Фон Закинген спокойно прошел через Верхние ворота. Тот, кто хотел въехать в город с повозкой, должен был показать, что везет. Некоторых в Эсслинген не пускали – например, из-за того, что испортился товар или в городе было слишком много торговцев, продававших то же самое. Но одинокий всадник без клади стражу не интересовал.

Спешившись перед таверной «У черного медведя», фон Закинген передал коня подбежавшему слуге и направился ко входу. Служанка открыла ему дверь, сделала книксен и соблазнительно улыбнулась, но фон Закингену было не до флирта. Девушка подвела его к столику у окна и поставила перед ним кувшин вина и деревянную кружку. Эберхард попробовал угощение. Трактирщик знал свое дело – вино было изумительным, в нем чувствовался привкус гвоздики и тмина[14].

Рыцарь оглянулся. Кроме него в таверне сидели еще четыре человека: седой старик опустил голову на столешницу и беззвучно спал, неподалеку завтракали двое широкоплечих парней, наверное поденщики, нанявшиеся для строительных работ. А в углу, прислонившись спиной к столбу, сидел Дитрих по прозвищу Лис. Его осведомитель.

Закинген перехватил взгляд доносчика, и Дитрих тут же занял место за его столиком.

Служанка принесла им вторую кружку.

– Чего изволите, господа?

– Принеси нам хлеба с сыром, – ответил фон Закинген. – Сыр прекрасно сочетается с красным вином.

Девушка присела в книксене и отправилась выполнять заказ.

Фон Закинген, кивнув, перевел взгляд на Лиса. Как и всегда при встрече с ним, Эберхард подумал о том, откуда у этого парня шрам, тянувшийся через все лицо. Пока что Дитрих не пожелал раскрыть свою тайну, и фон Закинген не собирался докучать ему расспросами на этот счет.

– Я слышал о монахе, который недавно приехал в Эсслинген, – начал он. – Что вы можете рассказать о нем?

– Вы имеете в виду францисканца? – Голос у Лиса был глубоким и чуть хрипловатым. – Что именно вам нужно узнать?

– Уезжал ли он вчера из города? Может быть, искал еретиков среди крестьян?

Дитрих прищурился.

– Вчера какой-то францисканец действительно выезжал в Фильдерн. Думаю, как раз тот, о котором мы говорим. По слухам, он вернулся в монастырь поздно.

– Ночью, значит… – Фон Закинген потер заросший щетиной подбородок.

Служанка поставила сыр и хлеб на стол и отошла.

– Говорят, он был не в себе. Что-то нес о каком-то явлении, – продолжил Лис.

– А о девушке ничего не говорил?

– Говорил, мол, явилась ему сама Дева Мария и он уберег ее от вальденсов.

– Выпейте, Дитрих. – Фон Закинген осушил свою кружку и налил еще.

Он был доволен. Картина постепенно вырисовывалась. Судя по всему, монах пытался скрыть правду, вот и придумал эту историю о явлении Девы Марии.

– Он в монастыре?

Дитрих, хмыкнув, кивнул. Он выпил вина, и Закинген тут же налил ему еще.

– Но сегодня монах собирается ехать в Штутгарт, а оттуда – в Нюрнберг. Его задача – написать о том, есть ли в округе еретики. – Лицо Дитриха оставалось невозмутимым.

– И как? Есть тут у нас еретики?

– Полагаю, да. Как и в любом свободном городе.

– Как же зовут этого набожного человека?

– В монастыре братья называют его Евсевий. Он полагается на помощь Божью, поскольку собирается ехать один.

Фон Закинген поднял правую бровь.

– Похоже, Господь сегодня на моей стороне.

Он достал из кошеля монету и протянул ее Лису.

– Благодарю вас. Если у брата Евсевия будет то, что я ищу, то вы получите еще. Держите ушки на макушке.

– Ах ты, говнюк! – кричал извозчик. – А ну, пошел вон! Освободи дорогу!

Спрятавшаяся за валуном Мелисанда наблюдала за перепалкой. Она прошла по лесу к Неккару, зная, что вдоль берега тянется дорога. Девочка не могла пока понять, в какой стороне Эсслинген, и потому решила подождать, не появятся ли направляющиеся в город путники. Дорога была такой узкой, что две телеги едва ли могли разминуться.

