Однако барон сумел настоять на своем – и оказался, как ни странно, прав. Выяснилось, что Порфирьичу, в общем, все равно где находиться; он с тем же успехом мог бы выполнять распоряжения барона и в песках пустыни Атакама, и на Луне – если там найдется чем дышать.

Предвидя, что на той стороне конь может перепугаться первого же автомобиля (хотя по вечернему времени машин на улице Казакова мало), Корф накинул на голову животного плащ. Переведя его в таком виде через межвременной тоннель, барон завел коня в ближайший дворик, где уже ждал пикап с будкой-коневозкой на прицепе. А уж оттуда и доктор, и барон и его верный скакун отправились по Садовому кольцу, к Ярославскому шоссе, и дальше – в сторону Павловского Посада. Порфирьича, от греха, барон посадил рядом с собой, в машину к Каретникову. Денщик поначалу дико озирался по сторонам, крупно дрожал, но после того как барон вручил ему флягу с водкой и в приказном порядке потребовал уполовинить ее содержимое, успокоился. И потом уже всю дорогу он с интересом поглядывал в окошко Каретниковской тачки, с вожделением косясь на заветную фляжечку.

Каретников подозревал, что Корф просто обрадовался случаю «легально» познакомить Порфирьича с тайной путешествий во времени; они уже успели не раз убедиться, что барон доверял денщику во всем и испытывал дискомфорт, будучи вынужденным подолгу обходиться без его услуг. К тому же Порфирьич и правда оказался крайне полезен. Попав в лагерь военно-исторического фестиваля, старый солдат освоился неожиданно быстро. Барон поручил его заботам Николки с Ваней, и Порфирьич, оказавшийся в роли эдакого дядьки при генеральских сынках, ходил всюду за мальчиками, помогал осваивать хитрую науку владения капсюльными дульнозарядными ружьями и подгонял, чтобы ладно сидели, приобретенные на толкучке армяки и поддевки. Мальчишки в благодарность водили старика с собой по лагерям реконструкторов; Порфирьич присаживался у костра, слушал разговоры, степенно отвечал, когда спрашивали, и недовольно косился на тех гостей фестиваля, что проигрывали жаркие схватки с зеленым змием, – а таких здесь было великое множество…

В лагере красноярцев, клуба, реконструирующего французскую артиллерию, случился забавный инцидент, когда двое реконструкторов в изрядном подпитии чуть не повалились в костер, – и ветеран не выдержал. Он, как кутят, оттащил их подальше от огня, заставил стоять «смирно» и долго матерно внушал, что солдат, который не умеет по-божески, в меру напиться и принимается колобродить на биваке, – свинья, а не солдат, и такому хороший унтер должен непременно бить в рыло. Собравшиеся вокруг реконструкторы разных видов оружия с восторгом внимали проповеди; отдельные слушатели пытались воспроизводить особенно сочные и колоритные обороты Порфирьича. Испугавшиеся было Ванька с Николкой успокоились, и с того вечера все трое стали желанными гостями на всех биваках.

– А скажите, дражайший Вильгельм Евграфович, – спросил Семенов, – как все же получилось, что вы связались с этим прощелыгой Стрейкером? Мы, признаться, голову себе сломали – все гадали, как могло так получиться?

Евсеин пожал плечами, снял пенсне и принялся безо всякой необходимости протирать круглые стекла.

– Кхм… видите ли, батенька… – доцент смутился. – А что бы вы сделали на моем месте? Когда я обратился в Императорское Географическое общество с просьбой о выделении средств на экспедицию, со мной даже говорить не стали. Сами, небось, знаете – у этих господ все внимание сейчас к Туркестану, Памиру да прочим странам на пути в Индию и Китай. Сирия им неинтересна.

Олег Иванович кивнул. Он, разумеется, помнил о той огромной роли, которую сыграли и сыграют еще экспедиции Пржевальского, Семенова Тянь-Шанского и их коллег. Работа военных географов, бывших, по сути, передовым отрядом Империи в разгорающейся схватке с другой Империей, британской, не выпячивалась на первый план; многие ученые знать не знали об истинных корнях интереса Географического общества к среднеазиатским регионам. Евсеина можно понять – на экспедицию в Малую Азию, на Ближний Восток, исконную вотчину Турции, где только-только стало намечаться соперничество британского льва с крепнущим хищником, Германией, никто средств не выделит.

