Получается, что неудовлетворенный извлекает столько же удовлетворения — если не больше — от средств массового движения, сколько и от конечных целей движения. Наслаждение, которое получают неудовлетворенные от хаоса и падения счастливых и преуспевающих, исходит не из исступленного сознания, что этим очищается почва для небесного града. В их драматическом крике «все или ничего!» — в слове «ничего», возможно, больше страстного желания, чем в первом.
«Вещи, которых нет».
54.
Один из выводов, вытекающих при рассмотрении факторов, способствующих самопожертвованию: мы менее готовы умирать за то, чем обладаем и чем являемся, нежели за то, кем хотим быть и что хотим иметь. В этом есть горькая, ставящая в тупик правда: люди, когда они имеют «нечто стоящее, чтобы за это сражаться», желания сражаться за это не испытывают. Живущие полнокровной и полноценной жизнью люди обычно не хотят умирать ни за собственные интересы, ни за родину, ни за какое-либо «священное дело»[69]. Не обладание ценностями, а страстное желание — вот мать полной нераздумывающей самоотдачи. «Вещи, которых (94:) нет», на самом деле сильнее «вещей, которые есть»[70]. Во все времена люди отчаянно сражались за прекрасные города, еще не выстроенные, за сады, еще не посаженные. Сатана знал, что говорил, когда утверждал: «За жизнь свою человек отдает все, что у него есть»[71]. Да, — все, что он имеет. Но скорее умрет, чем отдаст то, чего еще не имеет.
69 Отголосок этой смущающей правды содержится в письме, полученном из Норвегии в период нацистского нашествия: «Наша (194:) беда в том, что нам во всем везло, что многие из нас потеряли подлинный дух самопожертвования. Жизнь многих людей была настолько приятной, что они не хотят рисковать ею серьезно». (Цитата из книги Д. Д. Барри в газете SanFranciscoNews, от 22-го июня 1940 года.)
70 Первое Послание Коринфянам. 1. 28.
71 Книга Иова. 2:4.
В самом деле, странно: люди, которые придерживаются настоящего и изо всех сил цепляются за него, меньше всех способны защищать его. С другой стороны, те, кто с презрением отвергает настоящее и отряхивает его с себя, должны иметь все его дары и сокровища, которые не-прошенно сыплются на них, как из рога изобилия.
Мечты, видения и непомерные надежды — все это могучее оружие и настоящие инструменты. Подлинный вождь-реалист отлично понимает ценность этих инструментов для дела. Понимает потому, что презирает настоящее. А настоящее презирает потому, что не способен к практическим делам. Преуспевающий деловой человек часто оказывается не способным к роли общественного руководителя, потому что ум его настроен на «вещи, которые есть», а сердце направлено на то, чего можно достичь в настоящее «наше» время. Неудачливость в практических делах, по-видимому, является условием успеха в общественных делах. Может быть, хорошо, что некоторые непокорные натуры, потерпев поражение в деловом мире, не чувствуют себя раздавленными, а наоборот, загораются — на первый взгляд, нелепой — уверенностью, что они особенно компетентны в управлении городом, а то и страной.
55.
Не так абсурдно, как кажется, что люди готовы умереть за пуговицу, за флаг, за слово, за мнение, за миф и т. д. Напротив, самое неразумное — это отдать жизнь за (95:) нечто такое, что стоит иметь. Несомненно, жизнь человека — наибольшая реальность из всех реальностей; без нее не может быть и речи о каких-то вещах, которыми стоит обладать. Самопожертвование не может быть проявлением конкретной личной заинтересованности. Даже в случае, когда мы рискуем своей жизнью, защищая ее, наша готовность бороться зависит не столько от личной заинтересованности, сколько от чего-то неуловимого, вроде традиции, привычки, чести (честь — ведь это только слово) и главным образом — надежды. Когда нет надежды, люди убегают или позволяют убить себя без боя. Они будут цепляться за жизнь, но так, как будто их оглушили. Чем иным можно объяснить факт, когда миллионы европейцев позволили себя посадить в лагеря смерти, в газовые камеры, зная при этом, что их ведут на смерть? Одной из могучих сил, которыми обладал Гитлер, при этом не самой малой, было его умение лишить своих противников надежды (по крайней мере, на европейском континенте). Его фанатическая вера в то, что он строит новый порядок, который будет длиться тысячелетие, передавалась как его последователям, так и противникам. Первым она внушала чувство, что в борьбе за Третий рейх они в союзе с вечностью, вторым, — что бороться против Гитлера все равно, что бросать вызов неизбежной судьбе.
