Он в очередной раз уклонился от «Фоккера»– одиночки, тот, видимо, все пытался отомстить за гибель своего напарника, потом, увидев сзади растянувшуюся пару вражеских истребителей, резко отдал ручку от себя, уходя к земле. Ведущий пролетел в десятке метров над головой и так и не сумел довернуть на Виктора, зато отставшему в атаке ведомому «Як» достался, словно на блюдечке. Саблин потянул было в вираж, но, обнаружив в нескольких десятках метров позади себя разноцветный кок «Фокке-Вульфа», понял, что не вытянет. Время «растянулось», и Виктор увидел, как нос вражеского истребителя словно расцвел огнями неоновых реклам, как застонал раздираемый килограммами металла воздух и как переплелись разноцветные жгуты трассеров буквально в метре от хвоста его самолета. Это красивое, но смертельное сплетение пулеметных и пушечных очередей приближалось к нему неторопливо, но неотвратимо, и Виктор понял, что через три, нет, уже два удара сердца вся эта красота вонзится «Яку» в хвост и пойдет гулять дальше: по кабине пилота и по мотору. И тогда рука сама дернула ручку вбок и на себя, выводя машину из виража и загоняя ее на вертикаль.

Лобастый «Фоккер» догонял его, рубя винтом воздух в каком-то десятке метров, но ударить уже не успевал, проскакивая мимо. Из виража он выскочил быстро, быстрее, чем «Як», но очень уж долго поднимал нос. Саблинский истребитель трясся от потери скорости, перегретый мотор захлебывался, но еще тянул. Все так же машинально Виктор переложил ручку, превращая подъем в восходящую ветвь бочки, и, когда «Як» почти лег на спину, прямо под собой увидел вражеский самолет. Тот за счет большей скорости проскакивал вперед, и пилот, задрав голову вверх, таращился на русского. Враг был так близко, что Саблин разглядел и молодое, даже юношеское лицо, шлем-сеточку и досаду во взгляде вражеского летчика. Таким взглядом его знакомые провожали убегающего зайца или лису, это была досада охотника, который только что упустил своего законного зверя.

– Я тебе, сука, не заяц, – закричал Саблин так, будто немец мог его слышать. – Я, сука, сам с зубами. – Эта чужая досада, этот взгляд жутко его обозлили, и он почувствовал, что силы все же есть и что драться еще можно.

Немец стремительно уходил вперед, Виктор затормозил вращение, слегка потянул ручку на себя и, когда серый вражеский силуэт пересекся с его курсом, зажал гашетки. Пулемет отработал исправно, а вот пушка, коротко громыхнув, замолчала. Впрочем, это уже не имело значения – где-то вверху все еще был мститель-одиночка, и, быстро докрутив бочку, пришлось внимательно осматриваться. «Мститель» был тут как тут – заходил со стороны солнца, ведущий пары «Фоккеров» немного в стороне карабкался вверх, и все было как обычно, не было видно лишь оставшегося у земли, обстрелянного «Фоккера».

Однако эта атака оказалась последней. «Мститель», просвистев мимо, неожиданно пристроился к чужому ведущему, и они вместе пошли на запад. Обстрелянного Саблиным ведомого по-прежнему не было видно, как Виктор ни крутил головой. Внизу оказались уже советские позиции, и бойцы яростно размахивали руками и подбрасывали что-то вверх. Он даже удивился такому энтузиазму наших войск, но мысль эта скоро оказалась сметена другими, более насущными. Перегретый мотор никак не хотел охлаждаться и стал быстро терять обороты. Скорое возвращение домой оказалось под вопросом.

Мотора хватило. Он честно дотянул до аэродрома и уже на самой глиссаде неожиданно встал. В итоге Виктор метров за двести до посадочного «Т» отодрал здоровенного «козла» и лишь благодаря крепости шасси не разбил машину. Со стоянки к нему бежали люди, а он долго, словно старый дед, выбирался из кабины, трясущимися руками пытался закурить, но папироса валилась из пальцев. Поджилки тряслись, и ощущение было такое, словно его долго и сильно били. Сидеть на земле было приятно, она неожиданно оказалась очень мягкой и теплой, в ноздри ударил запах чабреца, и захотелось прямо здесь лечь и заснуть. Вставать и докладывать о бое пришлось через силу…

Атмосфера в штабе своим сюрреализмом и бредовостью чем-то напомнила Виктору фильм о войне одного из известнейших российских режиссеров. Из-за занавешенного закутка доносились тихие девичьи всхлипы, из соседней комнаты громкие матюги – там комдив разносил в пух и прах Тимура Гаджиева и ведущего штурмовиков. Сидящий в углу начальник разведки делал вид, что его ничего не касается, и пытался замаскироваться на карте местности, начальник штаба дивизии зло ходил по комнате. Телефонисты и связисты испуганно жались по углам и старались стать невидимками. Это все настолько сильно контрастировало с обычной штабной обстановкой, что Виктор слегка оторопел.

