– И конфет тоже нет?

– Нет, конфеты есть – карамель всякая, ирис, «Золотистые», «Дюшес», шоколадные тоже – «Осенние», «Лимонные», «Черемушки»… А в Минске мы покупали большие, «Столичные». Знаешь? И еще – «Трюфели». Таких у нас нет. А раньше, давно – я еще в сад ходил – папа привозил из Минска шоколадные бутылочки с ликером. Коробка такая, как обычные конфеты, а в ней – маленькие бутылочки в фольге… Ты ел такие когда-нибудь?

– Да.

– И сейчас они есть в магазинах?

– Бывают, но я давно не видел.

Базы отдыха кончились. Мы подошли к мосту через пролив между морем и лиманом. Перед мостом в будке стоял солдат с автоматом. Рядом был грузовой порт с тремя кранами «Ganz». Краны не работали.

– Через сколько поднимут мост? – спросил Руслан у солдата.

– Минут через пять. Сигареты есть?

Руслан покрутил головой.

– А у тебя? – Солдат посмотрел на меня.

– Нет.

По лиману плыл к мосту буксир. Он тянул за собой большущую баржу с песком.

– А пепси-кола у вас продается? – спросил Руслан.

– Не-а. Бывает, но редко. А где ты в Минске живешь, в каком районе?

– Ты что, знаешь в Минске районы?

– Нет, просто интересно.

– В Серебрянке.

– А я – на Рабочем поселке.

– Что, так и называется?

– Вообще, правильно – поселок Куйбышева, но все зовут «Рабочий поселок» или просто «Рабочий».

Средняя часть моста поехала вверх на сваях. Я ни разу не видел таких мостов. Видел в кино, как разводят мосты в Ленинграде, но там совсем по-другому: мост разламывался пополам, и половинки задирались вверх.

Папа и Шурик сидели на кровати, между ними стояла доска с маленькими магнитными шахматами. Я сидел на стуле и наблюдал за игрой. Папа выигрывал – у него оставался ферзь, а у Саши – только ладья.

Папа взял с тумбочки бутылку вина, налил по полстакана себе и Саше. Они чокнулись, выпили, поставили стаканы на тумбочку.

– Шах, – сказал папа.

Дверь отрылась, зашла мама.

– Ну, как Кишинев? – спросил папа.

– Галопом по Европам. Экскурсия по городу – два часа, потом два часа на магазины – и назад. А вы все пьянствуете?

– Не пьянствуем, а культурно развлекаемся. В шахматы играем…

– Можно подумать, я не вижу, как вы играете…

– Коньяк купила?

– Да.

Мама достала из сумки бутылку коньяка «Белый аист», показала и спрятала обратно.

– Сегодня вы его пить не будете, достаточно и вина. Тем более смешивать не надо, получится «ерш»…

– А что это ты решаешь за нас? Может, мы хотим попробовать молдавский коньяк? Что скажешь, Шурик?

Шурик поднял глаза от доски.

– Ну, вообще… В принципе, я не пью… Ну, пью мало, скажем так. Но если в хорошей компании, например… То, почему бы и нет… Или как? – Он улыбнулся.

– Коньяк с вином смешивать можно, – сказал папа. – Я в журнале одном читал. Это один тип спиртов – виноградные. Вот вино и водку смешивать нельзя…

– Ты сейчас что угодно придумаешь…

– Коньяк – напиток особый, – сказал папа. – С ним никакая водка не сравнится. И никакое вино. Я, значится, в семьдесят пятом году отдыхал в Гагре… И жил со мной в номере такой Леня из Минска, начальник отдела снабжения на заводе имени Козлова. Он в коньяках разбирался прекрасно. Пришли мы с ним в первый день в ресторан «Гагрипш» – отметить, так сказать, наш приезд – и заказали бутылку коньяка. Приносит официант бутылку, наливает в рюмки, Леня попробовал и говорит: «Слушай, дорогой, мы гости из братской Белоруссии, хотели выпить хорошего грузинского коньяка, а ты что нам такое принес?» Он тогда сразу бутылку забрал и тут же принес хороший…

– Ой, чуть не забыла, – сказала мама. – Есть кое-что и для тебя, Игорь… – Она достала из сумки картонную коробочку, дала мне. Я раскрыл ее. Внутри была «молдавская пирамидка» – как кубик Рубика, только из треугольников.