– Я тебе покажу! – надсаживался второй извозчик, потрясая кулаками. – Нет, ну вы посмотрите, как он доски сложил! Ах ты, паскуда! Придурок!

Первый налился кровью.

– Это ты, сукин сын, меня еще и придурком обзывать будешь?! Пустобрех заполошный! Сейчас как вмажу!

Они одновременно спрыгнули с телег и набросились друг на друга.

Отличная возможность!

Мелисанда, пригнувшись, подбежала к груженной ящиками и бочками повозке и забралась внутрь. Она уже некоторое время слушала их перебранку и выяснила, что владелец этой повозки направлялся в Плинзау. Вскоре она нашла то, что искала: пустой ящик. Девочка залезла внутрь и, свернувшись калачиком, замерла.

Кулачный бой закончился довольно быстро – подоспели другие торопившиеся в город перевозчики, разняли драчунов и уложили доски так, чтобы телеги могли разминуться. Вскоре оба двинулись в путь, выкрикивая друг другу вслед все ругательства, какие только могли вспомнить.

Мелисанда неспроста не залезла в бочку: они стояли в передней части повозки и их наверняка должны были выгрузить в первую очередь. Но если удача не отвернется от нее, перевозчик позволит себе пропустить кружечку-другую винца в перерыве и только потом займется пустыми ящиками.

Повозка катилась по дороге, и на каждом ухабе Мелисанда билась головой о крышку. Это напомнило ей о вчерашней поездке. Вчерашней? Ей казалось, что все это было так давно, будто в другой жизни. Жизни, в которой она была дочерью богатого купца и не волновалась ни о чем, кроме как о младшей сестренке, следовавшей за ней по пятам, да о псалмах, заданных учителем.

Слезы навернулись ей на глаза. Что бы она ни отдала за урок латыни! Или за то, чтобы еще раз услышать нытье Гертруды: «Ты куда, Мел? Возьми меня с собой. Я тоже хочу в лес!»

Фон Закинген легко выследил брата Евсевия на дороге в Штутгарт. В пути он обогнал телегу, извозчик которой проклинал всех и вся, не скупясь на ругательства. Судя по доносившимся до него обрывкам брани, фон Закинген понял, что этому бедняге чем-то не угодили торговцы древесиной.

Францисканец медленно шел вдоль реки. В правой руке он сжимал посох, а на спине нес заплечную сумку.

Фон Закинген спешился и взял коня под уздцы.

– Могу я пройтись с вами, брат?

– Конечно, прошу вас. – Монах явно обрадовался.

Завоевать доверие францисканца оказалось легче, чем ожидал Эберхард. Евсевий тут же принялся рассказывать о монастырской жизни – мол, это нелегко, но только так открывается путь к Господу. Говорил он и о тяжких испытаниях, выпадающих на долю человека, о том, что сумел справиться со всеми искушениями.

– Всеми! – несколько раз подчеркнул Евсевий. – Всеми!

Фон Закинген сразу понял, что совесть этого человека нечиста. Теперь нужно было узнать, что же гнетет столь говорливого святошу.

– Богоугодная жизнь полна лишений, – с пониманием произнес он. – А сатана неустанно искушает нас.

– Именно. – Францисканец перекрестился.

– Особенно часто дьявол является нам в образе женщины, – продолжил Эберхард.

Он протянул монаху бурдюк с вином, и у того быстро развязался язык.

– Благородный господин, как хорошо, что вы все понимаете. Вы человек справедливый, это сразу видно.

Фон Закинген тепло улыбнулся, кивнул и опустил ладонь на плечо церковника.

– Ну, мы ведь оба мужчины, верно? Разве не сам Господь указывал нам повелевать женщинами, существами слабыми и по природе своей греховными?

– Истинно так, аминь.

– И разве люди Божьи не несут в этом смысле особую ответственность?

– Как мудры ваши слова. Может быть, и вы раньше были монахом, но вернулись к мирской жизни?

– Вы угадали, брат. – Фон Закинген солгал не моргнув глазом. Он сжал узкое плечо монаха. – Меня звали тогда брат Фома, и Господь послал мне суровые испытания, проверяя мою веру раз за разом. Однажды… – Эберхард запнулся. – Нет, вы станете презирать меня.