— Мне кажется, для шерифа дело решенное: Мерсер был пьян и не справился с управлением. Всем известно, что он постоянно пил. К тому же еще плохая погода. В такую грозу и опытному водителю было бы трудно удержать машину на дороге. Так что ничего удивительного.

— Да, наверное, так и было, — ответил Том, все еще избегая его взгляда.

— По крайней мере, для Уилсона.

Том испуганно поднял взгляд и тут же опустил его снова. По всему было видно, ему хотелось уйти.

— Только Мерсер не был пьян, — невозмутимо продолжал Могенс, — во всяком случае, не больше, чем всегда. А выехали они за час до грозы. До того места, где они съехали с дороги, всего минут пять езды.

Говоря все это, Могенс не отрывал взгляда от Тома, но юноша упорно смотрел в никуда.

— Грейвс мне все рассказал, — сказал Могенс.

Том вздрогнул, и Могенс поспешно добавил:

— Я не сержусь на тебя, Том. Знаю, ты не по своей воле соврал мне.

— Доктор Грейвс велел, — тихо сказал Том, по-прежнему избегая взгляда Могенса, только теперь по другой причине.

— Знаю. Это он мне тоже сказал. — Могенс улыбнулся, чтобы разрядить напряжение. — И должен тебе сказать, ты был так убедителен, что я и вправду поверил.

— Это была не моя идея, — продолжал оправдываться Том.

— Грейвса?

Том кивнул, и Могенса охватила внезапная ярость. Придумай нелепое объяснение Том, он бы просто удивился, но то, что оно исходило от Грейвса, выводило его из себя.

— Ты ничего плохого не сделал, — чуть помолчав, не слишком веско сказал Могенс. — И я уже говорил, что не сержусь на тебя. Я знаю доктора Грейвса подольше, чем ты. И знаю, как он может… убеждать, если хочет. — Он мотнул головой в сторону другого конца лагеря. — Пойдем, Том, пройдемся.

— Доктор Грейвс… — нерешительно начал Том.

— Все в порядке, — перебил его Могенс. — Я просто хочу, чтобы ты мне немножко рассказал о себе.

— Обо мне? — теперь Том был по-настоящему напуган.

Могенс кивнул и вместе с тем двинулся неспешным шагом, так что Тому пришлось последовать за ним.

— Доктор Грейвс рассказал мне, как вы познакомились.

На этот раз Том не только вздрогнул, но и в его глазах заметался панический страх:

— Он?..

— Эти… твари убили твоих родителей, так ведь? — быстро добавил Могенс. — То есть я имею в виду, приемных родителей.

— Они были родителями, — ответил Том. Он казался таким растерянным, словно ожидал чего-то другого. — По крайней мере, для меня.

— Если не хочешь, можешь об этом не говорить. Могу себе представить, как тебе тяжело.

Они прошли не меньше четырех или пяти шагов, прежде чем Том ответил, а когда он заговорил, голос его странным образом изменился. Он переводил взгляд с Могенса на барьер почти непроходимых зарослей, к которому они медленно приближались, но, похоже, видел перед собой нечто совершенно иное.

— Никто мне не поверил, — сказал он. — Я видел их и рассказал всем, но никто мне не поверил.

Может быть, то, что послышалось Могенсу, было горьким смешком, а может, подавленным плачем от одолевавших Тома воспоминаний. Могенс ощутил укол совести, что заставляет юношу испытывать страдания, но тем не менее он чувствовал, как важно ему узнать все, а не только то, что хотел ему открыть Грейвс.

— Просто рассказывай, Том, — попросил он. — А станет невмочь, остановись.

Если бы это было возможно! Могенс по собственному опыту знал, что, раз начав выкладывать жуткую историю, камнем лежащую на сердце, остановиться уже невозможно.

— Мы жили здесь неподалеку, — начал Том. — Прямо на другой стороне кладбища. У родителей была небольшая ферма. Сейчас ее давно нет. Когда она стала заброшенной, то быстро пришла в упадок, а потом как-то возник пожар. То, что осталось после него, поглотило болото. Но раньше мы там жили, у нас был хороший дом. — Он махнул рукой к востоку, очевидно, указывая то место, где была когда-то ферма. А Могенс спросил себя, что можно выращивать в такой местности. — Мой отец, помимо прочего, подрабатывал сторожем на кладбище. Никто не хотел этого делать. О кладбище шла дурная молва, да и платили немного, но нам были нужны деньги. Ферма приносила немного. А потом, в семье еще был младенец.

