Тириапуре дал знак остановиться, когда Генри пересек уже больше половины площади. Конвой распался: воины, сопровождавшие пленного, разбрелись, слившись с нетерпеливо шевелящейся массой. Сдержанный гул наполнял маленькую площадь, опоясанную, словно четками, цепочками блестящих глаз. У ног взрослых копошилась детвора. Племя ждало появления вождя.
Сейчас Генри хотелось только одного – поскорее бы кончилась мучительная неопределенность. И когда циновка, заменявшая дверь в здании-храме, откинулась и на пороге показалась толстая, пышно разряженная фигура, он облегченно перевел дух. Ждать больше не надо, сейчас все решится. Впившись взглядом в лицо предводителя ваикато, он надеялся найти в нем признаки благородства и доброты.
Но даже самое горячее желание не помогло Генри увидеть в лице Хеухеу-о-Мати того, чего в нем не было и в помине. Тяжелые складки щек, нависшие над подбородком, резкие морщины у поджатого рта, маленькие заплывшие глазки… Это был просто тучный, потрепанный жизнью старик с дурными наклонностями и крутым нравом. Об этом можно было судить по тому, как испуганно жались под его сонным взглядом жители деревни, и еще по тому, с какой угодливостью ответил подбежавший Тириапуре на вопрос, который вполголоса обронил Хеухеу-о-Мати.
Генри догадался, что старый вождь спрашивал о нем, потому что, выслушав Тириапуре, Хеухеу-о-Мати колыхнул щеками и исподлобья посмотрел в лицо пленного пакеха. Юноша выпрямился. Призвав на помощь самообладание, он твердо встретил взгляд вождя и почти физически ощутил его свинцовую тяжесть. Нехотя отвернувшись, Хеухеу пальцем подозвал Тириапуре и что-то пробормотал. Тот обрадовано кивнул и нырнул в толпу. Через некоторое время послышались возмущенные голоса, и цепь распалась, вытолкнув в круг немолодого маори в грязной набедренной повязке. Затравленно озираясь, он сделал несколько шагов к центру площади. Его изможденное лицо выражало покорность и страх.
Хеухеу-о-Мати сделал ему знак подойти. Нерешительно, будто приближаясь к краю пропасти, маориец двинулся к вождю. Когда дистанция между ними сократилась до трех ярдов, Хеухеу-о-Мати поднял руку. Человек остановился.
– Теурекарепа, раб, отвечай: это ты две ночи назад сторожил моих свиней?
Генри поразился голосу вождя, визгливому и тонкому, как у женщины.
Раб молчал, склонив голову. Его худые плечи вздрагивали.
Внезапно Генри понял, что сейчас произойдет нечто отвратительное.
– Ты не уберег мое добро! Лучшая свинья упала в овраг и издохла по твоей вине…
Визг Хеухеу-о-Мати буравом ввинчивался в мозг. Чувствуя странное оцепенение, Генри широко открытыми глазами смотрел на вождя, который принялся быстро вращать над головой коротенькую каменную палицу. И вдруг с необычайной для своей туши легкостью Хеухеу прыгнул вперед и с размаху опустил оружие на опущенную голову. Раздался тупой стук, толпа радостно взревела. Раб, будто кланяясь, ткнулся носом в колени и завалился набок. Темно-красный ручеек, ширясь, пополз к ногам вождя, заставив его отступить на шаг.
Генри закрыл глаза, его тошнило.
– Как зовут тебя, молодой пакеха? Кто ты? – издалека донесся голос Хеухеу-о-Мати.
С усилием разжав веки, Генри увидел, что вождь, поигрывая палицей, в упор смотрит на него. «Надо ответить… Скорей ответить… Иначе будет поздно», – прыгало в мозгу у Генри, но язык не повиновался.
«Боже, какой я трус!» – с ужасом подумал Генри, замечая, что презрительная, понимающая ухмылка покривила губы жирного старика. Глотнув воздух, Генри хрипло выдавил:
– Э-э… Генри… Гривс… – Звук собственного голоса неожиданно придал ему мужества. – Я сын пакеха, который старый… разводит… большой… много… овец, – заговорил он, торопясь и путая маорийские слова. – Я не враг… меня схватили…
– Вычерпай воду из своего рта! – грубо оборвал его Хеухеу-о-Мати. Лицо его стало брюзгливым. – Ты плохой, совсем плохой. Ты помог убежать нашему врагу. Зачем ты перегрыз веревки?
Юноша растерянно молчал, не зная, что ответить.
– Ваикато не воюют с пакеха. Ты сам бросил в нас копье вражды… – повышая голос до визга, продолжал старик.
