Племя уламров спасалось бегством в непроглядной темноте ночи. Обезумевшие от страданий люди не чувствовали боли, не замечали усталости. Огонь погиб — и все меркло перед этим страшным несчастьем.

Племя с незапамятных времен хранило Огонь в трех плетенках; четыре женщины и два воина день и ночь стерегли его.

В дни самых тяжких невзгод Огонь получал пищу, которая поддерживала его жизнь. Племя защищало его от дождя и бурь, разливов рек и наводнений; вместе с племенем он переходил вброд реки и болота, приветливо синея по утрам и багровея по вечерам.

Пещерный медведь и серый медведь, зубр и мамонт, лев, тигр и леопард боялись грозного вида Огня. Его кровавые зубы защищали человека от всего враждебного мира. Он извлекал из мяса дразнящий запах, обжигая, придавал крепость концам палиц, раскалывал на части камни. Он разливал сладостное тепло по телу. В холодные ветреные ночи он дарил племени бодрость. И в дремучих лесах, и в глубине темных пещер, и в нескончаемых просторах степи — саванны-Огонь был отцом, хранителем, спасителем племени. Но он был опасней мамонта и тигра, когда, вырвавшись из плетенки, начинал пожирать деревья. Огонь погиб!..

Враг уничтожил две плетенки. — В третьей, во время бегства, Огонь захирел, поблек. Еле теплящийся, он не мог зажечь даже сухой травинки. Он вздрагивал на своем ложе из камней, как больной зверек, как крохотное красноватое насекомое, он трепетал при каждом порыве ветра. А потом он умер…

Осиротевшие уламры бежали осенней ночью. Низко нависший свод неба, казалось, давил своей тяжестью на темную поверхность болота. Звезды прятались за тучами. Деревья простирали над беглецами свои обнаженные ветви. В воде плескались гады.

Мужчины, женщины, дети брели во тьме, не видя друг друга. Прислушиваясь к голосу вожака, они старались шагать по его следу. Три поколения уламров пользовались этой тропой, но, чтобы не сбиться с нее, нужен был хотя бы свет звезд.

На заре они приблизились к саванне.

Тусклый свет озарил на востоке темные, тяжелые тучи. Ветер рябил поверхность болота, казавшуюся густой и вязкой, как горная смола. Кочки уродливо торчали из воды. Среди кувшинок и стрелолистников копошились и плавали сонные гады. Цапля взлетела вверх и, покружившись, села на пепельно-серое дерево.

Неожиданно перед уламрами открылась бесконечная саван-на. Клубы тяжелого тумана перекатывались по трепещущей от предрассветного ветра траве. Люди приободрились и, продравшись сквозь стену камышей, ступили на твердую почву.

Лихорадочное возбуждение, поддерживавшее их во время ночного бегства, угасло; большинство мужчин в изнеможении повалилось на траву и тотчас же погрузилось в глубокий сон.

У женщин горе превозмогало усталость: те из них, которые потеряли детей в болоте, завыли, как волчицы; все пали духом при воспоминании о постигших племя бедах.

Фаум воспользовался первыми проблесками дневного света, чтобы пересчитать свое племя. Он считал при помощи пальцев и ветвей — каждая ветвь равнялась сумме пальцев на обеих руках.

Остались только четыре ветви воинов, шесть ветвей женщин, неполных три ветви детей и меньше одной ветви стариков.

Старый Гоун сказал, что уцелели один мужчина из пяти, одна женщина из трех и один ребенок из целой ветви. Только тогда уламры ощутили всю тяжесть обрушившегося на них бедствия.

Они поняли, что смертельная опасность угрожает самому существованию племени, что силы природы грозно ополчились против них, что, лишившись Огня, они не смогут бороться с этими силами.

Отчаяние овладело даже мужественным Фаумом.

На его широком лице, заросшем жесткой щетиной, в его глазах, желтых, как у леопарда, отразилась смертельная усталость. Он смотрел на спящих воинов, забывая даже слизывать кровь, которая сочилась из ран на предплечье.

