Протянула Анна руки к птичке, заплакала и сказала:

– Птичка-то алая! Глянь-ка, она алая!

Заплакал и Маттиас:

– Она, наверно, и не знает, что на свете водятся серые мыши-полёвки.

Взмахнула тут птичка алыми крылышками и полетела.

Тогда Анна схватила за руку Маттиаса и говорит:

– Если эта птичка улетит, я умру!

И, взявшись за руки, побежали брат с сестрой следом за птичкой. Словно язычок яркого пламени, трепетали крылышки птички, когда она неслась меж елей. И куда бы она ни летела, от звонкого её пения на землю тихо падали снежные звёздочки…

Вдруг птичка понеслась прямо в лесную чащу; снуёт между деревьями, а дети за ней – и всё дальше и дальше от дороги отходят. То в сугробах увязают, то о камни, что под снегом спрятались, спотыкаются, то ветки деревьев их по лицу хлещут. А глаза у Маттиаса и Анны так и горят.

И вдруг птичка исчезла.

– Если птичка не найдётся, я умру! – сказала Анна.

Стал Маттиас сестру утешать, по щеке гладить.

– Слышу я, птичка за горой поёт, – сказал он.

– А как попасть за гору? – спросила Анна.

– Через это тёмное ущелье, – ответил Маттиас.

Повёл он Анну через ущелье. И видят вдруг брат с сестрой – лежит на белом снегу в глубине ущелья блестящее алое пёрышко. Поняли дети, что они – на верном пути. Ущелье становилось всё теснее и теснее, а под конец стало таким узким, что только ребёнку впору в него протиснуться.

– Ну и щель, – сказал Маттиас, – только мы можем здесь пройти! Вот до чего мы отощали!

– Хозяин Торфяного Болота позаботился, – горько пошутила Анна.

Пройдя в узкую щель, они оказались за горой в зимнем лесу.

– Ну, теперь мы за горой, – сказала Анна. – Но где же моя алая птичка?

Маттиас прислушался.

– Птичка вон там, за этой стеной, – ответил он.

Поглядела Анна – перед ними стена, высокая-превысокая, а в стене ворота. Ворота полуоткрыты, словно кто-то недавно тут прошёл да и забыл их за собой закрыть. Кругом – снежные сугробы, мороз, стужа, а за стеной вишнёвое дерево цветущие ветви раскинуло.

– Помнишь, Маттиас, – сказала Анна, – и у нас дома на хуторе вишня была, только она и не думала зимой цвести.

Повёл Маттиас Анну в ворота.

Вдруг увидели брат с сестрой – на берёзе, покрытой мелкими зелёными кудрявыми листочками, алая птичка сидит. И они мигом поняли – тут весна: тысячи крохотных пташек поют на деревьях, ликуют, ручьи журчат, цветы весенние пестреют, на зелёной полянке дети играют. Да, да, детей вокруг видимо-невидимо.

Они дудочки мастерят и на них играют. Вот и кажется, будто скворцы весной поют. И дети такие красивые, в алых, лазоревых да белых одеждах. И кажется, будто это тоже весенние цветы в зелёной траве пестреют.

– Дети эти, наверно, и не знают, что на свете водятся серые мыши-полёвки, – печально сказала Анна и поглядела на Маттиаса.

А на нём одежда алая, да и на ней самой тоже. Нет, больше они не серые, будто мыши-полёвки на скотном дворе.

– Да, таких чудес со мной в жизни не случалось, – сказала Анна. – Куда это мы попали?

– На Солнечную Полянку, – ответили им дети; они играли рядом, на берегу ручья.

– На хуторе Солнечная Полянка мы жили раньше, до того как поселились у хозяина Торфяного Болота, – сказал Маттиас. – Только на нашей Солнечной Полянке всё иначе было.

Тут дети засмеялись и говорят:

– Наверно, то была другая Солнечная Полянка.

И позвали они Маттиаса и Анну с ними играть. Вырезал тогда Маттиас берестяную лодочку, алое же пёрышко, что птичка потеряла, Анна вместо паруса поставила. И пустили брат с сестрой лодочку в ручей. Поплыла она вперёд – самая весёлая среди других лодочек. Алый парус – пламенем горит. Смастерили Маттиас и Анна и водяное колесо: как зажужжит, как закружится оно на солнце! Чего только не делали брат с сестрой: даже босиком по мягкому песчаному дну ручья бегали.

