"Приятного вечера", — сказал ведущий с уверенностью прилежного ученика, сдавшего свой устный экзамен на отлично. Куда уж приятнее! Лу не стала выключать телевизор, но продолжение программы смотрела одним глазом, да и слушала вполуха.

Где-то она прочла или услышала, что огромное количество преступлений так никогда и не получают огласки. О них не говорят ни слова в прессе — либо потому, что не позволяет полиция, предотвращая возможную утечку, либо потому, что об этом просят родственники и добиваются своего.

В моем же случае, сказала себе Лу, которая вот уже несколько недель не верила в свою добрую звезду, штука в том, что эта история слишком свежа. Прошло меньше суток. Они еще не установили личность этого неизвестного, найденного мертвым в гостиничном номере; у них нет материала даже для пятисекундного эфира; прежде чем дать делу огласку, они постараются разузнать о нем побольше.

Ближе к часу ночи она посмотрит последний выпуск на Первом канале. А пока что найдет программу передач и где-нибудь перекусит. Она взяла дорожную сумку, открыла ее, поколебалась немного и в конце концов три четверти своей наличности переложила обратно в большой бумажник, сунула его в косметичку, вместе со швейцарским ножом, выключила телевизор и вышла из комнаты с торбочкой на плече.

Смеркалось. На улице ей не встретилось ни одной женщины. Лу не хотела слишком выделяться, она зашла в первую попавшуюся забегаловку, крохотную, с режущей глаза неоновой вывеской. Чуть позже она заметила, что других женщин среди посетителей нет, и пока усатый мужчина в черной рубашке стругал тушу неведомого животного, поджаривавшегося на вертикальном шампуре, думала только об одном: хорошо, что она не пышная блондинка. Хотя брюнетка — это тоже неплохо, кричали ей со всех сторон черные глаза.

Шаурму она съела на ходу, на улице. Она не решилась даже присесть на скамейку и пошла обратно к гостинице. Изменить жизнь, изменить жизнь, твердила она себе. Подумать только, есть люди, которые мечтают об этом.

Она решила не искать газету, предпочла не просить телепрограмму у женщины за стойкой, которой, кстати, там уже не было, поднялась в свою комнату, выпила воды из-под крана и устроилась на своем посту на кровати, перед телевизором.

Напряженная обстановка сохранялась на всех каналах без исключения. На Пятом Носферату преследовал Изабель Аджани; на Втором некая Тереза неустанно твердила о том, чего ей стоило пережить войну; на Третьем умирал судья; на Первом терминатор мочил все, что движется. Следующий фильм назывался "Восемь миллионов способов умереть". Это было уже слишком, и Лу сбежала на Шестой, где какая-то молодая швейцарка нанялась гувернанткой в богатую семью из Сайгона.

Периодически она переключалась на Первый или Второй канал, чтобы проверить, не начался ли выпуск новостей.

Где-то после полуночи она сделала над собой усилие и посмотрела сколько-то из восьми миллионов способов уйти из жизни. Чтобы скоротать сорок пять минут до ночных новостей на Первом. Было слишком поздно для того, чтобы делать звук громче, поэтому она села прямо перед телевизором, на единственный в комнате стул, и обратилась в слух, как духовник на исповеди.

Она знала, как бы она сама отреагировала, если бы услышала о таинственной смерти неизвестного в отеле. Сведение счетов, подумала бы она. Хулиганские разборки. А еще вероятнее — самоубийство.

Ничего, по-прежнему ничего. Конечно, по большому счету, это не делает погоды в мире, сказала себе Лу, укладываясь в кровать. Повторяла еще раз и еще: в мире есть более важные вещи, и вообще, что это меняет?

И однако не могла заснуть. Ну же, говорила она, у тебя есть кровать, настоящая кровать, твоя кровать, есть комната, которая закрывается на ключ. Она долго плакала, не сдерживая слез. Выплачусь, думала она, станет легче. И ей действительно стало легче.

