Дорис сильными руками бросает Сергея на черный диван. Черная и белая половины ее лица равно искажены страстью:

— Я тебя никуда не пущу! Слышишь?! Я не только гауптшарфюрер, но и женщина! Я выстрадала тебя, выстрадала твою любовь: ты — мой!

Нарядный город днем. Перед гостиницей под каштанами на тротуаре корзины цветов. Рядом на скамеечке дородная чистенькая старушка в белом чепце и темном платье в клеточку. Подходит Сергей. Говорит громко:

— Две больших гвоздики, пожалуйста. Я выберу сам. Он наклоняется и добавляет быстро и шепотом:

— Завтра утром, матушка Луиза, в девять, в парке Ариана на той же скамье.

Парк. Сидят Иштван и Сергей, между ними продавщица цветов.

— Я сразу узнала его, товарищи: тот самый, который давал деньги Курту на зажимы и листовки… И на краску… Он сам купил Лизе сумочку для краски! Он, говорю, он самый! Сын или внук знаменитого генерала или богатого помещика из Африки. Зовут Адриан, фамилии не знаю. Чистый барин, то есть барин самый первый сорт, а вот нам сочувствует: сам красил лозунги на тротуарах и с этими листовками рисковал головой! Он, я не ошибаюсь! Живет в гостинице!

— Дело не пойдет, — говорит Иштван. — Советская разведка никогда не контактирует с членами коммунистических партий!

Сергей:

— Курт не состоял в немецком комсомоле, Гитлер помешал оформиться. В партии, тем более, не состоял. Курт — честный немец и антифашист по убеждению. Молодежь повсюду разочарована своим положением — что аристократ Адриан, что рабочий Курт. Пусть Вилем узнает фамилию Адриана. Это важно!

Иштван:

— Может быть, это будет новая линия, дополнительная?

Сергей:

— Но Адриан слишком молод. Он, вероятно, еще никогда не служил!

— Тем лучше. Нам нужен не чиновник, а преданный и проверенный друг. Служить Адриан станет там, где мы ему укажем! Материально он обеспечен, его общественное положение прекрасное! Начинаем новую линию! Это большой успех! Очень большой успех! Адриана мы назовем Африканцем.

Старушка поднимается.

— Ну, товарищи, я ухожу! Привет сыночку! До свидания!

Иштван и Сергей дружно:

— Привет вам, матушка Луиза! Спасибо за помощь!

Когда пожилая женщина уходит, Сергей говорит серьезно:

— Рой пьет запоем. Он уже на заметке у начальства. Линия начинает трещать. Год не прошел, а она уже в опасности.

— Год такой работы да с такими блестящими результатами — это много.

— Айхеншток — дурак. Настоящий дуб. Он не заменит Роя.

— Он уже начинает работать. Я боюсь только одного, чтобы Вилем по неопытности не стал давать ему слишком много денег. И потом: как бы Вилем сам не переоценил свое положение в семье полковника Тона! Инстинкт контрразведчика может взять верх над отцовскими чувствами, и тогда оба наших дружка — Вилем и Айхеншток — полетят в пропасть. Руководить ими трудно: оба не слушают советов — Вилем из понятного рвения. Дуб — по глупости.

Иштван закуривает сигару и закидывает ногу на ногу. Он в глубоком раздумье. Наконец говорит:

— Ты понимаешь, Сергей, через год работы с нами Африканец может стать нашим замечательным помощником. Если молодую графиню Равенбург-Равенау мы сумели перевоспитать, то из преданного нам антифашиста вырастет настоящий подпольщик!

Гостиная Дорис. Сергей и Дорис лежат в обнимку на черном диване. Оба курят. Оба полураздеты. У обоих блаженный и усталый вид.

Сергей:

— Дорис, пора морально оформить нашу связь. Я — человек определенного круга и не должен ронять своего достоинства.

— Что ты хочешь сказать?

— Мы прячемся ото всех, как преступники. Тебе не к лицу быть на положении любовницы.

— А что же к такому лицу, как мое?

— Графское достоинство.

Дорис инстинктивно делает движение торжества и восторга, быстро овладевает собой. Говорит с притворным равнодушием:

— Ты хочешь жениться на мне?

— Обязан. Я тебя люблю. Твое лицо не мешает тебе стать гордой графиней Переньи де Киральгаза. Только вот…

— Что именно? Договаривай, милый.

