Беллами сидел в своей спальне. Перед ним на кровати лежали письма, присланные отцом Дамьеном. Анакс устроился там же на кровати, частично на этих письмах, и поглядывал на Беллами, щуря свои озорные синие глаза и слегка пошевеливая пушистым хвостом, когда на нем останавливался взгляд хозяина. Пес принял позу, которая очень нравилась Беллами: разлегся во всю длину, вытянув задние лапы.

— Подвинься-ка, Анакс, — сказал Беллами и, вытащив из-под собаки письма, аккуратно разложил их.

В самый последний момент он все же решил захватить с собой эти письма. Сначала ему хотелось уничтожить их, поскольку они очень сильно расстраивали его. Беллами подумал, что так и не узнал Питера. Почему же все так запуталось? Кажется, потребуются годы, чтобы разобраться во всем, что произошло. Но чем он будет заниматься в будущем, как будет существовать, не может же он просто все забыть? А если забудет, то как сможет выжить после этого? Он может превратиться в вялую сонную тварь типа жабы. Однажды Беллами приснился жуткий сон, в котором он лежал на земле, насквозь пропитанный водой, превратившись в какое-то длинное, серое и безрукое существо, а люди равнодушно ступали по нему. Этот сон неожиданно навеял ему воспоминания о другом, более давнем сне, в котором он был Падающей звездой. Но каков смысл этой Падающей звезды и как связан с ней архангел Михаил, опирающийся на свой меч и довольно высокомерно поглядывающий на страдания осужденных? Беллами привез сюда чистый блокнот, намереваясь переписать кое-какие письма. Но, вновь принявшись просматривать их, он вдруг с глубоким волнением понял, что невольно читает и перечитывает лишь некоторые отрывки, словно они представляли собой часть какой-то длинной единой литании, ему даже слышался новый ясный голос далекого наставника, которому он бормотал свои ответы.

За долгие годы жизни ты погряз в мирских заблуждениях, ты не станешь святым, отказавшись от мирских удовольствий, нет смысла ждать божественных откровений или знаков, себялюбивое трепетное волнение ты ошибочно принимаешь за благоговение, твое смирение омрачено чарами мазохизма, а темная внутренняя пустота заполнена мраком мечущейся души. Описывая конец этого пути, ты воображаешь, что достиг его, тебя вдохновляет магия, но она противоречит истинному пониманию, ты полагаешь, что монашеская жизнь подобна смерти, но ты будешь жить и страдать. Путь Христа труден и прост, изнурителен путь аскетизма. Мы постигаем незримое посредством зримого, но создание идолов и божественных образов порождает губительные заблуждения. Мучения паломников могут поглотить целую жизнь и завершиться безысходным отчаянием. Твое стремление к страданиям ведет к успокоительной дреме. Ложный бог наказывает, истинный Бог сражает наповал. Откажись от порочных мыслей, источник терзаний нельзя лелеять, как домашнего питомца, ты не вправе карать себя за грехи, просто избавься от них. Выйди в мир и помоги ближнему, будь счастлив сам и приноси радость окружающим — вот твой истинный путь. Затворничество не для тебя, успокойся и смирись, осознай скромность людских возможностей, стремись к добродетели, очищающей поиски любви, молись неустанно, живи в своем мире и ищи Господа в своей собственной душе.

Обдумав очередные советы, навеянные посланиями мудрого наставника, Беллами отложил последнее письмо (он просматривал их, не особо обращая внимания на хронологический порядок) и смахнул нежданно выступившие на глазах слезы. Из груди его вырвался глубокий и долгий вздох.

«Конечно, — размышлял он, — когда-нибудь я приеду к нему и поклонюсь до земли на русский манер. Только, увы, мне не удастся найти его, мне даже нельзя искать его, он велел мне не ждать и, более того, не искать никаких знаков. Я должен считать, что он исчез окончательно, ушел навеки. Теперь он, должно быть, господин Дамьен Батлер, и мне не суждено больше увидеть его. Не знаю, возможно, у него даже иное мирское имя, и он стал, к примеру, мистером Джоном Батлером или мистером Стэнли Батлером. Каким мучительным должен быть для священника отказ от той чарующей власти… чарующей, да, он опасался ее, власти над душами. Уж если он впал в отчаяние, то что же ждет меня? А разве он не объяснил мне? Не ищи уединения, иди и помогай ближним. Наверное, я так и поступлю. Трагедия закончена… почему я считаю это трагедией… он понял бы меня, он сам прошел через такие испытания, и он осмыслил нечто такое, чего я никогда не узнаю».

