А потом произошло нечто неожиданное. Его Святейшество отправился в храм, и дверь осталась открытой. К тому времени я уже превратилась в любопытного подростка, и мне вовсе не хотелось все дни проводить под уютным флисом. Бродя по коридору в поисках развлечений, я увидела открытую дверь и поняла, что мне нужно пройти сквозь нее, чтобы увидеть то, что скрывается за ней. Внизу. Снаружи. За границей.

Каким-то образом я сумела преодолеть два лестничных пролета. Хорошо, что лестница была покрыта ковром, – посередине пути я свалилась и кубарем полетела в самый низ. Поднявшись на лапы, я прошла через небольшой вестибюль и вышла Наружу.

С того момента, когда меня купили у беспризорников в Нью-Дели, я ни разу не была на улице. Здесь царили суета и шум. Люди сновали в разные стороны. Я отошла совсем недалеко и вдруг услышала хор девичьих голосов и топот каблучков по тротуару. Меня заметила группа японских школьниц! Они тут же бросились за мной.

Я была в панике! Я побежала изо всех сил, как только позволяли мои неокрепшие лапки. Я неслась прочь от кричащих девчонок. Я слышала, как топочут их каблуки и дрожит под ними земля. Мне было не скрыться от них!

И вдруг я заметила узкую щель между кирпичными колоннами, которые поддерживали веранду. Щель вела под дом. Она была очень узкой, но времени у меня не было. Я не представляла, куда ведет эта щель. Но стоило мне в ней оказаться, как шум и крики сразу же стихли. Я оказалась в подвале – между землей и деревянным полом веранды. Там было темно и пыльно. До меня доносился постоянный гул шагов и проезжавших мимо машин. Зато я была в безопасности! Я не знала, сколько мне придется здесь пробыть, пока японки не уйдут. Сдув паутину с мордочки, я решила не испытывать судьбу и отсидеться.

Когда глаза и уши привыкли, я различила какое-то царапанье – прерывистое, но непрекращающееся шуршание, словно кто-то что-то грызет. Я замерла, раздула ноздри и стала втягивать воздух. За царапаньем последовал настоящий залп едкого запаха, от которого у меня усы встали дыбом. Мгновенная мощная реакция запустила во мне рефлекс – я даже не знала, что он у меня есть!

Хотя я никогда прежде не видела мышей, но сразу же поняла, что это – добыча. Мышь сидела у кирпичной стены и сосредоточенно грызла деревянную балку крупными передними зубами.

Я двигалась очень осторожно. Наверху продолжали ходить, и за звуком шагов не было слышно моих движений.

Инстинкт победил! Одним движением передней лапы я сбила грызуна с балки на землю. Оглушенная мышь не шевелилась. Я наклонилась и вонзила зубы в ее шею. Серое тельце обмякло.

Я точно знала, что нужно делать дальше. Схватив добычу зубами, я протиснулась сквозь щель между кирпичными колоннами, осмотрелась вокруг, убедилась, что японские школьницы ушли, и поспешила обратно – домой. Пройдя через вестибюль, я начала карабкаться по лестнице к двери.

Дверь была плотно закрыта!

Что же делать? Я уселась под дверью, гадая, сколько придется ждать, пока не появится кто-нибудь из помощников Его Святейшества. И вот человек появился. Он узнал и впустил меня, но не обратил никакого внимания на мой трофей. Я прошла по коридору и свернула за угол.

Далай-лама все еще был в храме, поэтому я пошла в кабинет помощников. Мышь я волочила за собой. О своем появлении я объявила громким мяуканьем. Привлеченные необычным звуком, Тенцин и Чогьял обернулись и с изумлением воззрились на меня. Я гордо стояла посреди комнаты, а у моих лап валялась мышь.

Их реакция меня удивила. Я такого не ожидала. Обменявшись быстрыми взглядами, оба вскочили со своих мест. Чогьял подхватил меня на руки, а Тенцин склонился над неподвижной мышью.

– Еще дышит, – сказал он. – Наверное, это шок.

– Возьми коробку от принтера, – подсказал ему Чогьял, указав на пустую картонную коробку от только что замененного картриджа.

Воспользовавшись старым конвертом, Тенцин переместил мышь в коробку и стал внимательно ее рассматривать.

