– Тебе придется умолять о пощаде. Ты будешь страдать, как страдал я.

Она кашляет, срыгивая морскую воду, смешанную со слюной.

Синклер берется за резиновый шланг. В длину в нем дюймов восемнадцать, и он не гнется в руке – надо думать, наполнен чем-то твердым. Может быть, ртутью или бетоном.

За миг до того, как он приступает к делу, она догадывается, что у него на уме.

"Рефлексология учит, что все человеческое тело пронизано меридианами, связанными с определенными точками, воздействуя на которые можно воздействовать на различные органы и части тела. Особенно богаты такими точками стопы. Если ты знаешь, на какие места воздействовать, то сможешь лечить недуги и снимать боль. Или наоборот".

Первый удар выбивает из нее воздух. Обжигающая боль не ограничивается местом, куда он нанесен, но распространяется дальше по всему телу, ветвясь и умножаясь с каждым изгибом. Она пытается выкручиваться, но он пресекает эти жалкие попытки, просто усевшись ей на голени. Теперь ее связанные ноги неподвижны, и он может делать что ему заблагорассудится. И делает.

Он бьет ее по ногам, избирательно, со знанием дела, меняя точки приложения своего орудия. То по кончикам пальцев – ощущение такое, как если с размаху ударяешься босой ногой о что-то твердое, например ночью о ножку стола. То по подъему, где кровеносные сосуды пролегают особенно близко от кожи. Время от времени Синклер перестает наносить удары и вместо этого растирает шлангом ее кожу. Оказывается, когда подходишь к этому со знанием дела, такое воздействие может оказаться болезненнее битья.

"Черт, не зря я всегда думала, что нога у меня на полтора размера больше, чем нужно. Будь она миниатюрнее, меньше оказалась бы и площадь, принимающая на себя удары".

Стиснув зубы, Кейт не смотрит на него, да и зачем? Нужно ли ей видеть, как он замахивается, как обрушивается его шланг? Стоит ли внутренне сжиматься в комок в ожидании очередной волны боли? Дождь усиливается, молния, до этого прочертившая небо в отдалении, теперь ударила в землю из клубящихся туч совсем рядом. А вот и еще одна.

Кейт начинает считать мгновения до раската грома.

"1001, 1002, 1003..."

– Проси пощады, тварь! Проси пощады!

Удар. Удар.

"...1012, 1013, 1014..."

Удар.

– Все просили пощадить их. Петра умоляла меня трахнуть ее.

Удар.

– Элизабет верещала, как свинья на бойне!

Он хватает горсть песка и втирает его в ее ступни там, где они сбиты до крови. Она кривится, но лишь дальним уголком рта, чтобы он не видел.

"...1032, 1033, 1034".

Гремит гром.

Звук проходит милю за пять секунд. Значит, очаг шторма примерно в семи милях отсюда.

– Почему, на хрен, ты не просишь пощады?

Она не отвечает.

Он уходит. Лежа на спине, со связанными руками сзади, Кейт отчаянно вертит головой направо и налево, обводя взглядом весь пляж. Ни души.

Когда Синклер возвращается, он держит нож.

"Нож. Теперь он убьет меня".

Он опускается на колени в песок рядом с ней. За его глазами стоит бесконечная ночь.

Острие ножа утыкается в джемпер, прикрывающий ее живот. Одна из смертельных ран Петры была нанесена почти в то же самое место. Если он сместит нож на несколько дюймов влево, удар рассечет ее абдоминальную аорту.

Синклер берется за край ее джемпера и аккуратно разрезает его посередине, снизу до ворота. Джемпер распадается на две половинки, как открытый жилет.

Он снова уходит и на сей раз возвращается, неся банку из-под печенья и ремень. Сняв с банки крышку, он ставит ее на песок, а потом быстро переворачивает и перемещает ей на живот, отверстием вниз. Когда Синклер переносит емкость, Кейт успевает заметить, как в ней мелькает что-то белое, и уже потом, почувствовав на своем животе щекочущее движение, догадывается, что это такое.

Мышки.

Мышки, запертые под перевернутой жестянкой, гоняются одна за другой по ее коже.

Взяв ремень, Синклер пропускает его под телом Кейт и над днищем перевернутой банки, затягивает и застегивает пряжку. Теперь жестянка притянута к ее телу и закреплена на нем так, что без помощи рук, а они связаны, Кейт никак не сможет от нее избавиться.

Он уходит в третий раз.

Потом она видит мерцающий свет: прыгающие на ветру и дожде языки пламени. Синклер возвращается с жарким, оранжевым огнем, лижущим его руки.

То, что она приняла за ветку, оказалось факелом, и теперь этот факел зажжен. Он смочил его бензином из канистры и поджег зажигалкой "Зиппо". Просто так в такую погоду огонь бы не разгорелся.

На сей раз, чтобы она его услышала, Синклеру приходится кричать.

– Это способ надежный, ты мне поверь. Тут уж никто не устоит, тут любой будет умолять о пощаде. Это называется "железный котел".

Он подносит факел к жестянке.

– Все очень просто. Этот край банки, дальний от мышек, нагревается очень быстро. Мышкам становится жарко, и им это не нравится. Они хотят убежать, но как? Банка железная? И вот им не остается ничего другого, кроме как прогрызть себе путь наружу. Сквозь твой живот!

Сознание Кейт опустошается. Полностью. В нем не остается никаких слов, никаких эмоций, никаких базовых понятий страха или отвращения.

Крохотные лапки, скользя бегают по коже, все быстрее и быстрее. Мышки начинают паниковать.

Она снова пытается отогнать мысли, но теперь они не уходят, а упорно, игнорируя приказы сознания, словно и не имеют отношения к мозгу, концентрируются на животе. Каждая унция существа Кейт сфокусирована на кружочке ее тела, который покрыт банкой из-под печенья.

"Пожалуйста, Господи, нет. Пожалуйста, нет!"

Ее дыхание становится учащенным и тяжелым.

Первый укус за кожу, это не более чем щипок.

Но все только начинается.

Она наблюдает за пламенем и ощущает мышей.

Теперь они кусаются по-настоящему. Отрывистые, резкие укусы, острые уколы боли, следующие один за другим.

Из-за пламени доносится голос Синклера.

– Только сейчас ты сможешь понять, какие страдания довелось испытать мне.

Мышки бегают все быстрее, их укусы все болезненнее. Они полны решимости проделать себе путь к спасению.

– Проси пощады! Проси пощады!

Кейт непроизвольно вскрикивает – одна из мышей глубоко вгрызается в плоть, и теперь боль только усиливается. Теперь грызуны уже не кусают где попало, а целеустремленно пытаются проделать норки в живой плоти. От места, где они орудуют своими зубами, расходятся пульсирующие волны боли.