Вот в рамках этого последнего задания и произошло «случайное» ресторанное знакомство симпатичного благополучного коммерсанта и не менее симпатичной «амазонки». Таня готовилась к длительному наблюдению и даже после предупреждения о любых неожиданностях была весьма удивлена тем, с какой скоростью разворачиваются события. Все-таки «оборотень» мертв. Однако охота за Субботиным продолжилась без каких бы то ни было пауз. Значит, для этой охоты был нанят не только «оборотень»? Или охота началась только сейчас? Мгновенно передали заказ от пропавшего наемника другому? Да кто же, черт побери, такой этот Субботин? Резидент трех разведок? Тайный агент Ротшильдов? Потерянный в младенчестве наследник бельгийского королевского дома?

Таня вспомнила свой вчерашний монолог про «очень дорог и внутренние резервы». Вроде бы легенда чистой воды, придуманная заранее, еще когда Сергей лежал в больнице. Потому что было совершенно очевидно: блестящая победа хрупкой девушки над тремя хулиганами потребует объяснений более правдоподобных, нежели «некоторые навыки самообороны», полученные за несколько занятий в какой-то там секции. Субботин – далеко не идиот, а ей меньше всего было нужно, чтобы он начал в ней сомневаться. Ну а «внутренние резервы» – неплохое обоснование. Во всяком случае звучит убедительно. И причина – личные чувства – делает объяснение еще убедительнее, в такое любой нормальный мужик поверит. Просто потому, что лестно.

Но сейчас Таня ловила себя на том, что придуманное ею объяснение совсем не такое уж «придуманное». Понятно, что ни о каком «пробуждении скрытых резервов» и речи нет, эту гоп-троицу она, с ее-то подготовкой, положила бы когда и где угодно, даже не запыхавшись. Но вот «ты стал мне очень дорог»… На заданиях врать приходилось нередко, в том числе и о своих чувствах – ничего особенного Таня в этом не видела: часть работы, не более того. Но перед собой она всегда была честна. И сейчас видела совершенно ясно: говоря о чувствах, она говорила… правду. Субботин для нее – не просто «задание», а что-то гораздо более личное. И ладно бы еще ей хотелось нырнуть с ним в постель и неделю не выныривать – такое в Таниной жизни бывало. Но сейчас ей хотелось не столько в постель, сколько… смотреть на Сергея. Как он хмурится, как улыбается, как пьет чай, как поправляет волосы. Хотелось жарить яичницу, болтать с ним о каких-нибудь пустяках, без всяких заданий и тайн трех разведок…

Очень странно. Очень.

И совсем непонятно, что и как делать дальше.

Поднимаясь по лестнице – квартира, где она встречалась с Учителем, располагалась на четвертом этаже, с удобным окном на крышу соседней трехэтажки вместо банального черного хода, – Таня пыталась сформулировать вопросы так, чтобы Игорь Леонидович смог на них ответить. Вот только захочет ли?

Время тянулось невыносимо медленно. Сергей начал маяться от безделья уже через полчаса после Таниного отъезда. Точнее, не столько от безделья, сколько от ощущения собственной неприкаянности. Хотелось куда-то бежать, кому-то звонить – хоть что-нибудь предпринять. А тут сиди беспомощным болваном. Даже не позвонить никому – айфон, как на грех, разрядился, а зарядку он второпях не прихватил. Собирали-то самое насущное – документы, банковские карты, наличку. М-да. Банковской картой не очень-то позвонишь, паспортом – тем более, будь он хоть трижды заграничный.

Как ни странно, совсем недавно, валяясь на больничной койке, он вовсе не чувствовал себя беспомощным. Потому что дурацкое нападение в подворотне не воспринял как нападение. Ну, то есть решил, что он этой шпане просто под руку подвернулся – обычный гоп-стоп, ничего особенного. Но раз уж кто-то стрелял, значит, мишень – именно он, Сергей Субботин. Чувствовать себя мишенью было… неуютно. Он привык, что называется, контролировать ситуацию. А сейчас вынужден болтаться, как щепка в море, по воле волн, ветра и течений. Не самое приятное ощущение.

