В. Быкову

2/X—72

Дорогой Василь Владимирович!

Спасибо, спасибо Вам за книгу[156], за письмо, за удачное фото. Вспоминая теперь о Ялте, я вижу, что моей главной удачей было знакомство с Вами. Вы пишете, что Вы — не очень опытный литератор. Только узнав Вас, я верю, что это не «смирение паче гордости». Опыт — дело наживное, и он, кстати, есть у Вас. Но что он значит в сравнении с Вашим задушевным и благородным талантом?

Посылаю Вам мой роман[157] и очень надеюсь вскоре увидеться с Вами. Не знаю, где и как, но непременно, непременно.

Крепко жму руку, Ваш

4.06.83

Я прочитал Ваш новый роман «Знак беды» и подумал, что мне непременно нужно написать Вам. Я читал и высоко ценю все, что Вы до сих пор напечатали (или почти все, потому что от Жураховича я знаю, что один Ваш роман не переведен на русский язык). Но и «Знака беды» достаточно, чтобы убедиться в том, что Вы шагнули далеко вперед по сравнению с Вашими прежними вещами, в которых («Сотникова» я считаю шедевром) Вы ставили более узкую, хотя и глубокую задачу. В «Знаке беды» Ваш замысел объясняет (насколько это было возможно) причины наших мыслимых и немыслимых трудностей и бедствий, с которыми приходится бороться до сих пор не покладая рук. Это — ново и смело, и необыкновенно правдиво. Характеры выписаны свободно. И удивительно, как хорошо перевели Вы Вашу книгу: русский литературный язык в ней безукоризненен. Словом, от души поздравляю Вас и если бы хватило смелости, поблагодарил бы Вас от имени нашей литературы, которая остро нуждается в мужестве, а Вам его не занимать!

Крепко жму Вашу руку.

Р. S. Лидия Николаевна шлет Вам сердечный привет, она в восторге от Вашего романа. Если будете в Москве, были бы рады Вас повидать.

27.7.83

Не могу передать Вам, как я был взволнован и обрадован Вашим письмом. Я почувствовал, что Вы испытали радостное чувство, читая мой роман, а я по себе знаю, как важна и дорога мне удача близкого по духу писателя, каждое произведение которого обогащает нашу литературу. Речь, понятно, идет о нравственной позиции, о которой так поверхностно и беспечно говорят наши критики и которая в глубине является основой каждой удачи. Может быть, я пишу несколько невнятно, но знаю, что Вы поймете. Очень верно Вы написали «о боли как глубочайшей теме искусства» — ведь это и есть то чувство, которым мы так долго и безуспешно пытаемся убедить всех тех, кого, как видно, нельзя убедить, вопреки всем нашим усилиям. Мне давно хочется Вас увидеть, я до мелочей помню нашу встречу в Крыму и от души желаю, чтобы она повторилась. Короче говоря, Вы устроили мне праздник, за который я Вам от души благодарен.

Слышал, что Вы написали еще одно замечательное произведение, но не надеюсь познакомиться с ним, потому что не читаю по-белорусски. Может быть, его переведут на английский? По-английски я довольно свободно читаю.

Обнимаю Вас крепко, Лидия Николаевна Вам сердечно кланяется, она никогда не переставала испытывать к Вам самые сердечные чувства любви и уважения.

Я хочу от всей души поблагодарить Вас за отзыв[158], который Вы послали в «Новый мир». Он написан превосходно. Признаться, я не ожидал, что Вы сами возьметесь за него. Конечно, это лучший выход, думаю, что Вас непременно напечатают, а это для дальнейшей работы над наследием Тынянова имеет огромное значение. Готовится второй выпуск, который упрочит все это важное для нашей литературы дело. Он будет содержать доклады, прочитанные на вторых тыняновских чтениях, которые состоялись в июне этого года. Ваш отзыв, несомненно, поможет его опубликовать. Установится, я надеюсь, традиция, и Вам ли не знать, как это важно — положить начало новому, необходимому для нашей литературы делу. Еще раз тысячу раз спасибо за Вашу отзывчивость. Зная Вас, я надеялся на нее, но не ждал, что Вы откликнетесь так быстро и энергично.

