Кистин был сослуживцем Мамонтова. Виктор Михайлович Кистин не раз прикрывал Анатолия Павловича Мамонтова, чтобы тот смог хоть на пару дней съездить домой и хоть немного отдохнуть. Кистину было тридцать лет, когда к власти пришел Иосиф Сталин, и когда его позвали в секретную службу.

Кистин всегда ездил на задания с Мамонтовым. У Виктора Михайловича была красивая молодая жена Юлия и сын Владимир. Но, не смотря на семью, Виктор Михайлович никогда не жаловался, что ему дают слишком много работы, что он неделями не бывает дома...

Мамонтов всегда чувствовал перед Кистиным чувство большого долга. Иногда Анатолий Павлович не выдерживал и говорил Кистину:

— Слушай, я тебе денег не должен?

На что Кистин спокойно отвечал:

— Нет. Тебя, что склероз мучать стал?

В 1936 году у Мамонтова и Кистина была последняя для них операция. В тот день погиб Кистин Виктор Михайлович. Для Анатолия Павловича смерть единственного друга стала настоящим кошмаром. Он дико разозлился. Когда Мамонтов приехал в здание их службы, он закатил жуткий скандал Вафину.

         — Мне надоело! Я все расскажу прессе о нашей службе! Ведь газета «Правда» не знает о нашем службе?! То-то же! Я точно знаю, они будут очень рады узнать про то, что мы здесь делаем! — кричал Мамонтов.

         Вафин подпрыгнул из-за стола и шепотом пробормотал:

         — Тихо, не ори! Если кто-нибудь услышит твои слова, тебя мигом убьют! Убивать тебя, или нет, не мне решать! Так что замолчи!

         — Нет. Умер мой друг! Я не буду больше на вас работать! — стоял на своем Анатолий Павлович.

         Высокий, худой, с седыми усами и с такими же седыми волосами, Николай Вафин подошел к Мамонтову.

         — Анатолий Павлович, ты прекрасно знаешь, ради чего мы все здесь работаем, — пробурчал Николай Вафин.

         — Я не знаю. В том-то и дело, что я не знаю, ради чего это все! — кричал Мамонтов.

         — Ради страны! Ради мира! — наивно, но с огромной верой, проговорил Вафин.

         — Вы сами в это не верите!? Может и будет мир в нашей стране, но не с тем человеком у руля, который там сейчас!

         — Не смей так говорить, — прошипел Вафин.

         — Мне надоело пресмыкаться! Пусть меня убьют! Мне терять нечего!

         — Нет!

— Очнитесь! Мы делаем это не ради страны! Стране не нужны убийства и исчезновения невинных граждан! — убеждал Вафина Мамонтов.

Вафин глянул на Анатолия Павловича, как волк на беззащитного кролика. Но Мамонтов не поддавался и ничуточки не боялся.

— Тем, чем вы с Кистиным занимались, занимается только один отдел. Есть множество других отделов. Я не хочу, чтобы ты так умер. Согласись работать дальше! — молил Вафин.

— Если я и продолжу здесь работать, то хочу бумажную работу, — поставил свои условия Мамонтов.

Вафин согласился. Вот уже Анатолий работает в кабинете три года.

* * *

Мамонтов сидит за столом и перелаживает очередные документы. Вдруг в дверь крохотного кабинета постучали. Он резко поднял голову. В кабинет широким шагом вошел Гена Мостов.

Евгению Мостову двадцать семь лет. По характеру он очень похож на покойного Виктора Кистина. Гена работает здесь всего год, но, как и Мамонтов, уже обзавелся доверием со стороны Вафина. Гена выполняет ту работу, которую когда-то выполнял Мамонтов. Мостов худой, высокий, с темными волосами. Он пришел в деловом костюме. Вид у него был взволнованный.

— Что случилось? — нервно спросил Мамонтов.

— Вафин вас к себе зовет. Сказал, что это очень серьезно, — немного запыхавшись, сказал Мостов.

— А что именно он от меня хочет, он не говорил? — нервно спросил Мамонтов.

— Нет. А что? — тихо ответил Мостов.

— То, что я не понимаю кое-что. Не вяжется здесь что-то.

— А где именно?