Могенс аккуратно обходил бесчисленные лужи, оставленные вчерашним ливнем, подумывая о том, что теперь ему придется выслушивать всю жизненную историю Тома. Тем не менее он сделал Тому одолжение, переспросив:

— Младенец?

— Моя сестренка, — кивнул Том. — Мне было восемь, когда она родилась. — Он застенчиво улыбнулся. — А может, девять. Она с самого начала была слабого здоровья, ей не исполнилось еще и года…

— Она умерла? — уточнил Могенс.

— В первую же зиму. От воспаления легких.

— Сочувствую тебе.

— Да я ее как следует-то и не знал, — грустно ответил Том. — Она все время только болела. Или плакала, или спала. А зимой умерла. Отец похоронил ее на кладбище. Только зима была чересчур суровой, земля так промерзла, что могилу он вырыть не смог.

— И он положил ее в старый склеп, — предположил Могенс.

— Он уже был ничей, — поспешил защитить отца Том. — Он уже лет пять, как стоял пустой. Туда никто не ходил. Да и не надолго это, только пока мои родители не накопят денег на новый или до весны, когда земля оттает и…

— Хорошо-хорошо, — остановил его Могенс. — Я понимаю. А что значит «стоял пустой»? Склепы не стоят пустыми, даже если за ними перестают ухаживать.

— А этот был пустой, поэтому отец и похоронил сестренку там.

— А когда пришел, чтобы перенести тело в другое место, оно исчезло, — догадался Могенс.

Том молча кивнул. Могенс хотел задать следующий вопрос, но его горло странным образом сдавило. Еще несколько минут назад он спрашивал себя, надо ли подвергать Тома такой пытке, заставлять ворошить старые воспоминания, а теперь это он был тем, кого воспоминания грозились одолеть.

Они уже вышли за пределы лагеря и прошли изрядный кусок тропы вдоль зарослей, отделявших полдюжины домишек от кладбищенской стены, когда Могенс нашел в себе силы заговорить.

— И что было дальше?

— Приехал шериф Уилсон и даже еще детектив из Фриско. Они обыскали все, обшарили все кладбище и ничего не нашли.

Как знакома была Могенсу эта история!

— Они и не могли найти, — подтвердил он.

— Да, но тогда я этого еще не знал, — ответил Том. Его тон стал жестким, в нем звучала холодная непримиримая ярость, направленная против всех и вся, и против себя тоже. — Никто не поверил отцу. Даже я.

— Но он был прав.

— С того дня он каждую ночь сидел там в засаде, — продолжил Том глухим, без всякого выражения, голосом. — Неделю за неделей, месяцы… Люди в городе стали считать его сумасшедшим.

— А ты?

Том пожал плечами, словно это и было ответом.

— Однажды ночью я услышал выстрелы. Два или три, точно не помню. Мы с матерью испугались. А потом еще один выстрел и после этого крик. Это кричал отец. Я еще никогда не слышал, чтобы люди так кричали. Я ждал, что он снова будет стрелять. Но он больше не выстрелил.

Могенса, хоть он и был ученый и в принципе понимал причины такой странности, испугал холодный, бесстрастный тон Тома: теперь, когда он подобрался к самому страшному моменту своих воспоминаний, из него исчезли боль и ярость. Его голос звучал ровно, почти равнодушно, словно все, о чем он рассказывал, происходило не с ним.

— Мама была в ужасе. Она не хотела показать свой страх, но я видел. Она вынула из шкафа вторую винтовку отца, а мне велела лезть на чердак и там спрятаться. Я не хотел. Я хотел остаться с ней и защищать, но потом послушался.

«И, очевидно, именно это он не может простить себе, — подумал Могенс. — Восьмилетний или девятилетний мальчишка, который слышал, как погиб его отец, и не смог защитить мать. Как можно простить себе такое!»

— А потом пришли они, — продолжал Том. — Я их не видел. Я ничего не видел, хоть и старался разглядеть через щели в полу. И выйти не мог, мама меня заперла. Я только услышал выстрелы снизу. Один, потом другой и… и эти шаги. Тяжелые, шаркающие шаги. И это вонючее дыхание.