Генри вздрогнул. Неужели за спиной вождя стоит тот самый?!
– Ты хитрый пакеха-маори. Но Хеухеу хитрей тебя…
Тот! Сомнений не оставалось: это его он видел в отцовском дворе…
– Хеухеу не прощает врагам, нет-нет…
Слова вождя уже не доходили до сознания Генри. У входа в священное здание стоял, равнодушно прислонясь к стене, высокий сухопарый человек в плаще из шкурок киви.
– Вождь! – звонко выкрикнул Генри, указывая рукой на человека в плаще. – Он был у нас дома… Он скажет… что я… не враг.
«Он не может меня знать, – пронеслось в мозгу. – Это я его видел, а не он меня. Как же его зовут? Pane… Pyiae…»
Хеухеу подозрительно прищурился и обернулся.
– Что скажешь, Рапети Ароа?
Худощавый покачал головой.
– Я не встречал этого желтоволосого пакеха, – бесстрастно проговорил он.
– Рапети! Ты приходил к отцу… Его зовут Сайрус Гривс… – срывающимся голосом настаивал Генри. – Были еще три воина… Вы смотрели наших свиней… Вспомни, Рапети!..
– Таирути? Старый пакеха Таирути? – быстро проговорил Хеухеу-о-Мати, настороженно всматриваясь в юношу. – Ты слышал, о чем говорил Рапети Ароа с пакеха Таирути, которого называешь отцом?
– Нет, нет, – Генри замотал головой. – Я не слышал… Я был на… – запнулся он, пытаясь вспомнить, как на языке маори слово «чердак». – Я был наверху, на доме и видел…
Надежда на спасение крепла. От Генри не укрылся интерес главы ваикато к имени его отца.
Старый вождь нахмурился, отчего его глазки скрылись под мохнатым навесом бровей. Подумав, он буркнул:
– Пусть подойдет Те Реви Акиту.
Из толпы вышел костлявый воин – тот, что командовал отрядом, взявшим в плен Гривса и Тауранги. Старик, сердито косясь на окружающих, что-то негромко спросил у него. Тот ответил тоже вполголоса и покачал головой.
Видимо, ответ удовлетворил Хеухеу.
– Давно ли ты стал другом презренного нгати? – спросил он уже менее враждебно.
– Там, в горах, я увидел его в первый раз, – без запинки ответил Генри, чувствуя, что бояться теперь нечего. – Он помог мне выбраться из ямы. И сразу же пришли твои воины, которые схватили нас.
– Зачем ты перегрыз веревки? Зачем ты помог ему бежать? – снова начиная горячиться, закричал Хеухеу-о-Мати и топнул ногой.
Генри осенило. «Болван, – обозвал он себя. – Ты забыл, с кем имеешь дело. Они же суеверные дикари».
– О вождь! – произнес он торжественно, закатывая глаза и поднимая вверх руки. – Я не грыз веревки, зубы мои слишком слабы. Но я видел, как ночью в амбар прилетела большая черная птица с клыками собаки…
Хеухеу-о-Мати вздрогнул и невольно отступил на шаг. Ропот прошел по толпе. Полуоткрыв тонкогубый рот, вождь с опаской смотрел на Генри, будто ожидая, что тот сам сейчас превратится в страшную птицесобаку.
Настроение Генри улучшалось с каждой секундой. Сейчас, глядя на замерших в мистическом страхе ваикато, он готов был рассмеяться им в лицо.
– Гам! – и она перекусила веревку на его руках, – продолжал азартно фантазировать он. – Гам! – она перекусила веревку на его ногах. А потом… а потом… – Надо было срочно придумать, что же было потом, и Генри тотчас придумал: – Она сделала его маленьким-маленьким… схватила зубами за плащ и – ффу! Улетела!
Сейчас Генри от души жалел, что его не видит никто из манчестерских друзей.
Хеухеу с облегчением перевел дух, на его лице появилось подобие улыбки. В толпе взволнованно перешептывались.
– Юный пакеха Хенаре, вот моя речь к тебе, – почти ласково заговорил вождь, поднимая руку вверх, как для клятвы. – Твой отец Таирути – большой друг ваикато. Солнце еще не успеет встать, как столб, а ты уже будешь плыть в большой лодке к отцу. Скажи другу Таирути, что Хеухеу-о-Мати будет верен слову. Передай ему, что всего ночь тому назад в моем доме был долгий совет с младшими вождями. Среди них не оказалось несогласных с Хеухеу-о-Мати. Скажи, что летающая рыба уже пересекла нос лодки и что великий бог Ту уже проснулся и не хочет больше ждать. Ты запомнил, друг Хенаре?