*

Рано утром ее разбудил шум воды и хлопанье дверей — для гостиниц "со всеми удобствами" вполне характерные звуки. Ей нужно многое сделать в этот понедельник. По порядку: найти лейкопластырь в аптеке и кого-нибудь, кто посмотрел бы ее порезанный палец, купить во что переодеться с головы до ног, выбрать в каком-нибудь другом пригороде место для ночлега, прочитать пару газет, для того, разумеется, чтобы следить за ходом событий, а также ради объявлений. Потому что надо найти работу.

Особой спешки не было, но она все же подсчитала свои расходы. Ночевка в отелях по двести франков, хоть сколько-то на еду — за день получается по меньшей мере двести пятьдесят франков, то есть десяти тысяч ей хватит на сорок дней. Еще одежда, непредвиденные расходы, без которых не обойдется; и еще плата за квартиру, вдруг вспомнила Лу, надевая туфли. Плата за квартиру в Вирофле, мне надо заплатить за нее в начале октября, если я не хочу, чтобы в агентстве подумали, будто я исчезла, испарилась, уехала тайком; после двух телефонных звонков в пустоту и одного неотвеченного письма они разорвут мой арендный договор, выставят во двор мебель и все мое барахло, а значит, весь квартал узнает, что я куда-то пропала. Четыре тысячи франков за квартиру придется внести через несколько дней: остается всего месяц финансового благополучия. Месяц, иначе говоря — только-только, чтобы найти работу.

В восемь часов открыты были только аптеки, булочные и кафе. Службы первой необходимости, сказала себе Лу. Она показала палец седеющему аптекарю, и, естественно:

— Как это вас угораздило? — спросил фармацевт, промывая рану и не особенно церемонясь.

— Ножом, — сказала Лу, — я чистила каштаны.

Аптекарь нахмурил брови:

— Каштаны, в сентябре?

— Корсиканские каштаны, они рано появляются, — сказала Лу, с благодарностью думая, что в жизни предостаточно несуразностей.

Она вышла из аптеки с упаковкой перевязочных средств и адресом ближайшего магазина "Монопри", в Вильжюифе, чувствуя спиной упорный и недоверчивый взгляд, словно ожог между лопатками. Лу всегда предпочитала покупать одежду в больших магазинах, а не в маленьких модных лавках с неизбежным возгласом единственной продавщицы: "На вас сидит просто идеально!" Но до открытия магазинов, больших или маленьких, у нее достаточно времени, эти службы второй необходимости открываются не раньше девяти, даже половины десятого. Она купила "Паризьен" в киоске на улице Генерала Леклерка и устроилась в дальнем зале соседнего кафе, на вывеске коего значилось имя того же прославленного вояки.

Ей потребовалось немало мужества, чтобы открыть газету. Она вдруг поняла, что в телевизионных новостях редко говорят о преступлениях и самоубийствах. Либо потому, что полиция не разрешает снимать, либо потому, что пресса считает это своим исключительным правом: о подобных происшествиях, утверждает она, лучше читать на бумаге, чем видеть их на экране. Короче, тому, что не удостоилось внимания Первого или Второго канала, "Паризьен" вполне мог посвятить полполосы.

Лу теперь безумно боялась газет. Но она удвоила свою решимость и открыла сразу страницу "Происшествия". Там сообщали о похоронах Анри Поля в Лорьяне, о денежных растратах Ксавье Дюгуэна в Эсонне, о потушенном уже почти год назад пожаре в тоннеле под Ла-Маншем. И ничего о собственно парижских происшествиях. На четырнадцатой странице одна колонка была посвящена трем убийствам и нескольким насильственным смертям. Преподаватель английского языка двадцати восьми лет был найден мертвым с многочисленными ножевыми ранениями у себя дома, в Кулёвре (Алье). На мужчину и женщину, возвращавшихся к себе в Мез (Эро), напали один или два мотоциклиста. В наши времена уже небезопасно находиться дома или возвращаться домой, автоматически отметила Лу. Альпинист сорвался с высоты пятьсот метров в горном массиве Экрен. Вооруженный огнестрельным оружием безумец окопался в своем доме в Сен-Манде с утра пятницы. Утро пятницы, произнесла про себя Лу, я как раз выходила из своей квар…