То, за чем и шел он в этот проклятый богами Храм!

Обрывки чужой, разрушенной личности кипели в мужчине, норовя утопить его собственную. И белесые фигуры над алтарем обрели вдруг для него тела и лица — мастер узнавал теперь каждого из призраков, хоть и видел их не своими глазами, а вспоминал не своей памятью.

Властный и суровый лорд-воин, неуловимо похожий на покойного Императора, возвышался над золотым самоцветом. Старик в белой хламиде, с длинной седой бородой, заплетенной в косицы, касался призрачными ступнями алтарного камня. Тихая, печальная старушка с укором застыла над храмовым кольцом. А к гильдийному перстню — поистине шутка богов! — прилагался цветущий лик молодой обольстительной леди. О да! Легендарным Гильдмастером Чернокровь оказалась фигуристая роковая красотка с томной улыбкой и неожиданно жестким, безжалостным взглядом!

В другое время Огнезор здорово повеселился бы, представляя, как вытягиваются от такой новости лица старых пней из Совета. Но сейчас было совсем не до того. Последняя волна ритуала тошнотой скрутила внутренности — и отхлынула, оставляя сосущую пустоту там, где только что бурлила сила нескольких одаренных.

Вязкое, ледяное спокойствие охватило Пещерный Храм.

Четыре призрачных фигуры, выцветая, дрожали над алтарем. Сзади болезненно стонала Мила, Слава все так же сыпала грязными проклятиями. Огнезор ждал.

Ритуал истощил его, он теперь совсем не слышал Лаиного голоса у себя в голове, не чувствовал привычной тени ее присутствия — и все усилия прилагал, чтоб только не думать об этом. Он просто ждал…

Хриплый старческий смешок неприятно заскреб по сводам пещеры, заставив призраков мерцать, словно воду от легкого ветерка.

— Теперь ты знаешь все, что знали они? Все запрещенные древние секреты? — веселился старый жрец. — Все тайны, что эти дураки боялись открыть остальным, но и страшились навеки унести в могилу? Всё? Всё? — уже совсем безумно хихикал он, почти приплясывая.

— Да, — невозмутимо проговорил мужчина.

Очередной смешок замер у старика на губах, он подобрался, забыв о недавнем кривлянии, приосанился, вновь обретя свое мрачное достоинство.

— Тогда ты знаешь, — сказал торжествующе, почти мстительно, — что вернуть к жизни мертвого невозможно!

— Правда? — презрительно выгнул губы Огнезор. — Открою тебе секрет, старик: я знал это всегда! — он выдержал паузу, наблюдая, как меняется у того лицо, как злостью стирается привычное высокомерие. — Зачем тебе нужно было убедить меня в обратном? Вот что действительно интересно. Но скоро я узнаю, не так ли?

— Проклятый мальчишка… Ты… — задохнулся от ярости жрец.

— Что я? — так же бесстрастно продолжил мастер. — Ты заманил нас к себе. Связал запретным обрядом, зная, что Лая умрет. Наплел мне сказок, надеясь использовать чужое отчаяние для своих поисков… Но неужели ты, правда, решил, что можешь играть со мною таким образом?

— Конечно, могу! — неприятно оскалился старик. — Кто же, коль не я? Ведь это я — твой личный бог, мальчик! Твой создатель! Это я сотворил тебя! Я занялся уродцем в чреве потерявшейся в горах шлюхи! Я дал ему здоровое тело, прекрасное лицо, острый ум и сродность к божественному Дару! Я сделал из него тебя! — он издал еще один пронзительный смешок. — О! Не думай, ничем ты не был особенным! Я просто хотел создать себе идеальную оболочку, чтоб слиться с ней, наконец, покинув это старое тело, как делал это сотни раз до того. Видишь ли, я знал этих четверых еще при жизни, — взгляд его прошелся презрительно по угасающим силуэтам призраков. — И никогда не желал следовать их путем, навсегда быть привязанным к камню… Я выбрал иное бессмертие! Все было, как и сотни раз до того, пока эта дура не сбежала с новорожденным… — он замолчал, вцепившись в Огнезора глазами, ожидая от него страха, изумления — хоть какой-то реакции!

Только не пустого, вежливого безразличия! Не снисходительно поднятых вверх светлых бровей и этой сочувственной усмешки: словно последний жрец умершего Храма, гениальнейший и старейший из одаренных, — лишь какой-нибудь деревенский юродивый, что несет откровенную чушь!..