– По душе мне мягкий песок и шелковистая травка, – сказала Анна.

И вдруг слышат они, как кто-то кричит:

– Сюда, сюда, детки мои!

Маттиас и Анна так и замерли у своего водяного колеса.

– Кто это кричит? – спросила Анна.

– Наша матушка, – ответили дети. – Она зовёт нас к себе.

– Но нас с Анной она, верно, не зовёт?! – спросил Маттиас.

– И вас тоже зовёт, – ответили дети, – она хочет, чтобы все дети к ней пришли.

– Но ведь она не наша матушка, – возразила Анна.

– Нет, и ваша тоже, – сказали дети. – Она всем детям – матушка.

Тут Маттиас и Анна пошли с другими детьми по полянке к маленькому домику, где жила матушка. Сразу видно было, что это матушка. Глаза у неё были материнские, и руки тоже – материнские. Глаза её и руки ласкали всех детей – те вокруг неё так и толпились.

Матушка испекла детям пряники и хлеб, сбила масло и сварила сыр. Дети уселись на траву и наелись досыта.

– Лучше этого я ничего в своей жизни не ела, – сказала Анна.

Тут вдруг Маттиас побледнел и говорит:

– Упаси нас Бог на хутор к сроку не воротиться! Упаси нас Бог коров оставить недоеными!

Вспомнили Маттиас и Анна, как далеко они от Торфяного Болота зашли, и заторопились в обратный путь.

Поблагодарили они за угощение, а матушка их по щеке погладила и молвила:

– Приходите скорее опять!

– Приходите скорее опять! – повторили за ней все дети.

Проводили они Маттиаса и Анну до ворот. А ворота в стене по-прежнему были приотворены.

Смотрят Маттиас и Анна, а за стеной снежные сугробы лежат.

– Почему не заперты ворота? – спросила Анна. – Ведь ветер может намести на Солнечную Полянку снег.

– Если ворота закрыть, их никогда уже больше не отворить, – ответили дети.

– Никогда? – переспросил Маттиас.

– Да, никогда больше, никогда! – повторили дети.

На берёзе, покрытой мелкими кудрявыми зелёными листочками, которые благоухали так, как благоухает берёзовая листва весной, по-прежнему сидела алая птичка. А за воротами лежал глубокий снег и темнел замёрзший, студёный зимний лес.

Тогда Маттиас взял Анну за руку, и они выбежали за ворота. И тут вдруг стало им до того холодно и голодно, что казалось, будто никогда у них ни пряников, ни кусочка хлеба во рту не было.

Алая птичка меж тем летела всё вперёд и вперёд и показывала им дорогу. Однако в зимней сумеречной мгле она не казалась им больше такой алой. И одежда детей не была больше алой: серой была шаль на плечах у Анны, серой была старая сермяжная куртка Маттиаса, что ему от хозяина Торфяного Болота досталась.

Добрались они под конец на хутор и стали скорее коров доить да воловьи стойла в хлеву чистить.

Вечером пришли дети на поварню, а хозяин и говорит им:

– Хорошо, что школа эта не на веки вечные.

Долго сидели в тот вечер Маттиас и Анна в углу тёмной поварни и всё о Солнечной Полянке вспоминали.

Так и шла своим чередом их серая, подобная мышиной жизнь на скотном дворе хозяина Торфяного Болота. Но всякий день шли они в школу, и всякий день на обратном пути их в снегу на лесной дороге поджидала алая птичка. И уводила их на Солнечную Полянку.

Они пускали там в канавах берестяные лодочки, мастерили дудочки и строили шалаши на склонах холмов. И каждый день кормила их матушка досыта.

– Не будь Солнечной Полянки, недолго бы мне оставалось на свете жить! – повторяла Анна.

Когда же вечером приходили они на поварню, хозяин говорил:

– Хорошо, что школа эта не на веки вечные. Ничего, насидитесь ещё на скотном дворе!

Глядели тогда Маттиас и Анна друг на друга, и лица их бледнели.

Но вот настал последний день: последний день школы и последний день Солнечной Полянки.