Нога болела так, что дергало от пятки до макушки, наверное, был задет нерв. Цветаев и ступал-то на неё боялся. Однако когда вошёл в кафе, ставил ногу на всю подошву, не подавая вида, что ему больно.

Пророк сказал:

— Жди меня здесь. — И ушёл в глубину помещения.

Это было единственное кафе рядом с Крещатиком, которое не побоялось открыться. Цветаев сел на бархатный стул, вытянул ногу и посмотрел в окно. По небу плыли белые облака, между ними голубело радостное небо. В любую минуту мог начаться летний дождь. Странно было видеть буйную зелень. Раньше он её едва ли замечал, но под ней умирали люди, и зелень часто была обрызгана кровью, поэтому Цветаев косился на неё с большим подозрением, словно именно в ней была причина рукоблудной войны.

Цветаев так отвык от цивилизации, что с жадностью стал смотреть вокруг и на девушку в белом, шустро сбежавшую вниз, и на пышную даму с коляской на балконе, его умилял даже кот на поводке, которого выгуливал толстый дедушка в соломенной шляпе. Посетителей в кафе не было, только из арки со стороны Прорезной вышли двое. Одного из них Цветаев узнал. Накануне Пророк показал его фотографию и сказал: «Его надо запомнить. Это Василий Гирный. Сейчас он наш друг. Не застрели его раньше, чем мы поговорим». Друг так друг, подумал Цветаев равнодушно, давно привыкнув в юмору Пророка, поэтому особенно не напрягался, когда эти двое тоже вошли в кафе, только снял автомат с предохранителя и, положив на колени, закрыл краем скатерти. В любом случае он привык рассчитывать только на себя.

— Спокойно, — сказал второй, которого он не знал. — У нас встреча.

Цветаев кивнул, и Василий Гирный вошёл вслед за Пророком, а его охранник сел напротив Цветаева, и это ему не понравилось.

— Ми тимчасові союзники, — развязано сказал охранник и достал сигареты.

— Так уж и временные? — удивился Цветаев, хотя Пророк предупредил его, что на них вышли майданутые и хотят пообщаться по очень важно для них вопросу.

Конечно, они были разными: от полных отморозков, до вполне вменяемых желто-голубых кретинов, но для него все они были: с левой резьбой, с мозгами набекрень, с ушами, забитыми натовской пропагандой, да и встречался он с ними только ночью и разговаривал только с помощью ножа.

— Тоша, ты уверен, что это не ловушка? — спросил Цветаев, когда они сели в машину.

— Уверен, — коротко ответил Пророк.

— А СБУ?..

Вопрос не был риторическим: наушничество стало отличительной чертой киевлян. Сотни людей обычно следили за тобой из окон, две трети из них тут же звонила в СБУ или в ближайшую сотню. Правда, в этом был свой плюс — излишек информации приводил к неразберихе.

— А что СБУ?

— Если тебя опознают?..

Пророк почесал затылок и был краток:

— Волков бояться в лес не ходить!

Цветаев заткнулся. Видать, наверху всё согласовано, решил он и успокоился, хотя ему совсем не нравилось соваться на площадь «Нетерпимости», где каждая шавка считает себя волкодавом.

— Уяви собі, - так же развязано сказал охранник и закурил, сизый дым поплыл в тёплом, летнем воздухе.

Оружия при нём вроде не было, но когда он наклонился, Цветаев заметил за поясом, под рубашкой, пистолет.

— Часи змінилися, — добавил охранник.

— Что припекло? — спросил Цветаев с подковыркой.

— Ну да, — добродушно кивнул охранник.

Был он поношенный, как старый пиджак, с морщинистым лицом и с неизбывной тоской в глаза. Такую тоску Цветаев всё чаще замечал у майданутых: восток их придавил, а запад не принял, вот они и оказались между огней, мечта о ЕС растаяла как дым.

— Тогда зачем стояли на майдане? — не удержался он, ожидая, впрочем, любой реакции и незаметно для себя сжал цевье автомата.

— Проти олігархів, і за свободу, — оттарабанил старый пиджак.

— Зачем опять выбрали олигарха? — во всё той же издевательской манере поинтересовался Цветаев.

— Так ось за цим і прийшли, — покорно ответил старый пиджак.

— В смысле? — удивился Цветаев, которого Пророк, как всегда, не посвятил в тонкости миссии.

