Многочисленные фотоснимки, представляющие различные композиции, продаются из-под полы. Не означает ли это, что порнография когда-нибудь станет искусством? Ведь немало частных библиотек подумывают обзавестись такими сборниками.

Китайцы взирали на забавы, происходившие на сцене, внимательно, но бесстрастно. Мартелло же, напротив, испытывал серьезные трудности, пытаясь сохранять такое же безразличие. Три женщины на двоих мужчин — это делало картину особенно пикантной, и его латинский темперамент с трудом смирялся с вынужденной пассивностью простого зрителя.

Незаметный приход Хав-Чана вернул его на землю.

— Я прошу извинить меня за надоедливость, — прошелестел китаец. — Если вы еще раз изволите последовать за мной…

Мартелло постарался изобразить на лице безразличие и поднялся. Он чувствовал, что весь побагровел, но Хав-Чан, казалось, не заметил этого.

Они вернулись к двери на лестницу, потом, спустившись на первый этаж, китаец проводил его в контору и отошел в сторону.

Лам Фу-Чен поднялся, приветствуя его коротким поклоном.

— Счастлив видеть вас в этом скромном жилище, мсье Мартелло, — начал он вежливо. — Как вам наш спектакль?

— Интересно, — ответил мальтиец. — Очень интересно…

— Мои соотечественники — созерцатели, — продолжал тот с тонкой улыбкой. — Но из этого не надо делать вывод, что они только такие…

— Я понимаю, что актеры — безусловно не только… — согласился Мартелло.

Лам Фу-Чен кивнул и указал на кресло.

— Садитесь, прошу вас, — сказал он.

Китаец был высокого роста, борцовского телосложения, с наголо бритой головой. Он был одет, как европеец, и, несмотря на зрелый возраст, сохранил безбородое лицо. Дышал он затрудненно, но разительно отличался от людей, которых Мартелло видел в курильне. Казалось, он был поглощен внутренним миросозерцанием, но Мартелло знал, что это не так. Достаточно было сделать чуть резковатый жест, например, потянуться рукой к кобуре под мышкой, как китаец тут же вернется к реальности.

— Чему мы обязаны счастьем вновь видеть вас в Гонконге? — вежливо осведомился Лам Фу-Чен.

Мартелло мог бы возразить, что тот прекрасно это знает, но правила игры такого не позволяли. Китаец никогда не переходит прямо к цели визита.

— Кое-какие дела нужно уладить…

Они вежливо обменялись мнениями по различным темам, ходя вокруг да около и исподволь приближаясь к сути дела. В конце концов Мартелло спросил:

— Возможно, у вас сейчас найдется немного товара, который вы могли бы уступить?..

В глазах Лам Фу-Чена появился слабый отблеск жизни.

— Это невозможно…

Господи, как все надоело: ведь Мартелло пустился в это путешествие с единственной целью, предварительно согласованной с китайскими представителями.

Теперь необходимо соблюсти церемониал торговли, главный элемент сделки. Лам Фу-Чен вскользь обронил, что он действительно владеет тем, что нужно гостю, но цена просто баснословная. А тот, со своей стороны, предложил жалкие гроши.

— Опиум очень хороший, очень чистый, — нахваливал китаец. — С лучших высокогорных долин, не то, что получают в Бирме.

— Не сомневаюсь, но мне хотелось бы морфий, а не опиум.

Ничто, казалось, не давало повода усомниться в корректности его слов, но Лам Фу-Чен изобразил возмущение.

— Вы жалеете о предыдущих поставках?

— Конечно нет, но…

Китаец прервал его жестом левой руки. Другой он покопался в столе и достал оттуда маленький ларчик. Хав-Чан приблизился и взял его, чтобы передать Мартелло.

Тот открыл его с величайшей осторожностью, будто там хранились великолепнейшие драгоценные камни. На дне ларчика лежали несколько белых кристалликов.

Крайняя белизна — признак высокой чистоты. Мартелло кивнул в знак удовлетворения.

— Если весь товар таков…

— Таков, таков, — серьезно подтвердил Лам Фу-Чен. — Люди, производящие опиум для меня, знают гное дело.

