Он представил, как они потащат голого Барри Гоголадзе через весь район и как Пророк скорчит недовольную мину. Надо было на машине ехать, да Жаглин: «Рядом, рядом».

— А я о чём!

— Тогда грохнем здесь!

У Барри Гоголадзе от услышанного расширились зрачки. Он стал часто дышать.

— Нет, — заявил Жаглин, — я хоть и скотина, но убивать его здесь не могу.

— Почему? — удивился Цветаев.

— Зинка… — отвернул морду Жаглин.

— Что «Зинка»?.. Блин!

Учить тебя жизни надо, решил Цветаев.

— Зинка расстроится… — нехотя буркнул Жаглин.

— По-моему, она уже расстроилась, — насмешливо заметил Цветаев.

— Одно дело в квартире, а другое — на улице… — возразил Жаглин. — Забрызгаем всё.

И Цветаев понял, что Жаглин хочет помириться с Зинкой и снова, как прежде, ходить к ней в гости. Дурак, решил он, ничему не учится.

— Тогда, что, отпустим?.. — предложил Цветаев, хотя не верил даже самому себе.

— Легко, — быстро согласился Жаглин, — только вначале кастрируем!

— Кастрируем?! — Цветаев весело посмотрел на Барри Гоголадзе. — Ха! Он не согласится!

— А кто его, идиота, спросит?! — удивился Жаглин. — Дай нож.

— Ещё чего, марать инструмент. Иди на кухню, возьми потупее.

— И то правда, — обрадовался Жаглин.

Цветаев подумал, что Пророк будет крайне недоволен переездом на другой конец города и что вся эта затея с американцем уже провалилась.

У Барри Гоголадзе наконец прорезался голос:

— Что вы задумали?!

Он глядел на них безумными глазами.

— Где-то здесь я видел «скотч», — буднично произнёс Жаглин и принялся искать его.

— Стойте! — закричал Барри Гоголадзе. — Я не военный, я строитель. I am a builder.

— Чего ты строишь? — поинтересовался Жаглин.

— Я не строю, а восстанавливаю, — с надеждой в голосе отозвался Барри Гоголадзе.

— Что ты восстанавливаешь? — терпеливо спросил Жаглин.

Он нашёл «скотч» и держал его в руках.

— Вашу площадь независимости.

— «Нетерпимости», — поправил его Цветаев невольно подумал об Орлове, связывая почему-то его и эту площадь.

— Она давно уже не наша, — возразил Жаглин, возвращаясь из кухни с огромным ножом. — Выбирай, или мы тебя кончаем в лесочке, или отделываешься лишением «друга».

— А-а-а… — тихо заверещал Барри Гоголадзе. — Я строитель из фирмы «Сентикс» в Далласе!

Естественно, подумал Цветаев, выбор труден, ещё труднее решиться на что-то конкретное. Мысль была сюрреалистичной по сути, но не по содержанию.

— А не надо по нашим бабам шляться, — нравоучительно сказал Жаглин. — Я бы лично выбрал смерть, правда? — он посмотрел на Цветаева. — А то жить без «друга» это какое-то не то.

— Согласен, — кивнул Цветаев. — Действуй!

— Не надо кастрировать, — слёзно попросил Барри Гоголадзе, — я вам деньги заплачу. У меня много денег. Возьмите деньги!

— Жека, а ты проверял его документы? — сделал круглые глаза Жаглин.

— Нет, — сознался Цветаев. — Он же голый. Даже в голову не пришло. Ты здесь занимайся своим делом. А я поищу документы.

— Ага… — быстро согласился Жаглин и кровожадно посмотрел на Барри Гоголадзе.

Цветаев пошёл в спальню. Там на кровати в самой соблазнительной позе лежала связанная Зинка. Во рту у неё был кляп. Она приветствовала Цветаева мычанием.

— Лежи, ты не в моём вкусе, — сказал Цветаев, хотя, конечно, если перед тобой голая женщина, то какой разговор о вкусах?

Он нашёл вещи Барри Гоголадзе и вернулся к Жаглину.

— Стой! — сказал он, — смотри, что я обнаружил.

— Вечно ты под руку, ляха бляха! — Жаглин отложил нож и разогнулся.

Грузин, рыдая, брыкался.

— Чего, так и не решился? — кивнул на него Цветаев.

— Не-а… только примериваюсь, — ухмыльнулся Жаглин, брезгливо вытирая руки о штаны.

— Смотри, — Цветаев вытряхнул из формы толстый бумажник. — Здесь ещё один.

— Ого! — воскликнул Жаглин и забыл, что собрался кастрировать Барри Гоголадзе. — Да здесь долларов и евро до фига!