В каком-то смысле, может, и к лучшему, что он не может сейчас никому позвонить. Прежде чем что-то предпринимать, надо бы для начала понять – что, собственно, предпринимать, в каком направлении действовать. Не то чтобы он совсем не догадывался, кто может на него охотиться. Кое-какие мысли были, как не быть, он же не мальчик наивный, он тертый калач. Но мысли – это только мысли. Все нужно проверять. Нужна информация. А он даже в Интернет выйти не может. Айфон разряжен, а в этой хижине…

Чтобы не метаться от нечего делать тигром в клетке, Сергей методично и подробно осмотрел весь дом. Ничего интересного. Пустышка. Сарай.

В рекламном объявлении эту халупу наверняка назвали бы загородным домом, виллой или хотя бы коттеджем на одну семью. Но на самом деле это была обычная до зевоты старенькая дачка. Из тех, что во второй половине прошлого века строили себе более-менее успешные – по тем временам – люди. Многие из тех домишек – особенно те, что подальше от «города», – так и дожили до наших дней не то что без переделки, а зачастую даже без минимального ремонта.

И похожи все друг на друга как близнецы. Потемневший от времени бревенчатый сруб, между комнатами – хлипкие фанерные перегородки, оклеенные давно поблекшими бумажными обоями в крупных цветах, по стенам – витые шнуры древней проводки, пол из широких, просвечивающих через облупленную краску досок, скрипит и гуляет под ногами. В маленьких, почти квадратных двустворчатых окнах – непременно один-два уголка отбиты, а сами стекла немыты с доисторических времен. Ко всему этому дряхлому великолепию обычно прилагается еще холодная веранда с дребезжащими стеклами в мелких переплетах пересохших рам, выходящая на типовое крылечко о трех подгнивших ступеньках, накрытое дохлым, ни от какого дождя не защищающим козырьком на двух вихлястых столбиках – сверху либо жесть, либо драный рубероид с «лохматыми» от старости краями. Не дача, а машина времени. Добро пожаловать в СССР!

Парголовский «Танин» дом, как и большинство таких вот дач, отапливался здоровенной печью, обосновавшейся в самой середине дома – чтобы одновременно обогревать все комнаты, – и, похоже, давным-давно забывшей, что такое дрова. Большинство подобных дач на зиму «консервируются», оживая лишь весной, когда старшее поколение начинает воодушевленно «огородничать». А уж летом непременно везут детишек – чтоб «подышали воздухом» и полакомились «витаминами прямо с грядки».

Но у владельцев этого дома, судя по всему, не было ни маленьких детей, ни пожилых родственников. Участок буйно зарос бурьяном, крапивой да беспрепятственно наползающей от соседей одичавшей малиной. Ни следа огородных или цветочных грядок, только полдюжины старых яблонь да пара кривых узловатых вишен. В общем, дача, похоже, пустовала не только зимой, но и летом. Причем далеко не один год. Обычно в таких «фазендах» сохраняются хоть какие-то следы человеческого пребывания: дырявая детская ванночка, сломанная коляска, драный выцветший мячик, размокший обмылок, забытый на рукомойнике. Да хотя бы стопка желтых, пропахших пылью древних журналов или газет, что хранят на растопку.

Здесь же не было ничего. Ни в доме, ни на участке. Как будто здесь никогда и не жили. Или выгребли все подчистую. Включая пыль. В доме было на удивление чисто. Обшарпанная, но аккуратно протертая мебель, в кухонном шкафчике – недорогой, но неожиданно современный набор посуды, в комоде – несколько комплектов постельного белья, тоже сегодняшнего, да пустые вешалки. Ни телевизора – пусть даже самого древнего и завалящего, ни книг, ни журналов, ни газет у печки.

Поспать, как советовала Таня, тоже не вышло. Стоило закрыть глаза, и там, под сомкнутыми веками, вновь и вновь неторопливо, вальяжно, как в замедленной съемке, сыпались из разбитой вазы ветки сирени. Они цеплялись друг за друга и как будто царапали изнутри и так уже достаточно измученный мозг. Где же он, черт побери, ошибся? Чего не заметил, не учел? Откуда, леший их раздери, все эти проклятые неожиданности?!

Пытаясь занять себя хоть чем-нибудь, Сергей вскипятил электрический чайник – тоже, как и посуда, вполне современный, – выпил две чашки чаю, перемыл, чтоб не пропадать горячей воде, оставшуюся от завтрака посуду. И как-то совсем затосковал.