Пауза.

— Я уже твоя жена. Говори откровенно, моя радость!

— Видишь ли, Дорис, тысячелетний графский герб требует позолоты. А я небогат. Денег от американской тетушки нам не хватит.

Пауза. Дорис сосредоточенно думает, пуская дымок в потолок.

— Куда твоя тетушка вложила капитал?

— В британский трест «Империал Кемикл» и американский «Дюпон де Немур».

— Оба связаны с нашим «И.Г. Фарбениндустри».

Пауза.

— Ты когда-нибудь играл на бирже, милый?

— Нет.

— Я тоже. Но у меня в руках секретные сведения о военных заказах: я буду давать их тебе, а ты будешь играть через твой Дрезденский банк. Перед каждым правительственным заказом купишь акции подешевле, а после заказа цена подскочит, и каждый пункт даст нам тысячи марок в зависимости от количества твоих закупок.

— У меня наличных денег немного.

— Займи в банке.

— Боюсь своего неумения. Пролечу в трубу с тобой вместе.

— Не бойся! Я с тобой! Ты знаешь, милый, у меня в руках и сведения о России. Они влияют на движение курса всех военных акций. Скоро будет война, милый, и мы с тобой перевезем этот диван в Кремль. А пока я буду вовремя рассказывать тебе кое-что для биржи.

Дорис поднимается и становится на колени на диване над Сергеем.

— Дай мне руку на жизнь и на смерть!

— На жизнь, Дорис!

— Нет, скажи: на жизнь, графиня Переньи де Киральгаза!

Сергей повторяет. Дорис счастливо и торжествующе хохочет, поводя в воздухе руками, как дирижер над оркестром.

— Повтори еще! Еще! Какая дьявольская симфония в твоих словах… Я им еще покажу… всем насмешникам… Я сделаю из тебя, азиат, северного германского человека, и мы вместе войдем в Валгаллу.

Сергей:

— А по дороге остановимся в Кремле!

Оба дружно хохочут.

Задняя комната аптекаря. За столом сидят суровые и хмурые Иштван, Степан и Лёвушка. Перед ними навытяжку стоят Сергей, Альдона и Ганс.

Степан грозно:

— Ты знал об этом коллективном заявлении Альдоны и Ганса? Отвечай, Сергей!

— Знал.

— Ты его допустил, а допустив, не предупредил нас о столь гнилых настроениях твоих подчиненных. Позор! Ты в ответе за группу. Ты ее разложил! А группа ваша не из последних, и стыдиться вашей работы вам нечего. Лёвушка это вам подтвердит, он знает число и качество завербованных по всем группам.

Молчание. Степан:

— От кого вы получаете задания? Отвечайте, Альдона и Ганс!

Оба недоуменно:

— От вас через Сергея.

— А мы от кого?

— От Центра.

Степан хлопает ладонью об стол так, что звякают пустые стаканы.

— Какие это были задания?

— Обыкновенные, — нетвердо отвечает Альдона.

— Как это «обыкновенные»?

— Ну, как? Я не понимаю… Такие, как всегда…

— Был боевой приказ напасть на гитлеровского фельдкурьера?

— Был.

— Кто был ранен в этом бою?

— Я.

— Так какого же черта тебе еще надо, Альдона?

В ответ Альдона молча и смущенно разводит руками.

— Чем фашистская пуля под Берлином хуже вражеской пули в другом месте? А? Отвечай, Альдона!

— Она… Конечно… Но…

— Тебе нужно военную форму и знамя в руке? Газетную шумиху? А? Парадокс: доросла до двадцати четырех лет и не понимаешь, что настоящие герои не обязательно одеты в военную форму и не всегда держат знамя! А главное — не нуждаются в рекламе! Тебе показухи захотелось, а? Ты не понимаешь, что если в условиях мирного существования добровольно идешь на риск смерти, то ты уже героиня? Не где-то под Шанхаем, а здесь, под Берлином! Не понимаешь, что ты уже давно фронтовой боец! Что фронт может проходить через кабинет итальянского полковника! А, Ганс? Позор!

Иштван:

— Вы хотите дезертировать с поста ради романтики? Плохо, Альдона, плохо, Ганс: плохо потому, что очень глупо. Не ожидал!