– Мне нравится твоя боевая раскраска, – сказал он, и я покраснела. Кажется, ему понравилось и моё смущение, потому что он прищурился и улыбнулся уже более явно. Склонился пониже, и моё сердце яростно забилось. Но он только коснулся моих волос, убирая из них травинки, и, тронув за плечо, помог сесть. Я прислонилась спиной к пеньку и постаралась подумать о чём-то отвлекающем, чтобы снова не превратиться в переспелый помидор. Алеард присел рядом. – Детский смех оживил это место, – сказал он. Я поглядела на него с нежностью.

– Да… Вчера они сделали из Эвана вождя Абракадабру.

Алеард тихо рассмеялся.

– И нарядили его в старый драный ковёр. Бедный парень на жаре чуть не сварился, но при этом умудрялся танцевать вокруг костра и петь песни, даже приказал подносить ему дары.

– Приказал, ага! – рассмеялась я. – Его спас начавшийся дождь.

Алеард снова поглядел на меня и усмехнулся, торопливо переводя взгляд в сторону. Я поджала ноги и повернулась к нему.

– Что?

– Солнышко, – ответил он, посмеиваясь. Я смутилась ещё больше.

– Что? – тихо переспросила я.

– У тебя на лбу, – ответил он, – солнышко нарисовано.

Я прикрыла щёки ладонями.

– А, боевая раскраска…

Подбежавшая Вера подала мне горсть малины. Видимо, от груши ничего не осталось, что было неудивительно: «сказочный плод» отведали не только все разбойники, но и воины-кусаки.

– Эта тоже волшебная, – заверила она нас, – но я вам не скажу, в чём её волшебство!

Я приняла подарок, подставив ладонь, и с радостью взяла одну ягодку.

– Магическая малина! – сказала я, ощутив во рту приятную сочную сладость. Я протянула Алеарду руку, предлагая полакомиться, но не взял малину пальцами, а вдруг склонился над моей ладонью – и съел несколько ягод прямо из руки. Я ощутила мягкость его губ и тёплое дыхание, и обомлела. Дети, не успевшие далеко отойти, оказывается, наблюдали за нами. Раздался довольный смех Веры.

– Всё! – рассмеялась она.

Я поглядела на неё, не понимая, о чём речь, затем перевела глаза на Алеарда, довольно жующего сладкие ягоды.

– Мне не помешает побольше магии, Фрэйа, – серьёзно сказал он.

– О чём это Вера? – спросила я.

– Не знаю. Она такая выдумщица, всё время что-то придумывает.

Я против воли поглядела на его губы и тут же отвела взгляд. Взяла ещё ягоду, прожевала и закрыла глаза. Я очень любила малину, даже несмотря на то, что её косточки постоянно застревали в зубах.

Мы просидели так довольно долго – смотрели на детей, разговаривали. Это был замечательный день, и всё потому, что Алеард был рядом. Иная мечта выглянула из-за угла и поманила за собой, и я пошла за ней доверчиво и радостно, зная: там, в синих заколдованных долинах, ждёт меня тот, с кем я буду счастлива.

Дни проходили незаметно – за разговорами и приятными делами. Точная дата отправки не называлась, но мы чувствовали – главный день близится. Я успела на неделю съездить домой, рассказать обо всем своим. Мама и папа поддержали меня, но я видела, что моё решение их взволновало. Бабушка заявила, что я сошла с ума, вторая тоже была не в восторге, а Карина восприняла новость спокойно, как будто ничего особенного не происходило. Оба дедушки согласились с бабушками, что оно того не стоит, и в один голос принялись уговаривать отказаться от этой «безумной затеи». Я защищалась, как могла. Пыталась говорить о том, что я уже взрослая и имею полное право поступать так, как считаю нужным, что мне нужна свобода, и я задыхаюсь от их неуёмной опеки, что рядом будут сильные, уверенные в себе мужчины, и они смогут защитить меня, – но родные не хотели слушать. Не могу сказать, что назад я ехала обрадованной и счастливой, но что не сломленной – уж точно.

Я возвращалась в комплекс прохладной летней ночью – странно, но после бешеной жары и гроз температура вдруг понизилась, дни шли все подряд пасмурные, ветреные. Меня подбросили до ближайшего городка, оттуда нужно было добираться пешком. Я шла и размышляла.

Мой дом… Как много в этом простом сочетании слов сокрыто. Дом может быть разным, и для каждого он свой. Часть людей по-прежнему живут в городах, и я не осуждаю их. Зачем? Я и сама бывала в некоторых, и они отличаются от городов прошлого также, как нынешние люди отличаются от прежних. Меняются лица людей, меняются лики городов. Человеческая мысль всегда находит отражение в чем-то материальном.

Искусство более не продажно, оно творится для благости духа, для наслаждения, и просто для того, чтобы порадовать других людей красотой своего вдохновения. Поэтому стены домов похожи на картины: выложенные ли мозаикой, или разрисованные яркими красками, или украшенные буйным цветением вьющихся растений. Я вспомнила про огромный музей, выстроенный на острове посреди залива: он был сделан целиком из цветного стекла. Заходишь в него – а внутри бьют фонтаны, и бегают по стенам сотни солнечных зайчиков и бликов, и мебель тоже зеркальная, и ты идёшь по заколдованному миру отражений неведомо куда, словно находишься в лабиринте.