– Как ты думаешь, где?..

– У этой паутина на усах, – ответил Чогьял, внимательно меня рассмотрев.

У этой? Этой? Разве подобает так говорить о КЕС?

В этот момент в кабинет вошел водитель Далай-ламы. Тенцин передал ему коробку, велел наблюдать за мышью и, если она поправится, выпустить ее в ближайшем парке.

– Наверное, КЕС выходила, – сказал водитель, встретившись со мной взглядом.

Чогьял продолжал держать меня на руках, но не с обычной нежностью, а осторожно, словно дикого зверя.

– КЕС… – произнес он. – Не уверен, что она сохранит это имя.

– Мы и не собирались так ее называть, – поправил его Тенцин, вернувшись за стол. – Но Мышедавка Его Святейшества – тоже не лучший вариант.

Чогьял опустил меня на ковер.

– Может, назвать ее просто Мышедавкой? – предложил шофер. Но из-за сильного тибетского акцента слово «маусер» в его устах прозвучало, как «мауси».

Все трое уставились на меня. Разговор приобретал опасный оборот, и я до сих пор об этом сожалею.

– Мы не можем назвать ее просто Мауси, – сказал Чогьял. – Надо что-то добавить в начало или конец.

– Мауси-Монстр? – предложил Тенцин.

– Мауси-Убийца? – подхватил Чогьял.

Наступила пауза. Потом водитель высказал свое мнение:

– Может быть, Мау-Си-Дун?

Все трое расхохотались. Маленькая, пушистая кошка непонимающе смотрела на них.

Тенцин с напускной серьезностью посмотрел на меня.

– Сочувствие – дело хорошее. Неужели ты правда думаешь, что Его Святейшество будет делить кров с Мау-Си-Дуном?

– Или оставит Мау-Си-Дуна за себя на те три недели, что он будет в Австралии? – добавил Чогьял, и они снова расхохотались.

Я вскочила и бросилась прочь из комнаты, прижав уши и поджав хвост.

Несколько часов я спокойно сидела на залитом солнцем подоконнике в комнате Его Святейшества. Только здесь я начала понимать всю чудовищность моего поступка. Я постоянно слышала, как Далай-лама говорил о том, что для всех мыслящих существ их жизнь дорога так же, как наша для нас. Но вспомнила ли я об этих словах, когда в первый и единственный раз оказалась за пределами дома во внешнем мире?

Все существа хотят быть счастливыми и избежать страданий – когда я охотилась на мышь, эта мысль даже не мелькнула в моей голове. Я просто поддалась инстинкту. Ни на минуту я не задумалась над своими действиями – с точки зрения мыши.

Я начала понимать, что простота идеи вовсе не облегчает ее реализацию. Можно согласно мурлыкать, слушая изложение высоких принципов. Но все это пустое, если не начнешь жить в соответствии с ними.

Я гадала, расскажут ли помощники о моем новом имени Его Святейшеству – и станет ли это имя мрачным напоминанием о величайшей ошибке моей короткой жизни. Не придет ли он в ужас от содеянного мной? Не изгонит ли из этого прекрасного рая навечно?

К счастью для меня, мышь выжила. И когда Его Святейшество вернулся, к нему сразу же потоком пошли гости.

О произошедшем он заговорил лишь поздним вечером. Он сидел в постели и читал, потом закрыл книгу, снял очки и положил их на столик у изголовья.

– Мне рассказали, что случилось, – прошептал он, повернувшись ко мне. – Иногда инстинкты и негативный настрой могут взять верх. Позже мы глубоко сожалеем о содеянном. Но мы не должны сдаваться – будды не сдаются. Надо учиться на собственных ошибках и двигаться дальше. Вот примерно так…

Он выключил свет, и мы лежали в темноте. Я потихоньку мурлыкала от удовольствия.

– Завтра мы начнем снова, – сказал Далай-лама.

На следующий день Его Святейшество читал письма, отобранные его помощниками из огромной кипы корреспонденции, которую доставляли в резиденцию каждое утро.

Держа в руке письмо и книгу, присланную английским профессором-историком, Далай-лама повернулся к Чогьялу:

– Это очень мило.

– Да, Ваше Святейшество, – кивнул Чогьял, рассматривая глянцевую обложку.