Ты опекун Эльзы. Прошу тебя… нет, должно быть, мои заботы сводят меня с ума, потому что иначе никому и в голову не пришло бы напоминать Дирку ван Гоорлю или его сыну о его обязанностях относительно умершего. Прощай же, друг и брат! Да хранит Бог тебя и твоих близких в ужасное время, которое ему угодно было послать нам, чтобы через нас, быть может, страна избавилась от власти монахов и тирании. Передай мой большой поклон твоей жене Лизбете и сыну Фою, которого я помню веселым малым и которого надеюсь увидеть через двое суток, хотя, быть может, судьба и не даст нам увидеться. Благословляю Фоя, особенно если он успешно выполнит поручение. Да дарует нам Всемогущий счастливую встречу на том свете, где мы скоро будем. Молитесь за меня! Прощай, прощай!

Хендрик Брант.

P. S. Прощу госпожу Лизбету наблюдать, чтобы Эльза одевалась в шерстяное платье в сырую и холодную погоду: у нее грудь несколько слаба. Это было последнее наставление жены, и передаю его вам. Что же касается ее замужества, если она останется в живых, то я предоставляю это на твое усмотрение, прося только, чтобы, насколько это возможно, ты не противоречил ее склонности. Когда я умру, поцелуй ее от меня и скажи ей, что я любил ее больше всех живых на земле и что я со дня на день буду ждать встречи с ней там, где скоро буду, так же, как встречи с тобой, Дирк, и с твоими близкими. В том случае, если это письмо не попадет к тебе в руки, я при первом удобном случае пошлю второе, написанное тем же шифром.

Окончив чтение письма, Дирк, складывая его, поник головой, не желая, чтобы его лицо могли видеть. Фой тоже отвернулся, чтобы скрыть слезы, навернувшиеся у него на глазах, а Лизбета плакала, не стесняясь.

— Грустное письмо и грустные времена, — сказал наконец Дирк.

— Бедная Эльза, — проговорил Фой, но затем прибавил с проснувшейся надеждой: — Быть может, Брант ошибается, ему, может быть, удастся бежать.

Лизбета покачала головой, отвечая ему:

— Хендрик Брант не такой человек, чтобы писать подобные письма, если бы у него оставалась какая-нибудь надежда, и он не расстался бы с дочерью, если бы не знал, что конец близок.

— Почему же он не бежит? — спросил Фой.

— В ту минуту, как он задумал бы сделать это, инквизиция набросилась бы на него, как на мышь, пытающуюся убежать из своего угла, — отвечал отец. — Пока мышь сидит тихо, кот тоже сидит и мурлычет, но только она пошевелится…

Наступило молчание, в продолжение которого Дирк, достав из надежного места завещание Хендрика Бранта, полученное им месяца три тому назад, вслух прочел этот документ.

Завещание было не длинно. В силу его Дирк ван Гоорль и его наследники назначались также наследниками всего движимого и недвижимого имущества Бранта с условием: во первых — выделить дочери Бранта Эльзе такую часть, какая будет необходима, во-вторых, употребить остальное «на защиту отечества, достижение свободы веры и изгнание испанцев, как и когда Господь укажет, что, — прибавлялось в завещании, — Он наверное сделает».

К завещанию был присоединен перечень имущества. Сначала шел длинный список драгоценностей с точным их описанием. Первыми стояли три вещи:

Ожерелье крупного жемчуга, выменянное мной у императора Карла V, когда он пристрастился к сапфирам. Ожерелье в непроницаемом медном ящике.

Диадема и пояс, отделанные золотом, моей собственной работы — лучшая вещь, когда-либо сделанная мною. Три королевы желали приобрести их, но ни у одной не хватило средств.

Большой изумруд, полученный мной от отца, величайший из камней этой породы, с магическими знаками, вырезанными на обратной стороне. Хранится в золотом ящичке.

Затем следовал длинный список других драгоценных камней, слишком многочисленных, чтобы их перечислять, и меньшей стоимости, и, наконец:

Четыре сосуда с золотой монетой (точная стоимость мне не известна).