— Погані «пшеки» сюди рвуться.

— Сами не справитесь? — удивился Цветаев.

— Самі не впораємося. Політика, мати її за ногу! — ответил старый пиджак.

Цветаев согласно кивнул, хотя мало что понял. Они помолчали. Под цветущей бузиной, в которой с удовольствием чирикали воробьи, тощая кошка закапывала свои экскременты. Дождь всё-таки пошёл — ненастоящий, редкий. На площадь потянулась колонна рабочих.

— Мене Дмитром Полторабатька звати, — вдруг протянул руку старый пиджак. — Ми з Василем з самого початку тут стоїмо.

— Понятно, — удивился Цветаев.

Обычно бандерлоги отвечали на подобные вопросы после того, как их хватали за ноздри и выворачивали наизнанку, а этот разоткровенничался. Странно, решил Цветаев и ещё больше напрягся. Впрочем, расслабиться ему не давала нога — дёргала от пятки до макушки, в этом заключался тайный смысл, значение которого Цветаев ещё не понял. Может, потому что боль не давала ему поверить в искренность Полторабатька, а может, посылала тайные знаки из вселенной?

— Стали б комусь довіряти.

— Это правильно, нам доверять нельзя, — кивнул Цветаев. — Так что они захотели, эти «пшеки»?

— Відрубати собі земельки нашій!

— А вы что? — удивился Цветаев.

Обычно западенцы стояли за свою землю насмерть, а теперь их нагнули из-за океана и из Европы, вот они и задёргались. Впрочем, нашёл, чему радоваться, всё идёт по планам гарвардского и хьюстонского проектов: с одними обязанностями, но без прав, с подчинением, но без правил. Так что нечего удивляться и плакаться. Сами виноваты, взрастили в себе рабов, сунулись в чёрный ящик, а в нём дна не оказалось.

— А ми не хочемо!

— Ну и правильно, — великодушно согласился Цветаев, — нечего землю разбазаривать! Отыгрываем назад. Не вы её завоевывали.

С минуту Полторабатька молчал, только, набычившись, вращал белками.

— Ти зомбі, ватник, москаль! Твої ЗМІ всі брешуть! — вдруг вспылил он, сообразив, видно, что над ним издеваются.

— Хер тебе на весь бендеровский макияж! — в тон ему ответил Цветаев и чтобы Полторабатька не питал особых иллюзий насчёт своего пистолетика, показал из-под скатерти зрачок автомата. — И Киев наш будет, и Ровно, Львов, и Мукачево! А вы со своими «пшеками» вылетите в два счёта!

Впрочем, он, конечно, зря горячился, реальность была иной, и с ней нельзя было не считаться. Полторабатька так же внезапно успокоился, как и вспылил, выпустил из ноздрей дым и загадочно произнёс:

— Видно буде.

— Так я ж тебе о том же. На фиг вам эти «пшеки», — с жаром заговорил Цветаев. — Они же нищие! А мы лучше, у нас газ есть и ракеты! И на одном языке разговариваем!

— Ось те ж і воно, — согласился Полторабатька и почесал лысину, покрытую редким пушком.

Цветаеву посмотрел в окно и ему показалось, что он в хорошо знакомом человеке видит привидение, но почему-то не может узнать его. У него даже нога перестала дёргаться. Так это же… Орлов! — сообразил он и отвернулся, чтобы Полторабатька ничего не заподозрил. Вот тебе и знак!

— А не выпить ли нам? — предложил Цветаев совсем другим тоном и почесал шрам на груди. — Кто старое помянет, тому глаз вон!

— Ха! — враждебно кивнул Дмитро. — Я з ворогами не пью!

— Как хочешь, — равнодушно заметил Цветаев и снова уставился на Орлова, его так и тянуло к окну.

Орлов, не обращая внимания на дождь, вовсю орудовал киянкой, восстанавливая брусчатку площади. Цветаев с трудом узнал его только по глубокому шраму на скуле. Гектор был ранен под Семёновкой осколком в лицо. Он словно усох на треть, а щетина с ранней проседью чрезвычайно старила его. Надо ему знак подать, сообразил Цветаев.

— Слушай, — он заставил себя посмотреть на Полторабатька. — Если ты пить со мной не хочешь, позови того парня, я выпью с ним.

— Знайомий, чи що?

— Кажется, я его где-то видел, — признался Цветаев. — Сделаем подарок человеку ради удачи.