Комиссия наша состоит из известных писателей и общественных деятелей, и они все просили меня передать Вам сердечный привет и глубокую благодарность.

19.9.84

Дорогой Василь Владимирович!

Сердечное спасибо за поздравление. В свою очередь поздравляю и Вас. Я прочел Вашу прекрасную статью в «Литературной газете». Она написана с трогательной простотой — черта, которая с редкой ясностью рисует Ваш характер. Чудо, что Вы остались живы, и изобразить это чудо так рельефно мог только подлинный мастер. Такого же мнения все мои друзья, прочитавшие статью с глубоким интересом. Моя военная биография в сравнении с Вашей показалась мне просто жалкой. Все-таки перо — не винтовка.

Получили ли Вы мою книгу «Письменный стол»? Вскоре выйдет еще одна, которая снова напомнит Вам о войне, и я ее тоже пришлю Вам.

Желаю Вам всего хорошего, рад был бы Вас увидеть, не собираетесь ли Вы в Москву?

16.5.85

15. XI.85

Меня глубоко тронуло Ваше письмо, и не только потому, что Вы так незаслуженно высоко оценили мою статью, не стоившую мне никакого труда, так как она является отражением моих привычных мыслей, но и потому, что Вы подписались обязывающими словами «с сыновней любовью», а это значит, что я не один в поле воин.

Прагматизм не вечен, и он настолько противоречит самой природе искусства, что оно — я верю! — в конце концов возьмет верх. К сожалению, прагматизм господствует даже в Программе преподавания литературы в средней школе, которой «Литгазета» — по-моему — только для приличия, собирается возражать. Это уж покушение на наше святое святых — Русскую Литературу. Это — прямая и откровенная ставка на понижение интеллектуального уровня, который будто бы противоречит техническому прогрессу. На самом же деле, как, полагаю, и Вы считаете, высокий интеллектуальный уровень лежит в основе не показного, а подлинного технического прогресса. Мне уже не судьба увидеть и присутствовать при повороте к лучшему, и остается только всеми силами стараться приблизить этот поворот.

Я очень рад, что Вам понравились «Загадка» и «Разгадка». В первом номере журнала «Октябрь»[159] будут напечатаны еще три моих новых рассказа. В них я попытался быть предельно правдивым. Буду Вам очень признателен, если Вы их прочтете.

Вышел ли Ваш второй том? — почему-то из книжной экспедиции мне его не прислали.

Спасибо за пожелания здоровья. Я, хотя это мне никогда не было свойственно, стал заботиться о нем. На лыжах давно уже не хожу. В штормовые волны Черного моря уже не бросаюсь, к сожалению. Работаю ежедневно, хотя лишь по два-три часа в день. Написал книгу о Тынянове, теперь занят «Дневниками и письмами», пытаюсь восстановить некоторые несправедливо зачеркнутые репутации. Сердечный привет и крепкое рукопожатие Адамовичу. Обнимаю Вас.

Письма К. Ю. Стравинской помещены в моей книге «Письменный стол». Я глубоко ценил ее оригинальный ум, редкую наблюдательность и искусство писать письма, в наше время давно исчезнувшее. Эпистолярный жанр, который так ценят историки и который в девятнадцатом веке составлял предмет глубоких исследований, к сожалению, совсем не характерен для нашей сдержанной, деловой эпохи. Но что бы делали, скажем, исследователи Чехова без двенадцати томов его писем? Я был благодарен Ксении Юрьевне за то, что она возродила этот почти исчезнувший жанр, которым сам, к сожалению, владею бесконечно слабее, чем она.

30. VI—1969

Дорогая Ксения Юрьевна.

Спасибо за Ваше милое письмо, за все, что Вы написали мне о хороших людях, показавших мне Институт. Мне совестно Вас затруднять, но если бы еще узнать названия инструментов, не клавишных, а тех странных вставленных один в другой горшочков, о которых можно подумать все что угодно, кроме того, что они представляют собою музыкальный инструмент.