— Да, возможно, — уклончиво ответила Луиза, — Беллами говорит, их потрясает и восхищает само существование нашего мира.

Джоан нравилось размышлять о судьбах трех девочек, которых она обожала, но уже едва ли понимала. Луизе не хотелось продолжать эту тему. Ее тревожили странные перепады в настроениях дочерей: от пугающих душевных терзаний к чрезмерной радости.

— Его несчастья, его жестокость?

— Нет, просто его существование.

— Не вижу в этом особого смысла. Надеюсь, они осознали, что на карту поставлены их судьбы. Я слышала, как они пели ту шутливую песенку, в которой всех девушек называли глупышками, а всех мужчин — обманщиками. Что ж, вероятно, теперь, осознав реальность таких характеристик, твои дочери перестанут распевать об этом! Впрочем, возможно, они оплакивают грешников, разбивших их сердца! А какие у них взгляды на религию? Мой ведь, насколько я помню, уже прошла конфирмацию?

— Она и раньше иногда ходила в церковь.

— Это вполне в ее духе, она полагает, что там царит некая магия. У Мой эльфийская натура. Возможно, она станет колдуньей, когда вырастет, и разбогатеет, изготавливая любовные зелья.

— Она на редкость замечательная девочка, — сказала Луиза, — и станет такой же замечательной женщиной.

Ей надоело слушать насмешки и унизительные намеки по поводу дочери. Джоан продолжала:

— Ты имеешь в виду, что она странная чудачка, обладающая таинственной аурой, которая воображает, что общается с миром сверхъестественных явлений. Это все лишь период женского созревания, он пройдет, и Мой станет обычной девушкой, забудет о любовных зельях, перестанет летать на помеле и начнет выращивать цветы для местной церкви. Хотелось бы мне сохранить малую толику веры, даже той занудной католической веры, которую исповедует моя занудная матушка, хотя и живет во грехе. Говорят, что религия заменяет секс. Ты не представляешь, что значит желание найти мужчину, любого мужчину. Хотелось бы мне отыскать хоть приличного вида альфонса, хоть солидного чиновника или университетского профессора, который занимался бы делами ради получения средств на карманные расходы. Должны же где-то быть такие кадры! Мой пока еще учится в школе, верно? Учитывая, что две старшие сестрицы торчат дома, женские флюиды там, должно быть, высокой концентрации.

— Они редко бывают дома, в основном сидят в библиотеках, ходят на лекции, у них на уме только зубрежка.

— Лукас ведь раньше занимался с Сефтон?

— Это было очень любезно с его стороны. Хотя, по-моему, он слегка напугал ее.

— Лукас, по-твоему, любезен. Беллами, по-твоему, добр и великодушен, тебе ужасно не хочется называть его дураком. Ты считаешь Харви очаровательным парнем, считаешь Клемента совершенством и благородным рыцарем, ты видишь в Алефе ангелочка, который никогда не превратится в валькирию, и я даже полагаю, что ты не позволяешь себе сделать моральную оценку моей личности! Ты вечно стремишься сгладить все острые углы и говоришь не то, что думаешь. Ты подавляешь в себе страх и ненависть; особы, более подавляющей истинные чувства, я еще просто не встречала.

— Старая добрая сдержанность, — пробормотала Луиза.

— Ты удобно устроилась в своем гнездышке, а другим вот приходится принимать решения. Несчастья отпечатались на моем лбу множеством морщин. А твой лоб идеально гладок. Ты обладаешь натурой, которую Наполеон страстно желал видеть в женщине: натурой безмятежной и спокойной домохозяйки. О господи, как же долго я не могла тебя понять! Черт, опять начинается дождь.

Джоан раскрыла зонт, Луиза накинула капюшон. Через мгновение трава под ногами стала скользкой и грязной. Встречный ветер хлестал дождем по их лицам, и они повернули назад.

— Я так рада, что Харви получил грант для поездки во Флоренцию, — заметила Луиза, — Он, должно быть, просто счастлив.

