Воспользовавшись тем, что евнух замешкался, Лейла ускользнула в сад. Полосы тумана окутывали платаны и старый византийский каменный фонтан, источенный мхом. За воротами женщину встретил сильный порыв ветра. Дом располагался на вершине холма. Строение парило над извилистыми улочками, нагромождениями террас, почерневшими от времени сводами деревянных крыш, среди которых высились кипарисы и минареты. Прошлой весной недалеко от их дома пожар уничтожил целые кварталы вплоть до Мраморного моря, оставив после себя лишь руины. На улице в одиночестве, без сопровождения Лейла тревожилась все сильнее. Женщина старалась не поскользнуться на блестящих от влаги округлых булыжниках мостовой. Она была уверена, что Ахмет отправился в одно из знакомых ему мест. Но в какое?
В переулке, где выстроились бакалейные лавки, группа горожан обсуждала новости прямо на улице. Покупатели жаловались на нехватку сахара, на отвратительный хлеб, который был ничем иным, как смесью рубленой соломы и плохой муки. По-прежнему не хватало булгура. Когда же наладится поставка достойной провизии? На небольшой площадке рядом с фонтаном женщины с закрытыми лицами оживленно о чем-то беседовали. Лейла спросила, не видели ли они Ахмета, сына Селим-бея. Те принялись строго отчитывать ее, удивляясь, что ребенок смог убежать из дому. Они боялись наихудшего, разве она не в курсе? Поговаривали, что африканцы из французских войск насаживают детей на вертел и едят их. Уже несколько дней самые дикие слухи и байки будоражили квартал. После известия о том, что христиане привезли колокола и хотят отобрать собор Святой Софии, который на протяжении веков был мечетью, волна паники накрыла горожан.
Отступая от местных сплетниц-трещоток, Лейла утешалась только тем, что никто не сможет узнать ее под темной вуалью. Но она ошибалась. Острый глаз болтушек сумел оценить дорогую обувь и вышивку широких черных атласных лент. Женщины безошибочно определили знатное происхождение незнакомки. И к тому же эти женщины бывали в доме Селим-бея и встречали красавицу Лейлу-ханым. Мусульманское общество, одно из самых демократичных, постулировало, что все мужчины – сыновья Господни и служители султана. Здесь паша и нищий обращались друг к другу на равных, без высокомерия и раболепства, а покорные женщины могли присутствовать под расписными сводами богатых конаков на религиозных праздниках, свадьбах или обрезании. Между богатыми и бедными было некое равновесие, каждый держался своего сословия, выказывая должное уважение остальным.
Лейла замешкалась на перекрестке и чуть было не попала под колеса телеги, запряженной буйволами. Носильщики воды и бродячие торговцы звонили в колокольчики, пробивая себе проход сквозь толпу. Грузчики в вышитой одежде несли на плечах тяжелые ящики и гортанными криками разгоняли прохожих. От суматохи и шума у женщины голова шла кругом. Но в этом людском муравейнике у каждого была своя задача и направление. У каждого, но не у Лейлы. Обычно если супруга Селим-бея и покидала дом, то в коляске с подругами или с семьей. И не она решала, куда отправиться. Сегодня же ей нужно было отыскать хаммам, который регулярно посещала свекровь и куда обычно брала Ахмета. Сын прекрасно помнил дальние походы с бабушкой. Однако в хаммаме мальчика никто не видел.
Тогда Лейла подумала о прогулках сына с отцом. В хорошую погоду Селим любил прогуливаться по побережью Мраморного моря мимо византийских крепостных стен. Иногда он останавливался покурить наргиле в одном из кафе. Ахмет послушно ждал, пока отец обсудит последние новости. Он очень гордился тем, что вел себя как мужчина. Рядом с кафе была кондитерская. Лейла часто просила Селима не баловать сына сладким. Женщина расспросила сторожа хаммама, и мужчина указал ей место неподалеку, которое она, возможно, искала. Утренний туман уносился ветром и рассеивался, открывая лоскутки голубого неба. Решительным шагом молодая женщина направилась в указанную сторону, свернула направо, еще раз направо, спускаясь вниз по холму. Из-за своей черной вуали она нечетко видела дорогу и подворачивала ноги на выложенных булыжником улочках, где повсюду были ямы и выбоины. Ее дыхание стало таким частым, что, казалось, она сейчас задохнется. Вскоре она поняла, что заблудилась. Лейла остановилась, затем двинулась в обратном направлении. Источенные червями деревянные дома с нависающими крышами словно налезали друг на друга. С зарешеченных балконов какие-то женщины подсматривали за сбившейся с пути прохожей. Откуда ни возьмись появился нищий и протянул грязную настойчивую руку. Трепеща, Лейла подала монету.