– А в Палестинском обществе не пробовали? – поинтересовался Каретников. – Сирия – их вотчина, могли бы и помочь…

Евсеин смешно замахал руками:

– И-и-и, что вы, бог с вами, батенька! Эти поначалу меня вообще на порог не пустили. Я ведь, когда отчаялся найти поддержку по академической линии, совсем духом упал. Вот и решил обратиться в Палестинское общество – а вдруг? А они, оказывается, заранее сделали запрос в Священный синод по поводу моей персоны. А у меня, признаться, еще со студенческих лет… кхм…

– Нелады с университетским начальством? – усмехнулся Семенов. – Знакомо-с…

– Да, знаете ли…. – закивал доцент. – В бытность на первом курсе приключилась глупейшая история. Я уж потом жалел – да поздно-с…

– А в чем дело? – полюбопытствовал Семенов.

– Да вот отказался целовать руку отцу Варсонофию, коий был назначен преподавать логику. Не мог стерпеть, что лицу духовному было поручено преподавать науку разума. И прошу на милость: предан университетскому суду, оправдан – однако клеймо на всю жизнь. Я ведь тогда Петербургский Императорский заканчивал, тоже по кафедре античных древностей. Хотел остаться там, но не вышло. Для служащих по казенной части требуется подтверждение благонадежности. Вот и пришлось перебираться в Казанский университет, а уж потом – в белокаменную. В общем, в Палестинском обществе у меня не сладилось.

– И тут появился Стрейкер. – понимающе кивнул Каретников.

– Да, голубчик. Выскочил, как чёртик из табакерки, негодяй эдакий, – подтвердил Вильгельм Евграфович. – Я уже потом заподозрил, что обязан его появлением именно господам из Палестинского общества: оказалось, что у сего бельгийского подданного немалые связи в этой организации. Во всяком случае, при подготовке экспедиции в Сирию именно он устроил мне протекцию по линии общества, да так быстро… Мне бы удивиться, заподозрить неладное, но нет – горел энтузиазмом, все ждал, что вот-вот и мечты сделаются явью.

– А что, версия… – задумчиво сказал Олег Иванович. – В конце концов, если вы напали на записи этого веронца – помнишь, Макар, я рассказывал, его еще казнили в Египте, – так что мешало и бельгийцу сделать то же самое? Нашел следы в какой-нибудь европейской частной коллекции или музее – и принялся искать варианты.

– Непонятно, – покачал головой Каретников. – Слишком уж сложно. Ну ладно, предположим, нашел – но зачем подбирать исполнителя в России? Будто в Европе мало археологов!

– Э-э-э, нет, не скажи! – хмыкнул Семенов. – Во-первых, европейские египтологи и знатоки Ближнего Востока все на виду. И если кому-нибудь из них поступило такое предложение – об этом тотчас стало бы известно в Англии или, как минимум, в Берлине. Там мощнейшая археологическая школа; в Берлинском королевском музее сам Эрман, а почти все современные египтологи – его ученики или поклонники. Или оппоненты, что в данном случае одно и то же. Другое дело Россия: наши, конечно, в Берлин и пишут, и ездят, – но все равно уровень связей не тот. И к тому же манускрипт спрятан в православном монастыре святой Феклы, и еще очень большой вопрос – допустят ли к нему ученого из неправославной страны. Так что и тут с русским иметь дело куда выгоднее. Верно, Вильгельм Евграфович?

Евсеин кивнул.

– Да, вы правы. Представьте, монахини рассказывали мне о том итальянце, с которого и началась вся история. Так вот, после него к документу никого не допускали, я был первым. А ведь не факт, что с такой просьбой к ним никто не обращался!

– Да, пожалуй… – неопределенно протянул Олег Иванович. – Мне это тоже показалось несколько странным… Но ведь на письмо веронца вы натолкнулись случайно?

– Совершенно случайно, уверяю вас! Можно сказать, если бы не одна назойливая муха – я бы вовсе ничего не знал. Видите ли, работал я в монастырском книгохранилище одного монастыря в Тоскане…