– Я не только послушна, но к тому же бесстрашно защищаю гардероб ее высочества от моли, – сказала она, усмехнувшись.

Элис кивнула в сторону кухонной плиты:

– И вот теперь вам приходится делать всю готовку и уборку за меньшую плату?

– Для меня большая честь служить ее высочеству, – ответила Пуки, горделиво выпрямившись. – Ее отец был махараджей Приндура. Когда моя мать узнала, на кого я работаю, она три дня плакала от счастья.

Элис удивленно приподняла бровь:

– Странно, что, узнав о случившемся, она не плакала три дня от стыда.

Пуки нахмурилась.

– Я не разношу сплетен о его высочестве, – заявила она, разливая чай.

– Пусть даже так, но вам, наверное, было нелегко в один прекрасный день заняться мытьем полов. Почему вы безропотно смирились со своим новым положением?

Пуки вскинула подбородок:

– Мое место рядом с ее высочеством. Я разделяю с ней и печали и радости.

Элис удивленно уставилась на нее:

– Значит, вы еще из тех служанок? Их не так-то много осталось. Ее светлость добра ко мне, но я не могу похвастаться такой преданностью. Хотела бы стать камеристкой. Какие красивые платья можно получить, когда они наскучат хозяйке! Правда, госпожу для себя надо выбирать очень тщательно. Есть такие, кто не любит отдавать свои старые платья камеристкам: этим леди не нравится, что те щеголяют в одежде, которую они сами недавно носили.

Пуки положила в чай немного сахара.

– Ее высочество отдает мне свои платья, но я их не надеваю. Уж очень смешно в них выгляжу. Одежда принцессы очень изысканная, а у меня большие ноги. Поэтому я вынуждена продавать эти платья, а деньги отсылать матери.

Взяв кусок торта, Элис сказала:

– Иногда мне приходит в голову, что хорошо бы отправиться на работу в колонии.

– Не впадайте в пагубную привычку думать, что где-то в другом месте жизнь для вас была бы намного лучше. Моль есть повсюду, – сказала Пуки с набитым ртом.

– Не все наши хозяева и хозяйки одинаковы, – заметила Элис. – Рано или поздно вы все равно узнали бы от кого-нибудь, что я была горничной у Бэгшотов. Четыре года назад генерал обвинил меня в воровстве. К несчастью, его жена тогда была больна и не смогла меня защитить. Миссис Бэгшот – лучшая госпожа, которая у меня когда-либо была. Она даже намекала, что я стану ее следующей камеристкой. Но генерал уволил меня без всякого предупреждения и отказался давать письменную рекомендацию. Вот почему теперь я на побегушках у графини. Очень благодарна, что ее светлость вообще меня взяла, больше никто не хотел, но она платит мне жалованье как прислуге из Германии. Мерзкая работенка – обслуживать генерала. Держитесь от него подальше.

Пуки налила ей еще чая.

– Значит, вас понизили в должности: были горничной – стали «прислугой за всё»? Почти так же, как я.

Элис скрестила руки на груди:

– Если хочется выпить кружечку пива, хожу в «Королевский герб» вместе со слугами самого низкого пошиба. Настоящая дыра! По справедливости, мое место в «Митре», с дворецкими и экономками.

Пуки снова села, держа в руках чашку с блюдцем.

– Мы обе выполняем работу, не соответствующую нашему статусу. И все же надо быть благодарными, что состоим на службе и приносим пользу. А сейчас доедим этот торт, пока ее высочество не увидела. Этим мы избавим ее от опасности располнеть. Хорошая прислуга всегда в первую очередь думает о своей хозяйке.

Элис сделала еще глоток и взглянула на пол:

– Как вы собираетесь бороться с тараканами? От них мурашки бегут по телу.

– У меня есть план на этот счет, и он очень хорош, – ответила Пуки, потягивая чай.