— Я в этом никогда не сомневался…

Переговоры, по сути, должны были на этом закончиться. Оба уже знали, на какой окончательной цифре они остановятся. Тем не менее для проформы нужно Ныло продолжить торг и обсудить мельчайшие детали. Ибо иначе китаец не был бы китайцем…

Хав-Чан вновь отошел в сторону и замер, неподвижный и отсутствующий. Торг его никоим образом не трогал. Между тем Мартелло был уверен, что тот способен повторить все до мельчайшей детали.

Лам Фу-Чен все сетовал на трудные времена, жалуясь на эффективность британской полиции и таможни. Послушать его, так можно подумать, что джонки с опиумом не могут больше покинуть Кантон или Жемчужный берег, не нарвавшись на подстерегающие их патрули. Оставалось только уточнить, не исчезли ли окончательно с карты сотни островов, где традиционно укрывались наркотики.

Только к двум часам утра Лам Фу-Чен и Мартелло пришли, наконец, к согласию. Китаец оказался несговорчивым. Повышение цены на восемь процентов, которого он потребовал, прошло.

Впрочем, Мартелло готов был идти до десяти процентов. Так что все закончилось великолепно. Каждая сторона оказалась удовлетворенной.

Хав-Чан достал из буфета бутылку рисовой водки, две маленькие фарфоровые чашечки и поставил все это на стол, чтобы были под рукой.

Мартелло широко распахнул полы пиджака, чтобы китайцы не восприняли неверно его действия. Из внутреннего потайного кармана, застегнутого на молнию и два ряда пуговиц, он достал бумажник и извлек откуда солидную пачку купюр.

— Американские доллары, — сказал он, кладя пачку перед Лам Фу-Ченом.

— Я доверяю вам, пересчет ни к чему, — улыбнулся китаец, небрежно сбрасывая ее в один из ящиков стола.

— Остальное будет перечислено в течение двадцати четырех часов на ваш счет, — уточнил Мартелло.

— В американских долларах, надеюсь?

— Естественно, — подтвердил мальтиец.

Лам Фу-Чен довольно фыркнул.

— Сорок кило морфия вам доставят, как обычно…

Он поднялся, Мартелло следом.

— Я приготовил для вас приятный сюрприз, — объявил хозяин. — Смею надеяться, что он вас не разочарует…

Видя удивление Мартелло, он, улыбаясь, уточнил:

— Хав-Чан проводит вас и останется в вашем распоряжении…

Они обменялись вежливыми фразами, сожалея, что предстоящие дела не позволят им встретиться еще раз, но условились о встрече, если дела Мартелло вновь приведут его в Гонконг, и долго прощались.

Затем мальтиец следом за Хав-Чаном вернулся в коридор, по которому они пришли. Вместо того чтобы подняться по лестнице, китаец повел его в противоположную сторону и откинул занавес, скрывавший дверь. Открыл ее и, слегка склонившись, вошел.

Заинтригованный Мартелло переступил порог и остолбенел.

Комната была роскошно обставлена, в центре красовалась огромная кровать с игривым балдахином.

На кровати ожидали три девушки, виденные им на сцене, обнаженные и улыбающиеся.

— Звонок слева, если что-то понадобится, — Хав-Чан снова поклонился.

Усмехнувшись, Мартелло оглядел маленькие, но твердые груди, задержал взгляд на тщательно выбритых лобках.

— Я не думаю, что мне понадобится что-то еще, — сказал он слегка поплывшим голосом.

Хав-Чан уже закрывал за собой дверь. *

Английский таможенник попросил Джованни Мартелло открыть чемоданы. Гонконг пользовался неизменным статусом открытого порта, речь шла о прости формальности. Проверялось наличие товаров, запрещенных к вывозу, — а их можно пересчитать по мальцам.

Впрочем, Мартелло давал слово чести быть чистым при проверке на границе. На него не падало и малейших подозрений. В его профессии это абсолютно необходимо.

Таможенник приподнял несколько засаленных рубашек, закрыл чемодан и поставил мелом свой каббалистический значок.

— Проходите, сэр…

Тут же носильщик, ждавший сигнала, засуетился и занялся багажом. Кроме двух чемоданов, у него был еще портфель. Таможенник на него не обратил никакого внимания.

Идя впереди китайца, Мартелло покинул зал, где осуществлялся досмотр и проходил полицейский контроль, пересек набережную, загроможденную тюками и ящиками, и направился к трапу норвежского судна «Тор Ярфальсен».