Мы возвратились из Скандинавии с гордым самосознанием исполненного долга. Отдавая дань уважения старшим товарищам, их опыту, мы, молодые, поняли, что тоже что-то умеем, обрели больше уверенности, которая была нам необходима для встречи с профессионалами. На мой взгляд, труднейший психологический момент – воспитать в себе чувство меры. Чем моложе футболист, тем легче он склонен завышать оценку лично достигнутого. С другой стороны, чувство собственного достоинства – необходимое свойство характера в спортивной борьбе.

…Огромную роль в воспитании футболистов начала тридцатых годов, в становлении их характеров сыграли тренеры Михаил Степанович Козлов и Михаил Давидович Товаровский, основоположники советского футбола. Позднее свою лепту в развитие тактики игры внесет Борис Андреевич Аркадьев. В квартет наиболее заметных педагогов в области футбола довоенных лет входил и Михаил Давидович Ромм.

Все они имели свои взгляды и пристрастия в разных областях футбола, но сближала их как личности высокая культура каждого. Они пользовались огромным уважением у игроков и, что характерно, никогда не повышали на них голоса. Мне кажется, это была эпоха взаимообогащения института тренеров и футболистов. Все четверо имели прямое отношение к работе с кандидатами в сборные команды страны. И мне довелось в это время соприкоснуться в личных беседах и с Козловым, и с Товаровским, и с Аркадьевым, и с Роммом. Удивляло при первом общении с ними их обращение на «вы» к любому собеседнику, независимо от положения его и возраста.

Василий Павлов, смеясь, рассказывал, что, когда мы вернулись из Скандинавии, Михаил Степанович Козлов его спросил: «Как вы себя чувствуете?» Он ответил: «Андрей недомогает: ногу в паху повредил». Ответ не на заданный вопрос вызвал недоумение тренера, и он повторил: «Извините, я лично о вас спрашиваю…»

Такое же смущение испытал и я, когда Михаил Давидович Ромм обратился ко мне, молодому запасному игроку, на «вы».

Мы не сразу поняли, что педагоги воспитывают у нас чувство собственного достоинства, устанавливая взаимоотношения добропорядочного сотрудничества.

С годами эти нормы все больше перемещались в сторону, я бы сказал, псевдоавторитета тренеров, а с десятилетиями и совсем склонились в одну сторону, личность футболиста стерлась. Процесс, несколько напоминающий происходящее на театре и в кино между режиссерами и актерами. Я еще застал широковещательные афиши «Гастроли Мамонта Дальского!» Имя артиста напечатано кармином аршинными буквами, и где-то внизу, петитом набрана фамилия режиссера. Сейчас нередко наоборот: фамилия режиссера набирается метровыми буквами, а актера петитом. Такой перекос мне кажется неправомерен. Не берусь судить, как в искусстве, а что касается футбола, то убежден, что реформа в этом плане назрела.

Футбол трудно уложить в жесткие рамки каких-либо определений. Самые свободные, едва намеченные контуры условных ограничений все равно кому-то покажутся тесными.

Я ничего категорически не изрекаю, питаюсь из источника футбольной философии, постигнутой в пути семидесяти лет длиною. Ее суть – непредсказуемость футбола. Ее концепция парадоксальна: чем больше я убежден в истинности данного положения, тем более я от нее удален. Кто-то из поэтов, кажется, Тютчев, сказал: «мысль изреченная есть ложь» – это высказывание чем-то соприкасается с моим душевным миром в понимании футбола. Я не поучаю, я лишь расставляю вешки.

Поездка в Чехословакию. Сразу оговорюсь, что ни одна спортивная поездка не вызывала такого треволнения, как эта: советские футболисты впервые выезжали встречаться с профессионалами. Притом направлялись в страну, сборная команда которой на последнем мировом чемпионате, 1934 года, то есть всего полгода назад, заняла второе место, уступив в финале хозяевам поля, итальянцам, со счетом 1:2.

В Москве только и разговоров было, что о профессионалах. Создавались легенды, ходили разные слухи об их ударах и финтах одни нелепее других.

Перед отъездом провели небольшую тренировочную работу под руководством Николая Старостина. Тогда длительные сборы не практиковались.