Барри Гоголадзе радостно замычал, всем видом показывая, что он готов отдать всё, ради своего «друга».

— А здесь еще?! — удивился Цветаев.

Второй бумажник был туго набит банковскими карточками.

— Ляха бляха! — воскликнул Жаглин. — Богатенький Буратино.

Барри Гоголадзе промямлил сквозь «скотч»:

— Берите, берите…

— И возьмём, а что ты думал! — заверил его Жаглин и нагло засунул к себе в карман бумажник с деньгами.

Второй бумажник с банковскими карточками его абсолютно не интересовал, и Цветаев собрался было зашвырнуть его в угол, как совершенно случайно увидел, что на всех карточках разные фамилий.

— Старик, подожди! — сказал он, высыпая карточки на пол.

Он стал их перебирать. Фамилии тех людей, которым принадлежали карточки, ему были незнакомы, кроме одной, он не поверил своим глазам.

— Смотри!

На карточке было написано: «Gektor Orlov».

— Откуда она у тебя? — спросил он, сдирая со рта Барри Гоголадзе «скотч».

— Это не мои карточки! — отрёкся Барри Гоголадзе.

— Да здесь полный список пин-кодов! — воскликнул Жаглин, выворачивая остальные карманы в бумажнике. — Ты попал, мужик, — заверил он Барри Гоголадзе. — Мы тебе сейчас всё припомним: и Северную Осетию, и Абхазию, Саакашвили заодно. Ты видел, как он упакован! — «Ауди», золотой «ролекс» за пятьсот тысяч долларов. Поверь, я разбираюсь.

— Это не я! — закричал Барри Гоголадзе. — Я у них вообще ничего не брал!

— У кого, «у них»?! У кого?! — замахнулся Цветаев.

— Пленных! — выкрикнул в отчаянии Барри Гоголадзе. — Это всё майданутые, я только карточки коллекционировал.

Возможно, он подумал, что, раскаявшись, смягчит свою вину.

— На память, что ли?! — ехидно осведомился Цветаев.

— No, I wanted everything to return! — Со страху Барри Гоголадзе перешёл на английский.

Обожаю слушать ложь, когда знаю правду, подумал Цветаев.

— Каждая карточка — одна душа. Саша, слышь, это отчёт о проделанной работе. Где ты его видел?! Где?! Говори! — повернулся он к Барри Гоголадзе.

— He an area paves.

— Ты ему хоть плюй в глаза — ему всё божья роса! — возмутился Жаглин.

— Он жив, или нет?!

— Не знаю, я… я…

— Ты его допрашивал?! — Цветаев наступил на то, что было так дорого Барри Гоголадзе.

— Да… — разрыдался Барри Гоголадзе. — Я из ЦРУ, работают на правительство. Вы должны меня пожалеть. Genevan Convention!

— Петя Вальцман тебя пожалеет!

— Ладно, я согласен, — закричал Барри Гоголадзе. — Отрежьте мне «его», только не убивайте!

— Поздно! — с мрачным лицом заверил его Жаглин и заклеил ему рот «скотчем» крест-накрест.

Тащить по лестнице голого, брыкающегося человека оказалось сплошным мучением, легче было его катить. На пятом этаже они сдохли, на третьем — были мокрыми, словно мыши под дождём, а на первом — прокляли весь белый свет. Барри Гоголадзе не хотел сдаваться: упирался с такой одержимостью, что сорвал себе все ногти на пальцах.

— I am not guilty! — рычал он.

— Заноси круче! — командовал Жаглин, орудуя здоровой рукой.

На улице они выдохлись до такого состояния, что не могли стоять на ногах и упали. Барри Гоголадзе пополз в надежде скрыться за углом. Цветаев тупо смотрел ему вслед: за грузином стелилась розовая дорожка из крови и соплей.

— Вставай! — потребовал Жаглин. — Вставай! Уйдёт сука!

Цветаев поднялся и сделал два шага. Страшно хотелось пить, ещё сильнее хотелось упасть на траву и забыться минут на шестьсот, после ночной «охоты» он так и не восстановился. Однако упрямый Жаглин был неутомим, он пинками погнал Барри Гоголадзе в парк к дороге.

Они быстро скатились вниз. Барри Гоголадзе был похож на огромного червяка.

— Кончаем здесь и уходим! — сказал Цветаев, которому вся эта затея стала надоедать. Он чувствовал, что они непозволительно долго задержались на одном месте.

— Давай оттащим к дороге? — предложил Жаглин. — Ну, пожалуйста… — попросил он, заметив гримасу отвращения на лице Цветаева.