— Где все они разместятся? — спросил он у Заозерского, молодого известного биохимика, назначенного руководителем первой партии.

— О, не беспокойся! Все подготовлено. Смотри, — он указал на строения, разместившиеся у подножья биотозы. Эрик не узнал биостанции, на которой они с Сергеем пережили столько волнующих минут. Здание было достроено и ввысь и вширь. Теперь это был целый институт. Во дворе громоздилось множество легких построек, увенчанных антеннами и трубами вентиляционных установок. Заглянув в окно такого строения, Эрик обнаружил там лаборанток в белых халатах, микроскопы и рентгеноаппараты. Эмалированные и хромированные доспехи науки салютовали своему полководцу. Эрик с осуждением поджал губы, но ничего не сказал.

Приезжие побросали элегантные чемоданы, саквояжи и ящики с оборудованием и бросились к биотозе. Эрик с Заозерским немного отстали и медленно пошли вдоль рва. Эрик шел, смотрел и думал, что биотоза, пожалуй, мало изменилась с момента их последнего свидания.

Разве что запах стал чуть резче. Что это за газ? Интересно, догадались ли они исследовать его состав?

— Душа Мира… — донеслось до него, — великолепно…

Эрик с удивлением посмотрел на Заозерского. У того влажно блестели глаза, бледное лицо выражало неподдельное восхищение.

Биотоза была действительно прекрасна. Великолепный гигантский цветок лежал на земле, раскрыв упругие лепестки навстречу небу. Он горел холодным мерцающим огнем. И этот огонь был живым.

«Они все полюбили биотозу, — подумал Эрик. — Они все ее полюбят. Ведь она так хороша. Но… как сказал этот толстяк, директор зоопарка, мы все живем здесь как на вулкане».

Он внимательно всмотрелся в биотозу и внезапно понял, в чем она изменилась. Его опасения были не напрасны. Биотоза не только выросла. Она изменилась качественно. Исчезли рыхлые неопределенные комковатые участки, затянулись темные провалы на ее склонах. Очертания Души Мира приобрели предельно четкую форму цветка. В ней не осталось ничего лишнего, казалось, наступил момент полной гармонии содержания и формы.

После осмотра биотозы ученые возвращались притихшие и смущенные. Всем ясно стало, что действовать нужно осторожно и обдуманно. Очень осторожно.

— Этот комендант не такой тюфяк, как нам показалось с первого взгляда, — сказал Заозерский, рассматривая протоколы наблюдений. — Он не сделал ни одной глупости по отношению к биотозе. А это уже умно.

— Так что же получается, все эти рогатки и барьеры сделаны им для защиты биотозы от людей, а не наоборот? — спросил Эрик.

— Точно. Он охраняет биотозу от птиц и грызунов, от насекомых и паразитов. В засушливые времена он даже… поливал ее.

— Вот как? Кто же его надоумил?

— Собственная инициатива; впрочем, лучше спросить его самого.

Заозерский соединился с комендантом.

— Петр Михайлович, кто вам посоветовал поливать биотозу?

— Да знаете, так как-то спокойнее, а то, когдл она на солнце сохла, больно на душе муторно становилось. А так и ей свежо и людям легче.

— Понятно. Благодарю вас.

Эрик и Заозерский переглянулись. Эрик улыбнулся, а биохимик только вздохнул.

— Ладно, посмотрим, что здесь наука наработала.

В течение пяти часов партия Заозерского обрабатывала данные, полученные небольшой группой ученых, поселившихся на Хокай-Рох еще до приезда первой партии. Ими руководил советский биофизик Туторский. Они успели собрать огромный материал по исследованиям свойств биотозы. Но их работа проходила как бы вокруг чего-то главного. Может быть, потому, что комендант не разрешил поставить ни одного прямого опыта на полимере. Он свято соблюдал семнадцатый параграф временной инструкции по обращению с биополимером, в котором категорически запрещалась постановка экспериментов. Причем самое удивительное заключалось в том, что, когда Эрик просмотрел инструкцию, такого параграфа там не оказалось.

— Туторский значительно облегчил нашу задачу. Нам не нужно проводить кучу нудных экспериментов. Завтра установим приборы и сразу приступим к основному, — сказал Заозерский.