В заключение было приписано:

Таково значительное богатство, — самое большое во всех Нидерландах, — плод честной работы и бережливости, превращенный мною главным образом в драгоценные камни для более удобного спасения. Я, Хендрик Брант, платящий за это богатство жизнью, возношу при этом молитву: «Да будет это богатство проклятием для всякого испанца, который попытается украсть его», — и думаю, Господь услышит меня. Аминь, аминь, аминь. Так говорю я, Хендрик Брант, стоящий у врат смерти.

Когда Дирк окончил чтение, Лизбета тяжело вздохнула:

— Да, наша родственница богаче многих владетельных особ, — сказала она. — С таким приданым к ней посватался бы не один принц.

— Да, состояние не малое, — согласился Дирк, — только какую тяжесть взвалил на нас Брант, оставляя по этому завещанию свое состояние не прямо законной наследнице, но мне и моим наследникам, как исполнителям его распоряжений. Испанцам известно о существовании этого сокровища, монахам оно также известно, и они не оставят ни одного камня на свете или в аду, не перевернув его, пока не найдут этих денег. По-моему, Хендрик поступил бы благоразумнее, приняв предложение негодяя Рамиро. Следовало бы дать ему три четверти своего состояния, а самому бежать в Англию. Но это не в его характере, он всегда отличался упрямством и готов был скорее десять раз умереть, чем обогатить ненавистных ему людей. Кроме того, он желает, чтобы большая часть его состояния послужила его родине в минуту нужды, и на нас возлагается, после его смерти, обязанность определить эту минуту. Я предвижу, что эти драгоценности и золото принесут горе и гибель нашей семье. Но обязанность возложена на нас, и мы должны нести ее. Фой, завтра на рассвете ты с Мартином отправишься в Гаагу, чтобы исполнить приказание Бранта.

— Почему сыну моему непременно нужно рисковать своей жизнью ради такого поручения? — воскликнула Лизбета.

— Потому что это моя обязанность, матушка, — весело ответил Фой, стараясь, впрочем, придать своему лицу грустное выражение.

Он был молод и предприимчив, а предстоящая поездка сулила ему много нового.

Дирк невольно улыбнулся и приказал позвать Мартина.

Через минуту Фой был на чердаке у Мартина и толчками будил спящего.

— Проснись, бык! Вставай!

Мартин сел на постели, при свете ночника его рыжие волосы горели, как огонь.

— Что случилось, хеер Фой? — спрашивал он, зевая. — Пришли нас взять за тех двух испанцев?

— Нет, соня. Тут дело идет о большом богатстве.

— На что мне богатство, — равнодушно отозвался Мартин.

— Тут замешаны испанцы.

— Ну, это немного лучше, — заявил Мартин, закрывая рот. — Расскажите же в чем дело, пока я застегну куртку.

Фой в две минуты передал ему что мог.

— Хорошая штука! — критически отозвался Мартин. — Насколько я знаю испанцев, мы не вернемся в Лейден, не пережив кое-чего. Не нравится мне только, что тут замешались женщины: как бы они нам не испортили всего.

Они с Фоем отправились в комнату верхнего этажа и здесь в торжественном молчании выслушали приказания Дирка.

— Вы слушаете?… Понимаете? — резко спросил Дирк.

— Кажется, да, менеер, — отвечал Мартин. — Послушайте! — и он слово в слово повторил сказанное Дирком. Когда он хотел, память у него оказывалась прекрасной. — Только позвольте задать вам несколько вопросов. Наследство надо перевезти сюда во что бы то ни стало?

— Во что бы то ни стало, — отвечал Дирк.

— А если нам не удастся увезти его, то его следует спрятать как можно лучше?

— Да.

— А если нам вздумают помешать, мы должны будем обороняться?

— Конечно.

— А если при этом мне придется убить кого-нибудь, то пастор или другие не назовут меня убийцей?

— Не думаю, — отвечал Дирк.

— А если что-нибудь приключится с молодым хеером, его кровь не падет на мою голову?