Принцесса подняла руку.

— Теперь скажите мне, не уловка ли это?

Де Труа пожал плечами.

— Я не могу влезть в душу маркизу и разглядеть во мраке, коим напитана всякая человеческая душа, что либо отчетливое. За одно могу ручаться, что послание это писано собственноручно маркизом Монферратским и даже в моем присутствии.

Закусив задумчиво верхнюю губу, принцесса сделала несколько шагов по дорожке.

— Ваше высочество, вы велите вашему мажордому Данже порыться в бумагах, не может там не оказаться какого-нибудь послания от маркиза. Сличите.

— Сличим, сличим, — продолжая задумчивое дефилирование, пробормотала принцесса.

— А что касается вашего опасения…

— Какого опасения?

— Вы ведь сейчас озабочены мыслью, не есть ли это способ скомпрометировать вас перед вашею сестрой, не так ли?

Принцесса обернулась.

— И что?

— Если рассуждать логически, то маловероятно. Для чего маркизу подвергать себя риску быть разоблаченным. Ведь это он к вам пишет, а не наоборот. Ведь вы можете добиться к себе благосклонного расположения новой королевы, послать письмо марки за ей. Так зачем ему рисковать, когда вы сейчас, говоря откровенно, никакой серьезной опасности для Иерусалимского двора не представляете.

— Сказано, хоть и обидно, но справедливо. Не такая я сейчас птица, чтобы тратить на меня стрелу. Так вы советуете мне довериться маркизу?

Де Труа почувствовал, что слегка перегнул палку.

— Я просто честно и до конца высказал свои соображения. О моем высшем мнении вам известно. Я бы повторил его сызнова, но изъясняться на эту тему, вами же не велено.

— Правильно, — сказала Изабелла, — я еще ничего не решила. Мои письменные сношения с маркизом, даже самые невинные, стали бы оскорблением для графа Рено. Он слишком дорог для меня.

— Слава Господу нашему, кажется я не ошибся в вас, — преувеличено радостно всплеснул руками де Труа, — разве можно сравнить любовь и власть. То счастье, то тихое, полноценное счастье, что дает нам любовь…

Принцесса остановила его излияния надменным взглядом.

— Не спешите. Я еще ничего не решила.

Оставив принцессу в состоянии приятной задумчивости, де Труа вскочил в седло своего коня, щедро угостившегося овсом на дворцовой конюшне и, в сопровождении верного Гизо поскакал на окраину города, где отыскал дом, сложенный из плит светлого ракушечника с узкими бойницеобразными окнами. Когда-то в этом районе селились небогатые финикийские купцы и чины из местной мусульманской администрации. После латинского завоевания, район этот, по непонятным причинам, стал хиреть и по местным поверьям стал считаться нечистым. Улицы заросли по большей части бурьяном, в запущенных апельсиновых и грушевых садах гулял ветер. Одну из таких полузаброшенных вилл занимала госпожа Жильсон. Вокруг дома валялась в густой тени охрана — шестеро ленивых на вид, — но знающих свое дело вооруженных людей. На появление де Труа с оруженосцем они не отреагировали никак — высшая степень почтительности, они показывали, что находятся с господином носителем странного лица в разных мирах, никак не пересекающихся.

Внутри прибежище госпожи Жильсон не выглядело похожим на тюрьму. Эта обольстительная авантюристка всегда стремилась обеспечить себе максимум комфорта.

Стены алькова были задрапированы настоящим китайским шелком, который стоил немногим дешевле листового серебра, по углам стояли плоские эллинистические светильники, завезенные в эти места еще вельможами Селевка, а после перенятые светской палестинской знатью. Хозяйка сидела на ложе, покрытом шкурами рысей.

Госпожу Жильсон трудно было назвать красавицей в прямом смысле слова, но нельзя было не признать обольстительной. Искусством нравиться мужчинам она владела в совершенстве. Она пыталась, на всякий случай, пробудить интерес к себе даже в тех из них, которых боялась. Де Труа эта ее особенность смешила, но он своей иронии старался не обнаруживать, делал вид, что не понимает смысл ее кокетства.

— Вы все сделали как я велел? — спросил он входя.

— Да, — с деланной робостью в голосе ответила она, поправляя тонкую диадему на своих волосах.

— Когда он должен приехать?

— Я написала ему, что жду его всегда, и что мое сердце…

— Но так можно просидеть здесь и прождать целый день.

Госпожа Жильсон надула губы.

— Мое письмо не могло оставить его равнодушным…

Де Труа поморщился, красавица замолкла.

— Вы твердо запомнили откуда у вас эти документы?

— Если вы не считаете меня неотразимой женщиной, это не дает вам право сомневаться в прочих моих достоинствах. Я оказала ордену столько услуг, иногда такого рода…

И этот монолог ей не суждено было договорить, два раза ее прерывал этот урод, а теперь это сделал приближающийся стук копыт.

— Гизо! — крикнул де Труа.

Юноша появился мгновенно.

— Скажи этим дикарям, чтобы они попридержали свои топоры.

Оруженосец бесшумно исчез.

Де Труа отогнул драпировку и открыл небольшую потайную дверь. Прежде чем в ней исчезнуть, обернулся и погрозил госпоже Жильсон своим неправильно сросшимся пальцем.

Граф Рено Шатильонский вошел в изящный альков тамплиерской шпионки походкой только что ожившей каменной статуи. Одежда его была покрыта пылью так, что каждым движением он рождал вокруг себя облака. Глаза смотрели выжидающе и проницательно.

— О, Рено, как ты запылился, я прикажу принести тебе умыться?

— Где письма? — глухо спросил граф.

— Мы не виделись больше года, неужели ты не хочешь вспомнить о… — жалобно спросила хозяйка, пытаясь принять позу пособлазнительней.

— Письма! — Рено шагнул вперед, протягивая свою рыцарскую пятерню.

— Но, Рено, это, наконец, обидно, — любая другая женщина нестерпимо страдала бы осознавая до какой степени бессильно ее кокетство. Впрочем, кто знает, может быть разочарование и отчаяние появившееся в облике госпожи Жильсон было, отчасти, искренним.

— Я отдам их тебе, но только в обмен на проведенную со мною ночь, — с жалким вызовом сказала шпионка. Так ей было велено. Граф посмотрел на нее как на полоумную.