Отчаяние тяжким грузом упало ей на плечи. Она не могла похвалиться настойчивостью. Она не была лишена ни смелости, ни хладнокровия, но была беспечна. Какая же она идиотка! Ей не стоило ввязываться в эту авантюру. Как будто она могла найти Ахмета в одиночку! Нужно было последовать совету Али Ага и ждать дома. Она понадеялась, что материнский инстинкт укажет дорогу, что ноги понесут ее по следам ребенка и он появится перед ней как по волшебству. Но это лабиринт. Горы тошнотворной грязи, и рыжий пес, который, свернувшись калачиком, наблюдает за ней и рычит.
Она оступилась на неровных ступенях, оцарапала руку о каменную стену, пытаясь удержаться на ногах. И вдруг, как часто бывает в этом своенравном городе, между двумя зданиями неожиданно блеснул проход, в котором виднелся Босфор и Азийский берег. Ошеломленная Лейла видела море, скрытое плотной массой военных кораблей. Пушки на длинных серых корпусах были направлены на жилые дома. Неподвижные, неприступные, они блокировали проход пароходам и каикам[7], курсировавшим в проливе с одного берега на другой. Лейла раздраженно откинула вуаль. Это был не сон: пять десятков бронированных судов с развевающимися флагами стояли на якоре у города.
У подножия лестницы собралась небольшая толпа. Лейла пробилась в первые ряды. Над головами удрученных и молчаливых прохожих кричали чайки. Справа от нее старик в поношенном сюртуке с застывшим на лице удивлением наблюдал за проливом.
– До сегодняшнего дня за всю историю город сдавали только два раза, – объявил он приглушенным голосом. – В 1204-м, когда латиняне залили кровью и огнем Византий, и в 1453-м, когда Мехмед Завоеватель захватил Константинополь, к нашей общей славе. И теперь посмотрите-ка на это! Стыд и несчастье падут на нас и наших детей…
Люди инстинктивно сжались плечом к плечу, придавая себе немного смелости. Их лица были искажены болью и отвращением.
– Кажется, в Пера[8] развевается греческий флаг, – пробормотала женщина с закрытым лицом.
– Если все так и оставить, то эти проклятые румы[9] будут танцевать на наших трупах! – презрительно выпалил какой-то юноша.
Лейла часто наблюдала, как по Босфору в сторону Черного моря идут парусные суда. Летом с террасы своего йали[10] она смотрела, как величественные корабли спокойно проплывают мимо, и ей казалось – протяни руку и можно их погладить. Но эта ощетинившаяся оружием масса, готовая пролить поток огня и крови, внушала страх.
– Они ненавидят нас, – в отчаянии произнесла женщина с закрытым лицом. – Они будут издеваться, зверствовать. И некому нас защитить.
– А как же Его Величество? – возмутился учитель в зеленом тюрбане, который преподавал Коран в соседней мечети.
– А что вы хотите, чтобы он сделал? Он связан по рукам и ногам, – настаивал на своем юноша. – От него нечего ожидать, это уж точно.
– Прошу прощения, вы случайно не видели маленького мальчика, он был совсем один? – спросила Лейла, говоря в сторону. – Сегодня утром мой сын исчез. Думаю, он тоже хотел посмотреть на флот. Он вот такого роста, – сказала она, показывая рукой, – у него темные волосы и светлые глаза.
Старик в сюртуке повернулся к ней. У него были голубые глаза потомков смешения османов с кавказскими племенами. Кажется, он проникся беспокойством молодой матери.
