Умри отец и впрямь от сердечного приступа, Роберт сумел бы справиться со своими чувствами, но к горечи от потери близкого человека добавлялась горечь от тайны, с ней связанной. Начинало казаться, что он поступил неправильно, даже низко, что предал память об отце.

Что, если это все-таки было убийство? Нет, он не подозревал ни мистера Бишопа, ни доктора Мозерли, но отца могли довести до самоубийства. Роберт помнил, что в день гибели отец получил какое-то письмо. Где оно? Что там?

Возможно, ответы есть в ящиках стола в кабинете. Требовалось открыть их и внимательно изучить содержимое, но заставить себя сделать это очень трудно.

Шли день за днем, но он никак не мог заставить себя открыть отцовский кабинет и заняться разбором его бумаг. Почему? Интуитивно чувствовал, что может найти там нечто, что изменит его представление если не о самом отце, то о жизни, которую тот вел.

Роберт был даже рад, что отсутствует управляющий поместьем мистер Симпсон, отправившийся в Австралию навестить заболевшую сестру. Получив телеграмму о смерти графа Грэнтэма, мистер Симпсон сообщил, что немедленно выезжает, но от Канберры до Лондона слишком далеко. Новый граф Грэнтэм пытался обмануть себя тем, что ждет возвращения управляющего, чтобы прояснить некоторые вопросы у него. Возможно, мистер Симпсон даже знает или хотя бы догадывается о причине, побудившей графа совершить самоубийство.

Следующие два дня Роберт бродил по Даунтону и его окрестностям, благо погода сменила гнев на милость и порадовала настоящим теплом и солнцем. В Англии сентябрь часто бывает куда лучше летних месяцев…

Сначала он вспоминал счастливые детские годы, шалости, которые совершались то тут, то там, а также дни каникул и праздников, проведенные в поместье, отца, дедушку и бабушку… Детство у всех счастливое, даже если в действительности оно ужасное, нищее и голодное. Просто дети не знают другой жизни и умеют находить радости там, где взрослые увидят только заботы.

А если ребенок окружен любящими родными, няньками, воспитателями, заботой и лаской, и немалым достатком, в таком случае даже розги через два десятка лет кажутся если не благом, то смешным происшествием.

Роберт был строптивым ребенком, не умеющим, вернее, не желавшим скрывать свои проступки, как это делал его двоюродный брат Джеймс, потому бывал наказан куда чаще, но сейчас эти наказания действительно выглядели милыми неприятностями, тем более его никогда не пороли по-настоящему, только грозили.

Довольно скоро благостное, хотя и грустное из-за кончины отца, настроение Роберта сменилось настороженным унынием. Уже много лет он видел Даунтон либо празднично украшенным, либо в такие дни, когда его меньше всего волновало состояние оконных рам или потолочных балок. Теперь став хозяином поместья, Роберт вдруг заметил, что Даунтон давно требует ремонта, если они не хотят потерять часть внутренней отделки. В центральном корпусе и правом крыле, конечно, сырости не было, но из окон заметно дуло, старые рамы не справлялись с порывами ветра.

– Мистер Бишоп, сколько у нас окон?

Дворецкий почувствовал смущение от того, что не мог точно ответить на вопрос молодого хозяина.

– Милорд, я не считал… Но это можно сделать. Высоких в бальной зале и…

– Не трудитесь, это не столь важно. Я приглашу архитектора, который все сочтет сам, это его работа.

Мистер Бишоп хорошо умел прятать эмоции, но даже у него промелькнуло легкое сожаление после слов графа. Роберт заметил, но отнес это к слишком большому объему предстоящей работы. Конечно, страшно даже подумать о том, чтобы отремонтировать такой огромный дворец, как их Даунтон!

– Мистер Бишоп, мы не станем производить работы во всем доме сразу. Обновим сначала одно крыло, потому другое… Кстати, продумайте, что нужно изменить в кухне и комнатах слуг, там наверняка проблем не меньше, чем в левом крыле.

– Да, милорд.

И непонятно, к чему относится это «да» – к согласию подумать или к проблемам.