— Да, что я буду тебе объяснять! Ты же не в курсе дел! Я лучше у Вафина спрошу.

Мостов тем же широким шагом вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.

Мамонтов бросил все документы, с трудом вылез из-за стола и пошел к двери, прихватив с собой картонную, увесистую папку. Открывая дверь он невольно глянул на стену, на которой висел огромный портрет Сталина. Когда он увидел лицо правителя, у него в глазах отчетливо виделось презрение.

Он никогда не понимал, как люди могут верить этому человеку! Он - зло! Он погубит страну! Почему все верят ему и слепо следуют его указаниям!

Сам Анатолий Павлович Мамонтов согласился на такую работу, потому что тогда, в 1929 году, искренне верил, что Сталин может исправить жизнь в лучшую сторону. Но нет. Он жутко ошибся. Когда он осознал, что ошибся, что его провели, как дурочка, было уже слишком поздно. Уйти из этой службы можно только в ад. Не в рай, а в ад. Мамонтов убил очень много людей. Он и сам готов убить себя. Согласился работать с документами из-за того, что у него нет ни какого другого образования. Он всегда был военным.

Он пошел по узкому кабинету и в конце коридора вошел в кабинет Вафина.

Тот сидел за большим столом и разговаривал с напарником Мостова Карнизиным. Карнизин высокий, лысый, с незапоминающимся лицом.

Карнизин стоял и держал, как и Мамонтов, толстую картонную папку.

— О, Анатолий Палыч, проходи! — увидев Мамонтова, вскрикнул Николай Николаевич Вафин.

— Зачем вы меня звали? — бесцеремонно спросил Мамонтов.

         — А что, не имею права? — с иронией спросил Николай Николаевич.

         — Ну, я не успеваю с документами по поводу металлургического завода под Москвой. Вы говорили, что я должен сделать это к двадцатому января. А сегодня девятнадцатое января.

         — Глупости! Я хочу тебе дать новое задание, — проговорил Николай Николаевич. — Карнизин, можешь идти.

— Нет! Никаких заданий! Я же уже третий год работаю в кабинете! — возразил Мамонтов.

— Нельзя! Мне лично Иосиф Виссарионович приказал заняться этим делом в первую очередь! Никого убивать не надо! Ты должен просто съездить в Берлин и...

— Нет, — отрезал Анатолий Павлович.

— Да, из-за тебя всех нас убьют! Это тебе не игры! Надо было раньше думать! Обратного пути нет! Привыкни уже к тому, что ты, как и мы все, машина для исполнения любого приказа! Если мне прикажут взорвать бомбу на улице с жилыми домами, я не думая взорву! — разозлился Николай Николаевич.

— Неужели в вас не осталось ничего человеческого! — наивно проговорил Анатолий Павлович.

— Нет. Я — машина, а машины и не должны ничего чувствовать, — серьезно проговорил Николай Вафин. — Чего ты эту папку в руках держишь?

— Хотел у вас кое-что спросить.

— Ну, спрашивай.

— Вы мне неделю назад подсунули дело. В нем говорилось об анонимном письме.

Мамонтов покопался в папке, достал лист бумаги и начал читать:

"На улице Московской, дом 19 происходят какие-то странные вещи. Точнее, я думаю, они происходят в подвале. Дело в том, что жители первого этажа умирают, то от удушения, то от сердечного приступа. За последние три месяца погибло более десяти человек. Первый этаж в этом доме теперь признан мертвой зоной! Помогите!"

— Ну, и что тебя волнует? — спросил Вафин.

— Все! Можно я разберусь с этим делом?

— Но это не настолько важное дело, чтобы наша служба им занялась.

— Мне что-то подсказывает, что именно это дело представляет для нас особую ценность.

— И ты этим хочешь заняться?

— Именно, товарищ Вафин.

— Ладно. Делай. Что б через пять дней у меня на столе лежал отчет о проделанной работе, — строгим голосом сказал Николай Николаевич.

Мамонтов в спешке вышел из кабинета. Как только он закрыл дверь Вафина, в животе закрутило. Было чувство, что он не ел дней пять! Но, почему же?! Он ел… шесть дней назад. Столовой здесь никогда не было, а домой он приезжал в последний раз неделю назад. Все эти дни он пил воду из графина, который стоит у него в кабинете.