- Не тревожься, Петрович, - успокаивал Аносова литейщик Швецов. По-моему, он не с того конца начал поиски. Всякое дело требует глубокой думки, а так, наудачу да в темную играть, - толку не жди.
Старый кержак величаво-сурово проходил мимо заветных дверей таинственного цеха. Разговаривал он с Каймером с большим тактом, сохраняя достоинство. Иначе относились к Петеру молодые русские мастера. Они не могли примириться с таинственным поведением иноземца. Подносчики запоминали, сколько и чего доставили в цех, забирались в темные уголки, наблюдали, но всё было напрасно: Петер вел себя осторожно.
Время между тем уходило. Миновал год.
- Долго чегой-то шаманит наш кудесник! - с легкой насмешкой вымолвил однажды Швецов. - Нам бы самим поколдовать, Петрович. Соскучилось сердце по большой работе.
Аносов понимал, что настоящее открытие легко не приходит, и поэтому спокойно ответил старику:
- Каймер взялся за важное открытие, а оно требует огромной настойчивости и терпения. Надо обождать. Погоди немного, отец, придет и наш час. Великий труд впереди, а пока терпи и думай свою заветную думку. Не всё в Каймере плохо.
Старик хотел что-то возразить, но Павел Петрович предупредил его:
- Ты возмущаешься поведением немца; а у нас какой обычай? Кто из литейщиков не хранит своих секретов? А если и передаст, то только по наследству. А это как назвать?
Аносов попал в больное место литейщика. Он смущенно опустил глаза: понял намек.
Волновался не только Аносов, но и сам начальник фабрики Ахте: он переходил от восторгов к растерянности, от растерянности к новым обещаниям, а дело между тем подвигалось медленно. Были выданы плавки, но они оказались плохими.
Терпению, казалось, приходил конец, но тут Каймер выдал обычную сталь, которая обошлась значительно дороже.
- Вот оно как, обремизился! - оправляя сивую бороду, хмуро сказал Швецов. - Теперь бы посмеяться над бахвалом, да бог с ним! Небось у самого паскудно на душе.
Каймер сразу опустился, посерел, куда и спесь девалась! Когда наступал вечер, он не уходил, как в былые дни, в немецкий клуб, чтобы поразвлечься там за кружкой пенистого пива, а оставался дома и безмолвно просиживал долгие часы в глубоком кресле. Эльза с жалостью смотрела на отца. От неудачи старик осунулся, постарел. Однажды Эльза купила отцу две кварты ячменного пива и с соболезнующим видом поставила перед ним.
- Пей, отец. Тебе трудно отстать от старых привычек, - сказала она старику.
Каймер решительно отодвинул кувшин с пивом. Хмуро опустив голову, он пожаловался Эльзе:
- Я честный немец, и мне стыдно смотреть людям в глаза! Я был в Золингене лучший мастер. Я делал ножи и думал, что здесь, в России, всё смогу. Но тут есть свои сталевары. Если бы я знал!
Дочь разгладила взъерошенные волосы на голове отца.
- Ты всегда был слегка заносчив, но сейчас больше не станешь хвастаться, и всё будет хорошо, - ровным, спокойным голосом уговаривала она его. - Пей свое пиво, отец.
- Нет, нет, - покачал головой Петер. - И пиво не буду пить, и не всё будет хорошо. Аносов мой враг и теперь будет смеяться надо мной.
- Он порядочный человек и не позволит себе насмешки над старым человеком! - уверенно сказала Эльза.
- Ты ошибаешься, он не такой! - запротестовал Каймер. - Он оставил тебя - лучшую девушку из Золингена.
- Это совсем другое, - вспыхнув, перебила дочь. - Не надо говорить об этом, отец...
Старик догадался, что Эльзе тяжело от воспоминаний, вздохнул и замолчал.
Однажды в сумерки он вышел на Большую Немецкую и нос к носу столкнулся с Аносовым. Каймер сделал вид, что не заметил Павла Петровича, но тот окликнул его и дружески протянул руку:
- Ну, как дела, старина?
Каймер отвел глаза в сторону и не отозвался. По его хмурому виду Аносов догадался, что творится в душе литейщика. Он обнял его за плечи и дружески сказал:
- Не вешай головы, братец. После большой пирушки всегда наступает горькое похмелье. Ты человек решительный, возьми себя в руки и трудись. С кем не бывает неудач?..