Благодаря работе группы Туторского им не пришлось изучать динамику изменения объема, фотографировать флуктуации свечения биотозы или определять интенсивность газообмена. Заозерский смог сразу же приступить к исследованиям биопотенциалов, возникающих в полимере. Опыт был простым. Восемь серебряных пластин с припаянными проводниками накладывались на разные участки биотозы. Для более плотного контакта на каждую пластину помещался небольшой груз. Эрик, устанавливавший электроды, немного волновался. Но все сошло отлично.

Вся измерительная аппаратура была установлена за бетонированным рвом. Эрик сильно устал, ползая по скользким лепесткам биотозы.

Отирая лоб, он сказал Заозерскому:

— Страшная это штука, биотоза!

— Почему? — удивился Заозерский.

— Так. Страшная…

Они помолчали. Каждый о своем. Однако раздумывать было некогда. Эксперимент показал, что биотоза живет интенсивной электрической жизнью. Величина токов для материалов подобной структуры оказалась необычайно большой.

— В живой материи не может быть таких токов, — сказал биофизик Суренога, разглядывая снятые с потенциометров кривые.

— Такое впечатление, будто в ней проложены медные провода и по ним пропускается ток, — Добавил кто-то из присутствующих.

Феномен аномальных биотоков заинтересовал ученых, и они углубились в его детальное изучение. Хохрин ходил вокруг биотозы, следуя за очередным исследователем, закреплявшим серебряные пластинки на поверхности полимера.

— Ради бога полегче! — кричал он снизу и морщился, словно электроды касались его обнаженного сердца. — Эй, вы, товарищ, мистер, господин! Не нажимайте так сильно!

Эрик углубился в обработку данных. Картина была интересной, но непонятной. Заозерского интересовал вопрос, как можно связать биотоки Души Мира с «эффектом взаимонаводки». Несмотря на большой статистический материал, эта связь оставалась неразгаданной, если она вообще существовала.

— В чем дело? — спросил у Эрика Заозерский. Они стояли на террасе и наблюдали, как итальянцы играли в пинг-понг. Самым резвым оказался шестидесятилетний профессор Терма. Он вел двенадцатую партию без поражений.

— Нужно решаться, — ответил Эрик. — Сначала анализ, потом синтез. Биотозу нужно анализировать. Ее нужно резать. Только поняв структуру этого полимера, можно надеяться, что мы поймем его функции. Все остальное — пустая возня.

— Но ведь уже была попытка? И кажется неудачная?

— Да, попытка была. Но… там были особые обстоятельства. Арефьев мог в конце концов ошибиться.

— Это, наверное, очень опасно, — заметил Заозерский.

— Я тоже это чувствую, но никак не могу понять почему. В конце концов чем это может повредить нам, людям?

Вопрос остался без ответа. Заозерский молчал.

— Чем это может повредить всем людям и нам в том числе? говорил на вечернем совещании Норка Дерди, венгерский химик и философ. — Мы должны попробовать. Если биотоза ставит эксперименты над людьми, почему человек не может ответить ей тем же? Имеем мы право на эксперимент или нет?

— Дело не в праве, — возразил Заозерский. — Речь идет о возможных последствиях активного воздействия на биотозу. Разве мы знаем, с чем имеем дело?

— Заколдованный круг! Для того чтобы узнать биотозу, нужно ее анализировать. Но, для того чтобы анализировать, нужно знать, что такое биотоза! — рассмеялся Суренога. Разгорелся спор. Эрику вспомнились бесконечные дебаты во Дворце науки.

— Завтра мы попытаемся взять пробу, — внезапно сказал он.

Это было неожиданно для него самого. Но авторитет создателя Души Мира был для всех непререкаем. Заозерский с интересом посмотрел на Эрдмана.

— Этот опыт имеет два аспекта, — сказал Эрик. — Во-первых, чисто научный. Нужно знать, что представляет собой сейчас биотоза. Во-вторых, социальный. В этом случае речь идет о пресловутой самостоятельности биотозы. Действительно ли она способна на самооборону, сопряженную с опасностью для людей, или она, попросту говоря, всего лишь медуза, функции которой связаны с гоносферой. Мы должны проверить.