Как все побежденные, Фаум не переставал вспоминать мгновение, когда победа, казалось, клонилась на его сторону. Уламры яростно бросились в бой. Палица Фаума крушила череп за черепом. Еще миг — и уламры уничтожат своих врагов, возьмут в плен их жен, растопчут их Огни и смогут попрежнему охотиться в своей саванне, в полных дичи лесах.

Какой злой ветер пронесся над полем битвы? Почему уламры, вдруг охваченные ужасом, обратились в бегство, почему захрустели их кости под вражескими палицами, почему вражеские рогатины стали вспарывать их животы? Как случилось, что враги ворвались в лагерь уламров и уничтожили плетенки с Огнем?

Мысли эти неотступно сверлили темный мозг Фаума, приводя его в исступление. Он не мог примириться со своим поражением…

Солнечные лучи пробились сквозь облака. Под их ярким блеском закурилась паром саванна. Радость утра и свежее дыхание растений несли они с собой. Даже болотная вода казалась теперь не такой густой, угрюмой и коварной. Она то отсвечивала серебром среди темной зелени островков, то как бы покрывалась блестящей пленкой слюды, то приобретала опаловую матовость жемчуга. Ветерок, пробиваясь сквозь заросли ив и ольхи, разносил далеко в стороны свежий запах воды.

Солнечные лучи отражались в капризной поверхности вод и мимолетно озаряли то какую-нибудь корягу, то водяную лилию, желтую кувшинку, синего касатика, болотный молочайник, вербейник, стрелолистник, то целую заросль лютиков, очитков, дикого льна, горького кресса, росянки, то непроходимые заросли камышей, ивняка, где кишели водяные курочки, чирки, ржанки и зеленокрылые чибисы.

Фаум смотрел на свое племя. Сбившиеся в кучку уламры, жёлтые от ила, красные от крови, зеленые от водорослей, казались разноцветным клубком змей. От свернувшихся, как питоны, или распластавшихся, как гигантские ящеры, людей несло лихорадочным жаром и запахом гниющего мяса. Некоторые тяжко хрипели, борясь со смертью. Раны их почернели от запекшейся крови.

Однако большинство раненых должно было выжить — самые слабые остались на том берегу или потонули при переправе.

Фаум перевел взгляд со спящих на тех, кто бодрствовал, больше страдая от поражения, чем от усталости. Это были великолепные образцы человеческой породы. У них были тяжелые головы с низкими лбами и мощными челюстями. Кожа их была бурой, но не черной; почти у всех грудь и конечности поросли волосами. Остротой обоняния они могли соперничать с хищными зверями.

Фаум воздел руки к небу и протяжно закричал:

— Что станет с уламрами без Огня? — спрашивал он. — Как будут они жить в саванне и в лесу? Кто защитит их от ночного мрака и зимних ветров? Они должны будут есть сырое мясо и горькие коренья. Кто согреет их озябшие тела, кто придаст крепость концам их палиц? Лев, медведь, тигр будут пожирать их живьем в темные ночи! Кто сумеет снова овладеть Огнем, тот станет братом Фаума. Он будет получать три части на охоте, четыре части из добычи. Фаум отдаст ему в жены Гаммлу, дочь своей сестры! А после смерти Фаума — к нему перейдет жезл вождя!

Тогда Нао, сын Леопарда, поднялся и сказал:

— Дайте мне двух быстроногих воинов, и я добуду Огонь у сыновей Мамонта или у людоедов, охотящихся на берегах Большой реки!

Фаум недоброжелательно посмотрел на него. Нао был самым рослым из уламров. Не было в племени воина, который мог бы соперничать с ним в выносливости и быстроте бега. Он поборол My, сына Бизона, первого после Фаума силача племени. И Фаум боялся Нао. Он постоянно давал ему самые опасные поручения, стараясь держать его вдали от племени.