Интересно, что евреи, покорно шедшие на убой в гитлеровской Европе, отчаянно боролись в Палестине. И хотя говорят, что в Палестине они сражались потому, что у них не было иного выхода — иначе арабы перерезали бы им всем горла, — тем не менее верно, что их отвага и готовность к самопожертвованию были не от отчаяния, а от горячей заботы возродить свою древнюю страну и древний народ. И они, действительно, умирали за города, еще не построенные, за сады, еще не посаженные. (96:)
Доктрина.
56.
Готовность к самопожертвованию в человеке тем выше, чем более далек он от действительности. Делающий выводы на основе своего личного опыта и своих наблюдений обычно не восприимчив к идее мученичества. Самопожертвование — шаг неблагоразумный. И оно не может быть итогом размышлений и обдумывания. Все массовые движения поэтому стараются отгородить своих приверженцев от действительности непроницаемой для фактов завесой. Делают они это обычно утверждением, что окончательная и абсолютная истина выражена в их доктрине, что вне ее нет ни правды, ни истины. Факты, на которых основывает свои заключения истинноверующий, берутся не из его личного опыта и наблюдений, а из священного писания движения. «Так крепко должны мы держаться за каждое слово, открытое нам в Евангелии, что если бы я увидел всех ангелов небесных, слетевших ко мне, чтобы сказать что-то другое, я не только не испытал бы искушения усомниться хотя бы в едином слове, — я закрыл бы свои глаза и заткнул уши, ибо ангелы не заслуживали бы, чтобы их видеть и слушать»[72]. Полагаться на свидетельства чувств и разума — ересь и измена. Невольно подумаешь, как много нужно неверия, чтобы поверить. То, что мы понимаем под слепой верой, поддерживается бесчисленными невериями. Фанатичные японцы в Бразилии годами отказывались верить, что Япония потерпела поражение. Фанатичный коммунист от72 Luther // Table Talk. Number 1687.» Цитата из книги: Frantz Funck-Brentano. Luther. p. 246.
казывается верить любому неблагоприятному России сообщению, он даже отказывается верить собственным глазам, когда воочию видит жестокую нищету в советской обетованной земле.
Способность истинноверующего «закрывать глаза и затыкать уши» на факты, которые, по его мнению, не (97:) заслуживают того, чтобы их видели или слышали, является источником непревзойденной силы духа истинноверующего. Он не боится опасности, он не падает духом перед препятствиями, его не сбить с толку противоречиями — и все потому, что он отрицает их существование. Сила веры, как сказал Бергсон, не в том, чтобы ею двигать горы, а в том, чтобы не видеть, когда горы двигаются на самом деле![73]Уверенность истинноверующего в безошибочности собственной доктрины делает его недоступным для всего, что есть неясного, непредвиденного и неприятного в действительности окружающего мира.
Таким образом, действенность доктрины следует оценивать не ее глубиной и возвышенностью, не обоснованностью истин, в ней заключенных, а тем, насколько хорошо она отгораживает личность от себя самой и от мира такого, каков он есть. Слова Паскаля по поводу любой действенной религии справедливы и в отношении любой действенной доктрины: она должна «идти наперекор природе, здравому смыслу и наперекор человеческому удовольствию»[74].
73 Bergson Henri L. The Two Sources of Morality and Religion (New York: Henry Holt & Company, 1935).
74 Pascal. Pensees.
57.
Действенность доктрины заключается не в ее смысле, а в ее несомненности. Никакая доктрина — как бы глубока и высока ни была — не будет действенна, если она не представлена как воплощение одной единственной истины. Она должна быть тем единым словом, от которого произошло и говорит все сущее[75]. Явные нелепости, тривиальный вздор, высокие истины — все одинаково хорошо подготавливает людей к самопожертвованию, лишь бы люди все это принимали за единственную вечную истину.