— Но это даже к лучшему! — мстительно прищурился старик. — Я звал. И знал, что твой путь рано или поздно приведет ко мне. А ты… Ты многого добился за эти годы! Роскошь и сила, власть и признание! Утраченные знания четырех! И вместо глупого мальчишки я получил истинного кровного, которым гордиться мог бы и сам Первый Бог! — он вновь уставился Огнезору в лицо, теперь уже в поисках гнева, вызова, самоуверенного отрицания…

Ничего. Лишь легкое скучающее любопытство.

— Что же ты прошлой зимой меня не тронул? — спросил мастер с вежливым недоумением.

На миг жрец стиснул зубы, засопел почти взбешенно.

— Ты хорошо был защищен во время ритуала, — с досадой выдавил он наконец.

— Но потом? Когда я вернулся с ее телом, слабый и раздавленный? Я не стал бы сопротивляться, даже вздумай ты на мне ритуальным ножом узоры чертить!..

— Заполучить тебя, свихнувшегося, чтоб навсегда заразиться твоей мерзкой скорбью?! — выдохнул старик с отвращением. — Я из ума еще не выжил!

«Сомнительно!» — так и хотелось с брезгливостью бросить Огнезору, но он благоразумно молчал.

Слишком тяжело сейчас давалось спокойствие.

Весь этот разговор, бессмысленный со стороны и даже дикий, скрывал за собой напряженную борьбу, хищное кружение двух рычащих волков, пока лишь принюхивающихся друг к другу, но готовых в один миг броситься вперед и порвать глотку…

Нет ничего хуже поединка двух одаренных! Разум против разума, воля против воли. Вначале — яд оскорблений, чтоб уязвить, вывести из себя противника, вязью резких фраз прикрыть осторожные невидимые касания, испытывающие врага на прочность. И все сильней они, эти касания, все настойчивее с каждой минутой — пока слова совсем не иссякнут, пока станет уже не до болтовни. И вот — лишь напряженная немая битва забирает все силы до последней. Глаза в глаза. Душа к душе. Можно сдаться или победить, выложившись до самого конца, — но хоть так, хоть эдак, рискуешь потерять себя…

Уже с первых слов жреца, с того нелепого его кривляния, Огнезор понял, к чему все идет. Не так уж много было на его веку таких поединков: пара учебных с Верой и Славой, один настоящий — со спятившим деревенским «колдуном», по ходатайству Храма и приказу Гильдии. Не чета старику с его почти тысячелетним опытом! Да и уставшим был сейчас молодой мужчина, вымотанным сверх всякой меры…

Безымянный Жрец выбрал для себя отличное время!

— Почему ты так уверен, что сейчас будет проще? — все же с вызовом ухмыльнулся Гильдмастер.

— Думаешь, у меня не выйдет? — всерьез взбеленился старик. — Конечно, заполучить взрослого человека, кого-то с уже сложившейся личностью, не так просто. Но проведенный ритуал ослабил тебя! Каждая поглощенная душа отобрала часть твоей собственной! Нужно время, чтоб восстановиться. А у тебя больше нет времени!

Рука жреца взметнулась, указывая на быстро тающую, уже едва заметную мглистую пелену на том месте, где были призраки.

— Так что скажешь, мастер?

Огнезор пошатнулся. Тяжелейшая усталость почти сковала его. Тело двигалось едва-едва, как в дурацком кошмарном сне. Легкий зуд появился в голове, затем вдруг усилился, стал неприятным, почти осязаемым, словно сухие старческие руки заскребли под висками, прокладывая себе дорогу. Невольно мастер скривился от отвращения.

— Четыре души для одного действительно многовато, — с трудом отступая от алтаря, проговорил он.

Жрец, не скрывая торжества, ни на миг не отрывая взгляда, медленно ступал следом. Ощущение скребущих пальцев становилось все сильнее, но Огнезор не спешил бить в ответ. Еще шаг. И еще. И еще один. Вот правое его плечо задело невидимую Славу, а локтя левой руки коснулись осторожно Милины пальцы…

Старик наступал все так же алчно и уверенно, не замедляясь, не ослабляя натиска. Он по-прежнему не видел и не чувствовал девушек! Ишины амулеты работали безупречно.