Позднее в тот же день Минк разглядывала книжные полки в библиотеке, выискивая руководство по этикету. Она, конечно, хорошо изучила порядок приглашений, ритуал дневных светских визитов, но уже после ее переезда во дворец вступили в действие новые правила. Выбрав несколько томов, она перенесла их на отцовский письменный стол и начала перелистывать в поисках указаний. Один текст гласил, что, когда в округе появляется новый жилец, старожилы шлют ему свои визитные карточки. Если с кем-то из них он хочет познакомиться, то посещает их лично в течение недели или оставляет карточку. В маленьких городах обычно ждут, пока о новоприбывшем не станет известно больше.

В другом руководстве было сказано, что в сельской местности все происходит иначе: первый шаг делает новичок. Минк не имела ни малейшего представления, каким правилам подчиняется дворец в Мидлсексе – городским или сельским. Ее положение еще больше осложнялось тем, что она, как принцесса, пусть и иностранная, была выше окружающих по своему статусу. Однако нет никакой уверенности, встретит ли она здесь такое же обхождение, как в домах лондонских друзей и знакомых. Большинство из них, впрочем, прекратили наносить принцессе визиты, когда в газетах появились скандальные подробности смерти ее отца. Эта отвратительная история дополнялась новыми сплетнями. Возвращению Минк в светское общество теперь препятствовали также явные признаки финансового неблагополучия – ничто больше этого не могло отвратить от нее представителей высшего сословия.

Принцесса открыла еще одно руководство по этикету, но долго не могла разобрать ни слова: ей вспомнился тот ужасный миг уже почти год назад, когда ее мир изменился навсегда. Она только что написала очередное письмо и глядела в сад, надеясь увидеть там знаки близкой весны, когда Бэнтам подошел к ней с таким озабоченным видом, будто обнаружилась нехватка тарелок в шкафу. Бросив взгляд на садовника, дворецкий выразил желание побеседовать с ней наедине. Бэнтам подвел ее к скамейке у яблони, усадил и лишь тогда объявил ужасную новость о смерти махараджи.

Дворецкий расплакался навзрыд, хотя и гордился своим умением скрывать любые эмоции, выработанным за долгие годы прислуживания за обеденным столом. Минк предложила ему свой носовой платок и, отдавшись нахлынувшим чувствам, ждала, когда тот успокоится.

Бэнтам долго и многословно извинялся, потом взял себя в руки (лишь красный нос наносил некоторый урон его достоинству). Он сопроводил Минк через лужайку в гостиную и привел миссис Гринсливз, экономку, которая стояла перед принцессой, ломая руки и не находя нужных слов. Но скрыть происшедшее было невозможно: махараджа скончался в опиумном притоне Ист-Энда. Под ним в этот момент лежала, такая же голая, как и он, девушка, приходившая по утрам к ним в дом чистить обувь и ножи.

Поводом для сплетен послужило даже не столько это сомнительное заведение, хотя оно и добавило им определенную пикантность, сколько низкое общественное положение девушки, не говоря уже о ее красочных показаниях в ходе расследования. Она изъяснялась столь грубо и примитивно, что вряд ли могла рассчитывать когда-нибудь на место с жильем.

Слушание этого дела привлекло так много зрителей, что возникла потасовка при попытке проникнуть в зал суда без очереди. Коронер вызвал для дачи показаний Мод Поссе сразу же после того, как доктор, проводивший вскрытие трупа, засвидетельствовал, что смерть индийца была вызвана не наркотиками, как многие предполагали, а тяжелым сердечным приступом из-за чрезмерного напряжения сил. Поправив очки на красном носу, коронер вперил взор в служанку и спросил, как она оказалась под мертвым махараджей.

Юная девушка в воскресном сестринском капоре, говорящая с акцентом, от которого могло свернуться молоко, объяснила, что миссис Гринсливз наняла ее временно, поскольку третий ливрейный лакей внезапно заболел. Однажды утром она встретила махараджу на подъездной аллее: он искал сбежавшего дикобраза. Выслушав описание зверька, она присоединилась к поискам, желая увидеть это экзотическое животное. Вскоре девушка заползла в кусты, объявив, что нашла пропажу. Однако махараджа сообщил, что она обнаружила всего лишь ежа, и смахнул листок с головы служанки. Он предложил ей заглянуть в оранжерею, где они и отыскали беглеца. Дикобраз, привлеченный сильным запахом пота, обнюхивал башмак садовника.