– Спасибо. Я давно ее хотел…

– Интересные все это штуки, – сказал Шурик. – Но и сложные… У нас у одного в общежитии был кубик Рубика… Я раз взял, крутил-крутил, крутил-крутил… Может, минут пятнадцать. И так ничего не собрал…

– А его так просто не соберешь, – сказал я. – Нужно знать схему. Мама брала в библиотеке журнал «Наука и жизнь», там была схема…

– Смотри-ка ты, – сказал Шурик. – Схема…

Электричка ехала вдоль моря. Еще не было восьми утра. На пустом пляже стояли две палатки и зеленая «шестерка». Парень в плавках разводил костер. Еще двое купались. Море было спокойным, почти без волн – светлое у берега и темное у горизонта. На горизонте, далеко-далеко, плыл пароход.

Напротив нас сидели папа с дочкой, загорелые, с вещами – видно, тоже ехали с отдыха. Дочке было, наверно, столько лет, сколько мне. Она была в «настоящих» вытертых джинсах и темно-синей майке. Я поглядел на нее. Она отвернулась и стала смотреть в окно.

– Устала я что-то от этого отдыха, – сказала мама. – Хочется скорее домой…

– А я бы остался еще недельки так на две… – Папа улыбнулся. – Солнце, море, что еще надо? А тебе, Люба, жаловаться вроде бы не на что: готовить не надо, убирать не надо…

– Только что готовить не надо. А в одной комнате с чужим человеком – это хорошо? А помыться нормально нельзя, душа с горячей водой нет – это хорошо? Нет, не надо мне это море, лучше куда-нибудь недалеко поехать, но чтобы нормальные условия…

– А ты, Игорь, что скажешь? Остался бы еще на море?

– Да, конечно, остался бы.

На ванне лежал лист фанеры, накрытый клеенкой. На нем я расставил увеличитель УПА, красный фонарь, ванночки с проявителем, водой и фиксажем.

Еще одна ванночка, для окончательной промывки, стояла в раковине.

Фотографировать я начал в школе, в фотокружке. Его вел Владилен, учитель труда. Я ходил туда целый год, весь пятый класс. Нам выдали «Смены-8м» и по одной пленке «Свема-65» на месяц. В конце месяца мы проявляли пленки и печатали фотографии в туалете на третьем этаже – Владилен переделал его в лабораторию. К окончанию пятого класса родители подарили мне такую же «Смену» и увеличитель.

Я положил фотобумагу в рамку под увеличителем, отодвинул красное стекло, отсчитал три секунды, задвинул стекло обратно и опустил фотобумагу в проявитель. Начало проявляться изображение – я и мама на фоне одесского оперного театра.

Я отрывал фотографии от блестящих пластин глянцевателя и давал Наташе. Она рассматривала их и клала на стол.

– Завидую вам, – сказала она. – Море… Не то что этот дурацкий лагерь труда и отдыха. Месяц копаться в земле, полоть свеклу. Ф-е-е…

– Может, на будущий год поедем все вместе…

– На будущий год мне надо поступать…

– Ну, потом, когда поступишь. В августе…

– Если поступлю.

– Поступишь, куда ты денешься? В «машинке» на некоторых факультеты недоборы…

– Откуда ты знаешь?

– Дядя Жора раз говорил…

– А он откуда знает? Он что, там работает?

– Вроде друг его работает…

– Насколько я знаю, никаких недоборов там нет. Все хотят высшее образование. Хоть это ничего и не дает. Учитель или инженер получает меньше, чем любой рабочий.

– А почему так?

– Не знаю. Может, потому что у нас – диктатура пролетариата.

Я, Наташа и папа вышли из «Культтоваров» рядом с «Родиной». Я нес картонную коробку с магнитофоном «Беларусь-301». На «Родине» висела афиша фильма «Танцор диско». Он шел уже третью неделю.

Папа спросил:

– Ну что, довольна?

Наташа кивнула.

– Смотри мне, чтоб десятый класс закончила на «пятерки».

– Постараюсь. Не все от меня зависит.

– А от кого еще?

– От учителей.

– Не надо мне только зубы заговаривать, ладно? Если знаешь урок, ни один учитель не сможет придраться…

– Ага, не сможет, – сказал я. – Некоторые знаешь, как любят засаживать?

– А тебя пока вообще не спрашивали… Так, ну, вы – домой, а мне еще надо сходить по одному делу…