— Разумеется, счастлив убраться подальше от Лондона, да и от Англии. Но мне хотелось бы, чтобы он завел подружку. Так или иначе, он почему-то общается только с мужчинами. Он вертится вокруг Эмиля и Клайва. Какой ему прок от парочки этих влюбленных геев? А сейчас он с кем? С Клементом и Беллами. Ладно, они хоть не геи, уж Клемент точно, но оба они мужчины. Мужчины вечно проявляют к Харви интерес, ведь он такой симпатичный, и они балуют его, я видела, как они дергали его за волосы. Помнишь, как они в детстве щекотали его под подбородком? Да-да, я помню, что и Тедди любил играть с ним. Ты знаешь, по-моему, твои девицы слегка затормозили развитие Харви, они отвратили его от женщин, от секса, они всю жизнь разыгрывали роли брата и сестер, и теперь мой сын думает, что все женщины — запретный плод, что все они его сестры! Целомудрие оказывает мощное, просто магическое воздействие, оно подобно чарам. Твои девочки парализуют его волю, они превратились в сказочных дев, хранительниц Грааля, спящих принцесс из зачарованного замка. Харви следовало бы стать тем принцем, который продерется через дремучий лес, но он не может, поскольку сам обитает внутри того же замка.

— Какая чепуха! — проворчала Луиза из-под залитого дождем капюшона.

Анакс уже изо всех сил тащил ее за собой, она догадывалась, как сильно врезается в его горло натянутый поводок с жестким ошейником.

— Вовсе нет, он тоже зачарован. И все это время Эрот порхает над ними, и вокруг его крыльев сияет любовная аура. Как бы мне хотелось, чтобы он спустился с небес на эту идиллию и как орел разорвал ее на кусочки! Нам нужно, чтобы кто-то разрушил это колдовство, кто-то, пришедший из другого мира. Я предупреждаю тебя, если Харви окажется геем, то моей вины в этом не будет, это будет твоя вина!

— «Я помню твоих нежных рук объятья и поцелуи пылкой страсти. Ты научил меня любить, теперь же учишь забывать о счастье» [4].

Песня звучала в исполнении Алеф и Мой. Алеф сидела за пианино, а Мой стояла прямо за спиной сестры, слегка касаясь ее плеча. Все дочери Луизы умели играть на пианино, но Алеф играла особенно хорошо. Сефтон, как обычно, ничего не слыша во время чтения, сидела на полу в дальнем углу комнаты, прислонившись спиной к стенному книжному шкафу. Она погрузилась в историческое прошлое: «Англо-датским королевством с 1017 по 1035 год правил датский король Кнут. Его сыновьям не хватало широты ума, необходимой для управления таким большим государством. Наш остров, в VIII веке способствовавший культурному развитию Европы, в период правления этого великолепного датчанина не утратил своих древних традиций, а вскоре после его смерти восстановил на троне прежнюю династию, призвав из нормандского изгнания сына Этельреда».

Анакс спал в своей корзине, закрыв длинную морду пушистым хвостом. Обычно бледная, красавица Алеф (разумеется, не знавшая косметики) слегка разрумянилась, под широким лбом с длинными и почти прямыми темными бровями сверкали задумчивые темно-карие глаза, во взгляде которых явно читались сочувствие и проницательность. Вьющиеся волосы девушки, блестящего темно-каштанового оттенка, обрамляли сужающееся книзу овальное лицо, низвергаясь волнами на длинную и тонкую бледную шею. Прямая линия ее носа практически продолжала наклон лба. Рот Алеф обычно казался увлажненным, а на губах — полной нижней и классически изогнутой верхней — часто блуждала очаровательно печальная и слегка удивленная улыбка, «лукавая, но нежно снисходительная», как однажды высказался Клемент. Сефтон находила у старшей сестры сходство с кариатидой афинского Акрополя. Эта стройная, в меру высокая девушка с длинными изящными ногами обладала чувством собственного достоинства. В обществе Алеф обычно выглядела замкнутой, горделиво отстраненной и даже высокомерной, но в кругу близких знакомых была оживленной и остроумной. Более того, светлый ум Алеф оценили и школьные учителя, и ее новые наставники. Ее поступление в университет отложили из-за сильной ангины, в прошлом году поразившей всю троицу. Возможно, постоянные напоминания о ее красоте действительно сделали Алеф слегка высокомерной, возможно, это была лишь видимость, что, хоть и лишала окружающих присутствия духа, являла собой управляемую сдержанность, за которой крылись способность к сильным увлечениям и готовность к любым неожиданностям. Обычно все чувства Алеф умело скрывались под молчаливой добротой и задумчивой проницательностью взгляда.