– Вот и Саблина доставил. – Прутков чуть подтолкнул Виктора в спину. Он не видел, но был уверен, что улыбка у майора сейчас гаденькая.

– Г-где ведущий? – В дверях застыл комдив, и его ледяной голос не предвещал ничего хорошего. – Ш-шубин где?

– Не могу знать, – удивился Виктор, – он из боя раньше меня вышел. – После посадки начштаба полка чуть ли не силком запихнул его в командирскую «эмку» и привез в штаб. Подробностей боя Саблин узнать так и не успел.

– Бросил командира, – чуть ли не пропел Прутков. В его голосе прорезались нотки торжества.

– Никого я не бросал, – разозлился Виктор, – мы по «Фоккеру» срубили, потом командира повредили – мотор масло погнал, и крыло издырявили. Я его отход прикрывал. С пятеркой дрался, потом пара ушла – с тремя. Одного подбил. Командира не слышал и на маршруте его самолет не видел.

– П-пишите рапорт, – желваки на лице комдива заиграли, – п-подробнейший. Чтобы ч-ч-через час рапорта всех участников б-были у меня на с-столе. И уберите эту, – вдруг заорал он, – чего она т-тут ревет?

Подробности случившегося Виктор узнал, когда, усевшись в компании уцелевших летчиков второй эскадрильи, писал рапорт. Итоги были печальными. Не вернулись Шубин и Быков. Не вернулся Лоскутов – молодой летчик, для которого этот вылет был первый. Потеряли один экипаж у подопечных – штурмовиков. Второй «Ил», подбитый, сел на своей территории. Ведомый Гаджиева, сержант Тарасов, сел на брюхо уже на аэродроме – после полученных в бою повреждений не вышли шасси. Слишком уж великая цена за двух сбитых «Фоккеров», которых лично он, Виктор, видел. Настроение было похоронное, полк за месяц уже отвык от потерь. Мерзкий голос Пруткова траурным звоном звучал в ушах, и некуда было от него деться.

– Что же теперь будет? – растерянно спросил вдруг Гаджиев.

– К комдиву пойду, – решение пришло само собой, – рапорт напишу, пусть в другой полк переводят. Думаю, не откажет.

Летчики оторвались от писанины и удивленно уставились на него.

– Так ты думаешь, что Шубин?.. – как-то обреченно не договорил Гаджиев.

– Надеюсь, что вернется, – вздохнул Виктор, – его без хрена не сожрешь. А если нет, то мне хана. Прутков угробит, к бабке не ходи…

Тимур мрачно кивнул.

– В штаб сейчас звонили! – Соломин ворвался в учебный класс, подобно метеору. – Шубин у Большекрепинской, на пузе сидит. Живой!

…Поминки шли тихо. Тихо переговаривались, тихо пили самогон из грубых, вырезанных из пустых бутылок стаканов, тихо приходили и уходили, тихо поминали капитана Быкова и младшего лейтенанта Лоскутова. Вторая эскадрилья прощалась с комэском и летчиком. Официальная часть прошла за ужином, неофициальная шла сейчас. Командование знало, но предпочло закрыть глаза, на завтра массовых вылетов не ожидалось. Виктор идти на поминки не хотел, но пришлось. Быков был для него врагом, пусть не всегда явным. И пусть эта вражда давно уже переросла в худой мир, но, как говорится, осадочек оставался. Не идти было тоже нельзя. Ребята из второй, тот же Тимур, обиделись бы на такое. Пришлось присутствовать. Он посидел с полчаса, выпил стакан холодного самогона и засобирался обратно. Можно было пить и пить, завтра ему никуда не лететь, это он знал точно, но как-то не было особого желания.

Пока Виктор сидел в землянке, стемнело окончательно. Он потихоньку пошел домой, но неожиданно у ближайших кустов наткнулся на какую-то темную фигуру. Хотел пройти мимо, но, услышав тихие всхлипы, остановился. Таня застыла серой тенью, незаметная, раздавленная горем.