Теперь, на пороге новой пятилетки, перед нами стоят новые задачи. Нам необходимо освоить гигантские предприятия, возникшие за последние годы и являющиеся чудом современной техники, необходимо освоить сложнейшие и тончайшие производства, ибо от этого зависит тот производственный результат, который они дадут. Поэтому партия теперь дает лозунг: «Пафос строительства дополнить пафосом освоения новых предприятий».
III. Ленинское и оппортунистическое понимание плана
Товарищи! Наша партия переходила к мирному строительству в 1921 г. в чрезвычайно трудной обстановке: страна была измучена войной, интервенцией, промышленность была отброшена далеко назад, крестьянское хозяйство было разорено. Ленин в это время разрабатывал переход к новой экономической политике. Он ставил вопрос: с чего начать? Он говорил, что нужно начать с крестьянского хозяйства, ибо таким путем мы можем обеспечить крупные города, наши фабрики и заводы хлебом и сырьем, обеспечить дальнейшее движение промышленности. Он говорил о продналоге, о смычке с крестьянством, о необходимости торгового оборота, о том, чтобы накапливать средства для развертывания и строительства нашей крупной промышленности.
И Ленин в ту пору чрезвычайно резко и прямо ставил вопрос относительно того, какие опасности стоят перед нами, о том, что нам угрожает. Он подчеркивал, что у нас преобладает мелкое крестьянское хозяйство, он говорил о том, что, покуда преобладает мелкое крестьянское хозяйство, для капитализма есть более прочная база, чем для социализма. Он говорил, что мелкое крестьянское хозяйство при свободе оборота неизбежно рождает капитализм и что нам еще предстоит последний решительный бой с этим внутренним капитализмом. В своей известной брошюре «О продналоге» он повторял те самые указания, которые он делал еще в 1918 г., когда перед нами впервые стояла возможность перехода к мирному хозяйственному строительству. И он говорил нашей партии о том, что главный враг сейчас – это мелкобуржуазная стихия, которая прорывает, подмывает в целом ряде мест наши органы и которая пытается прорвать государственную монополию. Он ставил этот вопрос о мелкобуржуазной стихии перед партией со всей резкостью. Он говорил:
«Либо мы подчиним своему контролю и учету этого мелкого буржуа (мы сможем это сделать, если сорганизуем бедноту, т.е. большинство населения или полупролетариев, вокруг сознательного пролетарского авангарда), либо он скинет нашу рабочую власть неизбежно и неминуемо, как скидывали революцию Наполеоны и Кавеньяки, именно на этой мелкособственнической почве и произрастающие. Так стоит вопрос» (Ленин, т. XXII, стр. 515, изд. 3-е).
Так резко, так прямо ставил Владимир Ильич вопрос относительно тех опасностей, которые несет эта мелкобуржуазная стихия. И, разрабатывая меры перехода к новой экономической политике, он отнюдь не ограничивался только уступками. Некоторые пытались изобразить Ленина теоретиком этих уступок, теоретиком уступок крестьянству, пытались сводить ленинизм к крестьянскому вопросу. Но Ленин никогда не был крестьянским философом, такого рода оценка его деятельности является клеветой. Ленин как революционер, разрабатывая вопрос о смычке с крестьянством, союзе с крестьянством, видел вместе с тем опасности, которые отсюда проистекают, и он вместе с тем разработал целую систему мер, которые должны были подчинить эту мелкобуржуазную стихию государству и обеспечить победу социалистического хозяйства и пролетарской диктатуры. Он предлагал ряд мер государственного капитализма. Он по-новому поставил вопрос о кооперации, представляющей в условиях диктатуры пролетариата возможность перехода к социализму «путем возможно более простым, легким и доступным для крестьянина» (Ленин). Но вместе с тем красной нитью во всех его указаниях были вопросы создания крупной промышленности. Он говорил:
«Спасением для России является не только хороший урожай в крестьянском хозяйстве – этого еще мало, – и не только хорошее состояние легкой промышленности, поставляющей крестьянству предметы потребления, – этого тоже еще мало, – нам необходима также тяжелая индустрия… Без спасения тяжелой промышленности, без ее восстановления мы не сможем построить никакой промышленности, а без нее мы вообще погибнем, как самостоятельная страна…» (Ленин, т. XXVII, стр. 349, изд. 3-е).
