– Но он дал вам сбежать. – Глеб иронично изогнул бровь. – Почему?

– Думаю, Альрик убежден, что мы никуда не денемся. Он же Первозданный – знает о местонахождении всех племен хищных. Нам нужно уезжать, если хотим уцелеть. Переждать период массовых убийств и вернуться тогда, когда все закончится.

– Вы с Вермундом уже говорите синхронно.

Я нахмурилась, но он крепче обнял меня и добавил:

– Не парься. Главное – пережить войну. Время смут.

– В моей жизни время смут с рождения. Я привыкла.

– Идем, пристрою тебя. Я этим с ночи занимаюсь, прям метрдотель!

Спален в доме хоть и было много, но на всех катастрофически не хватало. Людей селили по трое, а то и по четверо. Митаки тащили из чулана спальные мешки, раскладывали их на полу в комнатах и даже в гостиной.

Мы с Глебом поднялись на второй этаж, прошли по коридору, и он распахнул для меня дверь одной из спален. Небольшой, но светлой с двумя односпальными кроватями, накрытыми ажурными вязаными покрывалами. Окно было зашторено старенькими, но веселенькими шторками с рюшами. Непривычно уютная для этого дома комната.

– Я взял кое-какие вещи для тебя. – Глеб указал на сумку в углу. Он помолчал немного и добавил: – Игрушка твоя любимая тоже там, среди вещей.

Я раскрыла сумку и благодарно улыбнулась, прижимая к груди плюшевого совенка. С ним вернулись воспоминания о доме, тепле и уюте. Суровая реальность, бегство и блуждающий поблизости драугр, который, возможно, маскируется под хищного – все это было слишком для меня. Иногда усталость оказывалась сильнее настолько, что никакие вампиры не могли с ней сравниться. Бессилие порабощало, превращало мышцы в кисель, а мозг – в кашу из мыслей. Заплесневелых, хаотичных, ленивых мыслей.

Что-то из прошлой жизни, более или менее стабильной, нарушало этот порядок, заставляло надеяться на лучшее, бросалось обрывками былого счастья и наивности. И, как ни странно, придавало сил.

– Спасибо, – прошептала я, улыбаясь.

– Мы переживем это, Полевая, – уверенно произнес Глеб и обнял меня за плечи.

Уснуть мне так и не удалось. Мысли роились, досаждали странными, противоречивыми образами, жужжали в уши страшными предчувствиями и навязывали паранойю. День прошел непродуктивно — в беспокойных размышлениях и сомнениях.

За окном стемнело, когда я встала. Спустилась вниз и выскользнула во двор.

Прохладный ветер принес облегчение, я облокотилась о сучковатые перила и осмотрелась. Деревьев во дворе почти не было – лишь иссохшаяся липа и старый клен, шелестящий листвой при каждом порыве ветра.

В отдаленном уголке двора взад-вперед расхаживала Лина. На лице деторожденной надолго обосновалась маска скорби. Потери всегда трудны, но для каждого из нас мера потерь своя. Кто-то теряет друга, кто-то человека, с которым по воле судьбы просто жил в одном доме. Кто-то любимого... Того, с кем могла связать тебя судьба, но так и не связала. Того, кто мог стать счастливым, но так и не стал.

Дверь позади меня хлопнула, и на улицу стремглав выбежала Оля, направляясь к Лине. Подошла к девушке, обняла, что-то яростно зашептала на ухо.

Мы, хищные, прекрасно ощущаем эмоции друг друга. Боль, любовь, страх, отчаяние.

Еще некоторое время я смотрела, как девчонки говорят, едва сдерживая рвущиеся на свободу слезы.

На темно-синем полотне неба яркими точками горели звезды. В воздухе растворилась тишина, которую нарушал лишь умиротворяющий стрекот цикад.

Мысли плавно оседали в сознании, обнажая самую важную – вывод, к которому я пришла. Верный ли?

Разве существуют абсолютно верные выводы? Аксиомы бытия? Человек пропускает поступки сквозь призму совести, а совесть, как мера морали и добродетели, у каждого своя.

Бросив последний взгляд на молчаливое, безэмоциональное небо, я покинула крыльцо.

Хищные в гостиной готовились ко сну, перешептываясь и укладываясь в спальные мешки. Я нашла в толпе Влада и встретилась с ним взглядом. Его лицо, казалось, ничего не выражало, но эмоции вождя атли я научилась распознавать без мимики – каким-то внутренним радаром. Смесь тепла и раздражения – привычная реакция на мое присутствие.

