину Стегоману.

— Так-то вот, — проворчал дракон, когда Мэт устроился между двух зубцов, — дай себе роздых, пока я не очищу эту дрянь огнем.

— Нет! — воспротивился Мэт. — Он все равно хороший человек, только грешный и слабый. Назад, дракон! Он принадлежит Добру.

Обугленное тело сбросило обгоревший слой и поднялось: жажда крови в глазах, смертоносные клыки.

— Какого добра ждать от этакого монстра? — стал урезонивать Мэта Стегоман. — Опомнись, маг! Ты поможешь Злу, если оставишь эту тварь в живых.

— Нет, я ослаблю Зло, и не проси меня ничего объяснять — я знаю, что прав!

Волк пошел на них. Стегоман раскрыл пасть.

— Поворачивай! — скомандовал Мэт, вонзая каблуки в бока Стегомана.

Челюсти дракона захлопнулись. Волк скакнул и вонзил в его бок два десятка клыков. Разъяренный, Стегоман опалил волку брюхо, и тот откатился, повизгивая.

— Поехали! — крикнул разозлившийся Мэт. — Иди же, хватит его мучить!

Стегоман вывернул шею, недоумевающе взглянул на него.

— Иди, кому говорят! — повторил Мэт. Ему невыносимо было слышать плачущие звуки раненой твари.

Стегоман проворчал что-то, но все же пустился в путь. Лапы у него были, может, и короткие по сравнению с телом, но все же шести футов в длину каждая. К тому же он довольно быстро ими двигал. Мэт не сомневался, что дракон может удрать от волка, если заставить его развить наивысшую скорость.

— Поехали! Надо предупредить наших. У них только лошади. Надо их поторопить.

Дракон пошел самым быстрым, на какой был способен, аллюром. Пейзаж так и несся мимо, и Мэт молил Бога, чтобы не свалиться. Когда наконец позади раздался неистовый волчий вой, он был значительно приглушен расстоянием.

На подходе к лагерю Мэту с трудом удалось затормозить разогнавшегося дракона.

Алисанда и сэр Ги поджидали их. Черный Рыцарь — весь закованный в броню, лишь полоска лица проглядывала в щель забрала. Саесса, стоя на коленях, забрасывала землей угли костра.

— Вы в полной боевой готовности? — Мэт не поверил своим глазам.

— А как же иначе, если такое творится на торфянике? — сказала Алисанда.

Протяжный голодный вой эхом пронесся в ночи.

— Понятно. — Мэт поджал губы. — Вы думали, что от меня останется поджаренный бекон. Трогательное доверие.

— Значит, хватило одного дракона?

Алисанда убрала руку с эфеса меча.

— В сущности, да, хотя, может быть, и не в том смысле, в каком вы подразумеваете. Бекон остался от патера Брюнела.

Саесса в тревоге подняла голову.

Мэт постарался это проигнорировать.

— Он идет сейчас по торфянику добывать себе шкуру, а чью он отнесет к дубильщику, ему, я думаю, все равно. Что ж, по коням?

— Бежать? — нахмурился сэр Ги. — От какого-то там оборотня? Нет. У нас есть мечи и серебряный клинок.

— Вы правда хотите его прикончить? — спросил Мэт.

Рыцарь замялся, а Саесса закричала:

— Нет! Он виноват пред Господом, да, но не надо убивать его за это!

— Она права, — подтвердила Алисанда и пошла к своей лошадке. — Уезжаем, сэр Ги. Нам надо вырваться из этой ночи и из этой ловушки.

Сэр Ги только кивнул.

Мэт смотрел, как они выезжают из лагеря, отбрасывая длинные тени. Стегоман пошел в арьергарде.

Они пустили коней в галоп, но Стегоман скоро обогнал всех и оказался впереди, несмотря на протесты Мэта:

— Мы должны ехать сзади! У меня — единственное оружие, которое может нам помочь!