Он говорил о том, что нам необходимо восстановление крупной промышленности потому, что в этом и только в этом наше спасение.
Он подчеркивал все время, что нам необходимо собрать и сэкономить средства для нашей промышленности, потому что только крупная промышленность является действительной и прочной основой социализма. Только эта крупная промышленность даст в наши руки средства и возможности переделать мелкое крестьянское хозяйство.
Вот эти указания Ленина и являются основными, проходят красной нитью через все его директивы в области новой экономической политики.
И иначе быть не могло, ибо Ленин в полном согласии с Марксом утверждал, что экономической основой пролетарской диктатуры является новая, высшая по сравнению с капитализмом организация труда.
В этой связи, в свете той роли, которую Ленин придавал пролетарской диктатуре как орудию борьбы с мелкобуржуазной стихией, уместно напомнить, что у нас немного еще лет назад находились теоретики, которые считали, что при анализе нашей экономики мы можем отвлечься от пролетарской диктатуры, от ее экономической политики, от плана, что мы можем рассматривать нашу экономику, выключая из анализа диктатуру пролетариата.
Эти «теоретики» рассуждали так, что у нас, подобно тому как в капиталистическом обществе, есть некий свой объективный закон, объективная закономерность, независимая от нашей воли.
Один из этих «теоретиков» выдвигал закон так называемого «первоначального социалистического накопления», который прокладывает себе дорогу вне нашей воли, вне пролетарского государства и суть которого состоит в том, что социалистический сектор расширяется автоматически за счет пожирания мелкого крестьянского хозяйства и капиталистического сектора.
Эта «теория», которая имела явную троцкистскую сердцевину, прямо вела к разрыву с крестьянством.
Другая теория выдвинула для нашей экономики закон, так называемый закон трудовых затрат, который также якобы стоит вне нашей воли и которому подчиняется вся наша экономика.
Этот закон трудовых затрат, который ничего общего с теорией Маркса не имеет, был очень быстро переведен некоторыми товарищами на язык экономической политики, на язык практических мер и нашел свое выражение в практике равнения на так называемые «узкие места».
Суть дела заключается в том, что вместо того, чтобы двигаться вперед, вместо того, чтобы движением вперед разрешать противоречия нашей экономики, преодолевать узкие места на основе накопленных сил и возможностей роста нашей промышленности, эти оппортунистические политики звали к тому, чтобы равняться по самым неразвитым, отсталым отраслям хозяйства.
И совершенно естественно, что, так как самым узким местом являлось сельское хозяйство, то равнение на эти узкие места означало в первую голову, что мы должны были оставаться на уровне крестьянской ограниченности безоружными перед лицом наших врагов внутри и вне страны.
Но наша партия не пошла по той дороге, которую предлагали эти горе-теоретики, ибо это означало поддаться самотеку, поплыть по воле той самой стихии, которая нас окружала. Партия на это не пошла. Партия твердо помнила указания Ленина относительно тех опасностей, которые стоят перед нами на этом пути, помнила ленинское указание о том, что нам необходимо создать крупную промышленность и на ее основе двигаться против мелкобуржуазной стихии.
И, если бы мы исходили из рыночных отношений, разве мы могли бы иметь такие величайшие предприятия, как Кузнецкстрой, Магнитогорск и др.? Кто мог бы, исходя из простой рыночной рентабельности, построить предприятия, на которые пришлось затратить сотни миллионов рублей, мобилизовать огромные массы рабочей силы, израсходовать уйму всякого рода строительных материалов, ввести огромное количество импортных машин и т.д.? Кому они были бы под силу, какой другой власти, какой другой хозяйственной или экономической организации? И разве можно себе представить что-либо подобное, если бы отдалить самотеку?