Он всегда все решает сам. За всех. Возможно, так и должно быть – он ведь вождь. Но желание решать за себя было сильнее понимания.

Я не отсюда. Не часть целого. Возможно, однажды я найду свой собственный путь. Если выживу.

Ведь именно сейчас я готовилась раскрыть тылы и ничуть об этом не жалела.

Стараясь казаться незаметной, я скользнула в темноту узкого коридора, ведущего к комнатам на первом этаже. Филипп сидел все там же, у тела Лары, держал ее за руку и что-то шептал одними губами. Я коснулась его плеча, жрец резко развернулся и замер, словно не ожидал меня здесь увидеть.

– Я помогу Ларе, – сказала я тихо.

Глаза Филиппа расширились, выражая недоверие, которое постепенно сменилось радостью. Он благодарно улыбнулся, вскочил и крепко прижал меня к себе.

– Спасибо, – прошептал, опаляя горячим, лихорадочным дыханием мое ухо.

– Мы – атли, и должны помогать друг другу, – повторила я фразу Лары, сказанную после поединка.

Филипп отстранился, окинул меня странным взглядом и ответил:

– Ты права. Мы – атли.

За окном плаксиво вскрикнула птица. Ветер качнул занавеску, и мне показалось, губы Лары дернулись в ироничной улыбке. Но, наверное, мне просто показалось.

Глава 29. Отряд не заметил потери бойца

Комната завалена каким-то хламом и щедро припорошена пылью — видно, здесь давно никто не появлялся. Портал в другой мир — где не существует полироля и швабр.

Я брезгливо поморщилась и чихнула.

– Знаю, здесь грязно, – виновато улыбнулся Филипп. – Но в других комнатах слишком людно.

– Как же та, где лежит Лара?

– Там тоже нельзя... уединиться. – Он отвел взгляд.

Мне не понравился этот жест. Так обычно ведут себя те, кому есть, что скрывать. Но отступать поздно — решила уже. Лара не заслужила такой смерти. Несколько атли ушли безвозвратно, обидно будет, если племя потеряет еще и защитницу.

Да и я уже не настолько глупа — знаю, как подстраховаться.

В руке жреца опасно блеснул нож. Символично — нож и я. Я и нож. По позвоночнику холодом прокатился страх.

Филипп положил клинок на пыльный пол, отставил дряхлую тумбочку, загораживающую проход. Достал из кармана кусок мела и принялся рисовать ритуальный круг. Мгновенно вспомнился июньский лес, затянутое облаками небо и проглядывающая сквозь них полная луна. Я тогда была наивной и глупой. Не совершаю ли глупость теперь?

Достав из-под полы одежды темный пузырек, он протянул его мне:

– Выпей-ка!

– Что это? – насторожилась я.

– Ниаро. Отделит твой кен от кена Чернокнижника. Ты же не хочешь умереть от истощения?

Пузырек неприятно холодил кожу и усиливал роящиеся в душе сомнения.

– Я сделаю небольшие надрезы на наших ладонях и возьму немного кена через кровь, – пояснил Филипп.

Я покачала головой.

– Нет, – сказала твердо.

– Не понял?

– Нет, – повторила я. – Сначала ты сделаешь надрезы для другого.

Я не умела проводить ритуалы. Совсем. Но дважды уже клялась глубинным кеном и ничего сложного в этой клятве не видела. Смешиваешь кровь, задаешь вопрос, человек говорит «клянусь» и дело сделано. Почему-то сейчас уверенности в этом не было. Но я невозмутимо взглянула на Филиппа — прямо в глаза. И поняла — я на правильном пути.

– Ты не доверяешь мне? – обиженно спросил он. – Мы же атли, не имеем права причинять друг другу вред.

– Поклянись, что не используешь то, что возьмешь у меня, против Влада. И никогда больше не вызовешь его на поединок. Больше того, я хочу, чтобы ты навсегда забыл о претензиях на пост вождя.

– Это все? – сдавленно спросил Филипп.

– Этого будет достаточно.

Он безэмоционально полоснул себя по ладони и, глядя мне в глаза, произнес:

– Призываю свой глубинный кен в свидетели — я никогда не посягну на пост вождя атли и не использую кен колдуна, чтобы свергнуть Влада Вермунда. Клянусь.