Все же он заставил себя войти в кабинет и сесть за отцовский стол. Открыл ящики стола, одну за другой перебрал все лежавшие там бумаги, что-то бегло проглядывал, что-то внимательно изучал…

Час за часом три дня с перерывом на обед, ужин и короткий сон, надеясь, что найдет подсказку, но не находил. Иногда сжимал голову руками:

– Что же случилось, отец? Почему ты был так уверен, что я докопаюсь до сути, но не оставил ни единой зацепки для этого?

Приходные и расходные книги поместья… все в порядке, Даунтон довольно крепкое поместье, не самое богатое, не самое доходное, но это неудивительно, если вспомнить три неурожайных года, когда арендаторы были просто не в состоянии ничего платить, многие разорились и стали наемными рабочими, переселились в город, чтобы трудиться на фабриках.

– Не то, все не то…

Судя по отчетности управляющего, на счетах у отца должна бы скопиться солидная сумма, доходы превышали расходы даже с учетом немалых трат на содержание Даунтона и подготовку к Сезону. Что же тогда беспокоило отца и почему он столько лет не ремонтировал дворец?

Роберту уже снились колонки цифр, перед глазами стояли счета, приход, расход…

Леди Вайолет заметила старания сына, во время ужина бесцветным голосом поинтересовалась:

– Роберт, ты решил заняться Даунтоном?

– Да, мама.

– Рада это слышать. Постарайся не обращать на меня внимания, дай мне немного времени, я смогу взять себя в руки и помочь тебе.

– Буду рад.

Они ужинали вдвоем, Розамунд лежала с мигренью, а Эдит задержалась в деревне, правда, пообещав появиться к вечернему чаю.

Роберт пытался придумать, как сказать матери о своих сомнениях. В конце концов решился.

– Ты не знаешь, что за письмо отец получил утром в день своего отъезда из Лондона?

– Кажется, от мистера Уайльда.

Понадобилось усилие, чтобы скрыть волнение. Мистер Уайльд банкир графа Грэнтэма, неужели он знает, в чем дело? А мать продолжила:

– Думаю, письмо сохранилось в кабинете в Грэнтэмхаусе.

Роберт с трудом взял себя в руки, но мать заметила его волнение:

– Почему тебя беспокоит это послание?

– Что-то же должно было заставить отца так разволноваться, что…

– Нет, не письмо.

– Почему ты так уверена? – Он даже чашку с чаем отставил, чтобы не было заметно дрожание пальцев.

Леди Вайолет тоже поставила свой чай на столик.

– Роберт, я отправилась в кабинет сразу, как перестала лить слезы ручьем. В письме мистер Уайльд только сообщал, что проведет ближайший месяц в Европе. Делами в это время будет заниматься его помощник мистер… не помню имя. Ты подозреваешь что-то?

– Просто пытаюсь понять.

– Прости, но полагаю, что лучше заняться вопросами аренды и прочим. Графа Грэнтэма уже не вернешь, а поместье требует постоянного присмотра, тем более мистера Симпсона нет в Даунтоне.

Роберт видел, как леди Вайолет буквально на глазах выходит из заторможенного состояния, в котором была столько времени. Это не могло не радовать, вид безвольной леди Вайолет мог ввергнуть в депрессию кого угодно.

– Я тоже так думаю. Но все же съезжу в Лондон, напишу прошение об отставке и встречусь с мистером Уайльдом, если он уже вернулся в Лондон.

– Постарайся вернуться поскорей.

Роберт повернулся к дворецкому, привычно стоявшему позади с совершенно отсутствующим видом:

– Мистер Бишоп, нас с Томасом нужно отвезти к дневному поезду. Вы найдете на чем?

– Да, ваша милость. Сказать Томасу, чтобы он собрал ваши вещи, милорд?

– Томас всегда готов, но передайте, вдруг он решил сегодня ночью куда-то сходить?

Когда перешли в гостиную, чтобы слуги могли убрать посуду после ужина, леди Вайолет покачала головой:

– Ты слишком балуешь своего камердинера. Разве можно позволять так часто отлучаться?

– У нас с Томасом особенные отношения. Он столько раз спасал мою жизнь, что требовать от него чего-то или за что-то укорять не поворачивается язык.

– Ты едешь в Лондон? – Эдит услышала последние фразы.