И Беллами вдруг осознал, каким стало для него самое ужасное высказывание, осознал «изнурительный путь аскетизма». С печалью подумал он о разлуке с почтенным наставником и вспомнил его последнюю фразу, выраженную в прощальных словах Вергилия: «Свободен, прям и здрав твой дух». Беллами решил, что стоит попробовать выйти на путь здравого смысла.

«Но обрел ли я здоровый и свободный дух? — размышлял Беллами, — Я не уверен, что обрел. Более того, я даже уверен, что не обрел его. В любом случае, Данте отправился не в заброшенную пустыню, он вступил в ту неодолимо притягательную сферу Божественного соизволения. А к чему, интересно, Данте упомянул митру и венец? Надо будет спросить Эмиля, он знает все, я спрошу его также о состоянии моего духа».

Вспомнив Эмиля, Беллами почувствовал внезапное волнение, подобное порыву легкого ветра, дыханию теплого воздуха, и подумал:

«Да, это правда, я люблю Эмиля, и Эмиль любит меня, я буду трудиться и помогать людям, мы будем жить вместе, поддерживая друг друга».

Уже некоторое время Беллами смутно сознавал, что Анакс проявляет странное беспокойство. Сначала пес настороженно поднимал свою длинную морду, а потом начал слегка поскуливать, когда Беллами обратил на него внимание, спрыгнул с кровати и подбежал к двери.

«Мы пропустили время его прогулки, — подумал Беллами, — да мне и самому хочется вдохнуть свежего воздуха, ведь в голове моей теперь появились новые мысли».

Он надел пальто, закутал шею шарфом, натянул шерстяную шапочку, высмеянную Клементом, и спустился по лестнице вслед за рвущимся на природу Анаксом. Как только он открыл дверь, впустив в дом холодный воздух, Анакс стремглав понесся к небольшому мысу — то, что они называли мысом, на самом деле было просто каменистым возвышением, — который отделял их коттедж от следующего залива.

— Подожди меня, Анакс! — крикнул Беллами, но встречный ветер отнес назад его слова.

Он поспешил за собакой, которая уже исчезла из вида. Через пару минут быстрой ходьбы Беллами услышал лай Анакса. Пес заливался истерическим лаем. Что могло там случиться?

Мой сняла с плеча сумку. Сумка полегчала, но не опустела, в ней лежала еще одна забытая ноша. Девушка достала со дна длинную золотистую змею, свою бывшую косу. Лишившись жизненной силы, коса уже потеряла блеск и потускнела, превратившись в никчемный хлам. Направившись к морю, Мой стащила с кончика косы эластичную ленту и сунула ее в карман пальто. Ясное безветрие кончилось, дул восточный ветер, медленно плывущая на горизонте стена туч сливалась с темным морем. Ближе к берегу бледное небо полнилось рыхлыми сероватыми облаками. Мой хорошо утеплилась, надев зимнее пальто с шерстяным шарфом, теплые брюки и толстые ботинки, ее стриженую голову холодила прорезиненная ткань капюшона. Осторожно перейдя по водорослям на смешанный с галькой песок, она заметила, как красиво поблескивают влажные камни. Спустившись к самой воде, она вступила в полосу обильно бегущей пены. Море теперь, казалось, возвышалось над ней, неся неровные валы серых, плавно перетекающих друг в друга волн, увенчанных кружевными белыми гребнями. Холодный, словно замерзший воздух нависал над морем, туман рассыпающихся брызг отражал тусклый свет скрытого за дождевыми тучами неба. Все ближе подступали стремительно несущиеся вперед высокие валы и со свирепым рокотом обрушивали свои гребни, бурно растекаясь по мелководью и откатываясь обратно. Мой решительно зажала в руке кончик косы, размахнулась и изо всех сил швырнула ее в громоздящиеся приливные волны, где она мгновенно исчезла, блеснув напоследок золотой змейкой.