То место, где жили мои далекие предки, это тоже город. Раньше он выглядел иначе, но теперь это волшебное место. Город Солнца, так его называют. Он лежит на берегу реки. Говорят, когда-то дома царапали небо грязными макушками, росли всё выше, хватаясь за облака, и людям было трудно дышать, потому что воздух стал вредным. В Солнцеграде было мало высоких домов, а если таковые и попадались, они поражали воображение. Талантливых, смелых архитекторов на Земле было не занимать. В центре города, на площади, был сделан гигантский фонтан. Он бил на невероятную высоту или плевался в прохожих маленькими ледяными струями. Его так и называли: фонтан-шутник. Проходя мимо, никто не мог знать, когда его достанет водой, и достанет ли вообще. Это место обожали дети. Как-то я сидела неподалёку, на скамейке, и наблюдала, как они играют в «убеги от струи». На это невозможно было смотреть без улыбки, но особенно весело было наблюдать за приезжими, которые понятия не имели, что их ждёт, а местные хитро молчали, не спеша никого предупреждать.

У города Солнца была одна отличительная черта: когда сгущалась темнота, он начинал сиять удивительными разноцветными огнями. Повсюду горели фонарики, светильники, гирлянды и просто отдельные лампочки. Была улица голубых и синих огней, похожая на утро возле океана; и улица янтарно-красного и ярко-желтого сияния, словно жгучая пустыня; была зимняя улица: вся в белых и серебристых огоньках, и улица, заполненная радугами…

Почему именно сегодня меня застигли воспоминания о прошлом? О городах, что когда-то глядели вдаль угрюмыми стареющими лицами, о людях, которых я не знала, но хотела бы узнать… Чувства не изменились, но повзрослели. У людей прежних и нас нынешних была в сердце одна любовь, несмотря на то, что мы жили в разных измерениях, ощущали разное время и думали о разном. Или об одном и том же? Почему тогда мы жили так непохоже?

Был город среди леса, и лес тот был особым: деревьям, растущим в нем, было по пятьсот-шестьсот лет каждому, а некоторым и больше. Они простирали к небу узловатые ветви, кроны казались продолжением облаков: раскидистые, пушистые и горделивые. Медведи с волками, соболи, куницы и рыси спокойно ходили по улицам, помогали в домашних делах, присматривали за детьми. Я знала: весь этот город вырастили давным-давно всего несколько человек. Дома в городе были занимательной постройки – все сплошь одно-двухэтажные, срубовые, из толстенных бревен, поднятые над землей на невысоких подклетах и опоясанные широкими террасами по всем четырем сторонам, и окнами, доходящими до самого пола. В центре каждого дома росло дерево. В молодых, построенных на моем веку домах, деревца были небольшими, веселыми и стройными. Зато в домах, стоявших здесь не одно десятилетие, деревья-сердца были огромны. Их стволы служили основой дома, его неумирающей душой. Эти дома возвели основатели города и жилища, конечно, претерпели изменения, но не утратили своего мудрого очарования и притягательности. Было время, я хотела остаться там жить, но передумала. Молодости присуща некоторая суетливость, молодость видит бесчисленное множество вариантов. После города Вечности я была в Присвете. Это был город-сказка: сплошь деревянные терема с башенками, балкончиками, зимними садами и оранжереями. На окраинах города росли разлапистые ёлки, высоченные рыжие сосны и степенные кедры, худые свечи туй, нежные пихты и лиственницы, а в центре города – фруктовые деревья самых разных возрастов и видов. Весной на холмах возле города отмечали Дни Цветения. Подгадав время, я прибыла туда накануне. Я помню, как прыгали над головами собравшихся проворные белочки, и по первому зову спускались на руку хозяина, а ревнивые псы бдительно следили за самыми маленькими участниками празднества: чтобы не затерялись в толпе, не заскучали без мамы и папы. Народу в эти дни в Присвет съезжалось великое множество, со всех концов света. Приходилось воздвигать палаточный лагерь, занимавший чуть ли не такую же территорию, как сам город. Я знала, что эти дни были самыми желанными для тех, кто искал свою любовь, но в ту пору я искала саму себя. Мне нравились праздники, нравилось наблюдать за людьми, за выражением их лиц, и слушать разговоры, и радоваться, когда кто-то находил то, что искал. Этот город не вызвал у меня желания остаться, и не потому, что в нем был какой-то изъян, просто душа моя жаждала иного. Я побывала также в городе у моря, где спели сочные персики, а виноградные лозы свешивались прямо в окно. Тогда я поселилась в маленьком домике в платановой роще. Его хозяйке захотелось навестить родственников, живших не близко, и я провела у моря много прекрасных дней, купаясь или гуляя по незнакомым фруктовым долинам. А ещё ездила к пустыне и слушала её хрустящую тишину, и плавала в бесконечных лагунах с прохладной голубой водой. Была возле водопада высотой до самого неба, и глядела на море с верхушки громадной скалы, видела красные осенние леса и леса, спящие под снегом. Поднималась в небо на маленькой лёгком самолёте и наблюдала, как стаи перелётных птиц прощаются с землёй. Эти воспоминания жили во мне и возвращались, когда я засыпала. А ещё я путешествовала к океану, где и встретила Эвана.