Каймер благодарно взглянул на Аносова и повеселел. Придя домой, он облегченно сказал Эльзе:
- Русские люди - хорошие люди. Этот инженер не плохой человек... Он совсем не смеялся над моей бедой...
Павлу Петровичу предстояло серьезное испытание. Он решил сам добиться изготовления литой стали. Это и будет настоящим преддверием к открытию тайны булата!
Снова долгие вечера проводил он за книгами и рукописями. Работы Гей-Люссака, Ринмана и Реомюра не давали ясного и определенного ответа на интересный и важный вопрос.
"Чем же, в конце концов, обусловливаются свойства стали? - спрашивал себя инженер, и опыт говорил ему, что количество углерода и характер соединения железа с ним предопределяют ее качество.
Сталевары знали два способа получения стали. Одни шли к цели путем насыщения относительно чистого железа определенным количеством углерода, другие стремились удалить из чугуна некоторое количество углерода и все посторонние примеси.
Павел Петрович решил использовать эти способы. Путем комбинации их он попытался установить свой, совершенно новый прием, основанный на превосходном понимании химических процессов, которые происходили при томлении сплава. Но при этом следовало подвергнуть ревизии воззрения крупных европейских ученых.
Предстояла большая битва, и надо было иметь большую смелость и веру в себя, чтобы схватиться в решительном поединке с людьми, каждое слово которых принималось за истину. В этой схватке приходилось обдумывать каждый шаг, и Аносов погрузился в подготовку интересного опыта. Неторопливо, основательно он вместе со Швецовым продумал устройство камерной воздушной печи, в которой можно было сохранять и регулировать желаемую температуру. Старый литейщик отобрал лучшие огнеупорные тигли. Но главное оставалось еще впереди: нужно было разработать технологический процесс плавки и разливки стали.
Мучительно терзаясь, Павел Петрович думал об этом. Мысль работала остро, лихорадочно. Он перебирал данные опытов, вспоминал высказывания металлургов.
После глубоких раздумий он занес в записную книжку:
"С тех пор, как появились сочинения Ринмана в Швеции и Реомюра во Франции, способы цементирования сделались в металлургии подробно известными, а вместе с тем сохранилось и правило, что для цементирования железа необходимо непосредственное проникновение угля к железу".
Аносов отверг это положение. Когда закончили возведение и просушку печи, он со Швецовым лихорадочно принялся за дело. В большой тигельный горшок Швецов положил железо и поставил его в горн. Павел Петрович не отходил от плавки. Он тщательно следил за температурой. По силе и цвету вырывавшегося из горна пламени, по цвету искр он устанавливал желаемый накал.
Горшок стоит в пылающем жаром горне. Непосредственного соприкосновения угля и железа как будто не имеется, но это только так кажется. Углерод раскаленного в печи угля перешел в газообразное состояние и быстро проник в тигель. Там, в таинственном полумраке, творится чудесная метаморфоза: частицы углерода, как резвые и напористые невидимые всадники, атакуют железо и насыщают его.
"Вот когда начинается", - подумал Аносов. Железные обсечки на дне тигля заметно понизились, и постепенно началось расплавление.
Прошло около часа. Каждый нерв в теле дрожал, как натянутая струна, но инженер и литейщик не отходили от горна. Наконец наступил долгожданный, еле уловимый момент, когда последняя крупица железа начала плавиться.
"Пора!" - решил Аносов и, энергичным движением накрыв горшок крышкой, в маленькую скважину продолжал наблюдать за дальнейшим нагреванием тигля.
Золотые блестки засверкали на расплавленном металле. Швецов переглянулся с инженером, тот кивнул головой, и литейщик, не теряя ни минуты, осторожно снял тигель и мастерски вылил сплав в форму...
Как пахари после тяжелой работы, опустив руки, сидели они у меркнувшего сплава и ждали, когда он остынет. Оба не шевелились, - шли самые напряженные минуты. "Что-то получилось?" - тревожно думали они и сердцем догадывались, что рождалось что-то новое, удивительное, ради которого стоило так напряженно и взволнованно работать.