На Белорусский вокзал нас приехали провожать секретарь ЦК ВЛКСМ А. В. Косарев, секретарь МГК ВЛКСМ Д. Д. Лукьянов, ответственные работники Всесоюзного и Московского комитетов физкультуры, представители профсоюзных и спортивных организаций, много наших друзей, любителей футбола.

В нашу спортивную делегацию входили еще и легкоатлеты: чемпионы страны Серафим и Георгий Знаменские, Роберт Люлько, Николай Денисов, Александр Демин, Мария Шаманова, Зинаида Борисова и другие.

В напутственных речах, в приподнятой их тональности отмечалась особая значимость события. Громкое «физкульт-ура!» разнеслось по перрону, когда поезд тронулся, и дружный ответный возглас раздался из вагона. Патриотический энтузиазм горел открытым огнем и никаким практицизмом не заглушался.

Едем через Польшу прямо в Чехословакию. В пути узнали о чехословацком футболе много подробностей. То, что игра популярна в стране, буквально било в глаза – из окна вагона видели большое количество футбольных полей, играющую детвору, использующую, как и наши ребята, пустыри, незастроенные площадки. Наши спутники-чехи знали в деталях жизнь футбольных лидеров своей страны: Планичка «прима квалита», Чамбал – не режимит, Пуч – зазнался, у Свободы – лишний вес и так далее и тому подобное.

Пылкость и влюбленность в своих футбольных кумиров вышла из берегов, когда огромная масса людей пришла встречать сборную команду, приехавшую из Рима некоронованным королем мирового чемпионата. Восторженные почитатели, подхватив футболистов на руки, разнесли их с вокзала по домам. Поди тут не зазнайся на месте Пуча, ведь гол в ворота итальянцев в финале забил именно он. Об этом мы знали еще в Москве.

Степень озабоченности за исход поездки нарастала по мере приближения к Праге. Предстартовая лихорадка давала уже о себе знать. Приглушить ее было не так-то просто. Советы врачей – возьми, мол, себя в руки, мною всерьез не воспринимались, да и не только мною. Об аутогенной тренировке тогда и слыхом не слыхивали. Да и вряд ли бы мы ее использовали. Футболист рассуждает просто: волнуешься – значит, настраиваешься на игру, все нормально.

А на вокзальной площади нас ждала горячая встреча, которая и истукана не оставила бы равнодушным. Людское море заполнило вокзальную площадь, все закоулки и переулочки, примыкающие к ней. При нашем появлении раздались возгласы: «Да здравствуют Советы во всем мире!», «Да здравствует Советский Союз!» Городские власти, чтобы предотвратить возможные эксцессы со стороны встречающих, в помощь полицейским Праги вызвали несколько отрядов из близлежащих городов: наш маршрут от вокзала до гостиницы проходил по коридору из полицейских.

Но люди, прорвав их цепи, ринулись к нам, засыпали нас цветами, пели «Интернационал». Конечно, мы понимали, что не футбол первопричина такого проявления чувств в наш адрес. Нас приветствовали как представителей молодой Страны Советов, нового общества, строящего социализм.

Вся пресса пестрела заметками о предстоящей встрече. Футбол в Европе получил огромное распространение. Своих представителей посмотреть нашу игру прислали Югославия, Болгария и другие буржуазные страны с хорошо развитым футболом. Это был период, когда европейские специалисты еще не остыли от впечатлений южноамериканского футбола, прошедшего церемониальным маршем по стадионам Европы.

Позволю себе небольшое отступление для более ясного понимания нашего футбольного бытия в те годы.

Олимпиаду 1924 года в Париже и 1928 года в Амстердаме, как и первый мировой чемпионат, прошедший во Франции в 1930 году, выиграла сборная команда Уругвая. Слава негра из Монтевидео, хавбека Андрадэ, равнялась всемирной славе Рикардо Заморры. У советских мальчишек имена Андрадэ и Заморры сделались нарицательными. Слагали легенды о непробиваемости испанского вратаря – «все берет с одной привязанной рукой» и непроходимости уругвайского хавбека – «убью, не отвечаю!». Ничему не удивляясь, верили и в привязанную руку и в повязку на коленке. И нередко у какой-нибудь из московских застав слышалось залихватское мальчишеское «Я – Заморра!» – для вдохновения, так сказать.